шёпот вешевский недоумённо, глаза-жучки свои прищуривает — хитрые, цепкие, мигом они по Вешу с головы до тулова пробегаются, на поясе останавливаясь, — и кивает дедок сам себе коротко, и безразлично вновь к кустам отворачивается.
«Бу-бу-бу… Тридцать три, тридцать два, тридцать один… Ну эти-то на ягоды не посягнут, эти-то хорошие, эти-то по своим делам тут ходють. Бу-бу-бу… а людишек-то я… а людишек-то я проучу…»
— Иди, — тоже Бая на ухо Врану шепчет, в плечо его подталкивая. — Давай, Вран, слышишь? Как раз о том, что нужно, он говорит. Помнишь, как я тебя учила?
Ну, «учила» — это слишком громко сказано. Общими чертами Бая утром обошлась, пока ждали они Сивера сначала у землянки радеевской, а потом у детской, когда Сивер за Вешем ходил. Поговорить, мол, Врану сказала, с лесовичком надо, объяснить ему как можно ласковее и мягче: не стоит людей кругами водить да все ягоды у них отбирать, волнуются и так люди сейчас, смутное у них время, в волках они разочаровались, в лес с дюжей опаской ходят — ты уж пощади их, милый, ягоды не забавы ради они срывают, а на пропитание себе, детей своих ими кормят, стариков ими радуют. Ты приходи лучше к нам на болотце, за нашими ягодами присмотри — совсем их что-то в году этом мало, обломали бури зимние кусты последние, грустно на болотах, неуютно. А, может, с тобой вместе мы новые кусты ягодные посадим?
Да уж, только этого Врану для счастья и не хватало — кусты какие-то ягодные с болибошками сажать. Но так Бая на него тогда смотрела… как обычно, в общем-то, но ничего Вран с собой поделать не может, когда видит её так близко после разлуки очередной — на всё согласится, лишь бы довольна она была.
— Помню, красавица, — в ответ ей Вран шепчет, через плечо оглядываясь. — Не волнуйся, я быстро с ним разберусь.
— Не разбираться ты с ним должен, а помогать ему, красавец, — с улыбкой Бая отвечает.
— Да, да, — рассеянно Вран повторяет. — Помогать…
И манят, тянут его к себе губы баины — и как хотел бы Вран сказать ей, что не сдались ему чудеса эти, что и без них он жил и будет жить прекрасно, а вот без поцелуя её совсем уж скоро вздох последний испустит, чувствует он это. Помогать, Бая говорит, всем надобно? Ну так и Врану ей нужно помочь, и как можно скорее — иначе..
— Вран, — ещё раз Бая его в плечо подталкивает. — Не о том ты думаешь сейчас явно. Иди, иди.
— Иду, иду, — со вздохом Вран отвечает.
И с трудом от Баи отворачивается, напоследок движением лёгким, невзначай как бы, прядь волос её тёмных за ухо заправляя — а то где это видано, чтобы в беспорядке таком наследница рода волчьего на первый подвиг самоотверженный подопечного своего смотрела?
— Дедуля, — негромко Вран дедка зовёт, горло прочистив. — Эй, дедуля! А что это ты тут считаешь да пересчитываешь?
Подходит Вран к кусту, останавливается. Останавливается и дедок, голову из зелени высовывая. Свисает одна гроздь земляницы на макушку ему, как убор головной причудливый, теребит он ладошкой своей маленькой рассеянно другую.
Приглядывается к нему Вран повнимательнее. Едва по пояс ему старичок, весь в лохмотьях каких-то серых, продырявленных, пятнами красно-синими испещрённых — от сока ягодного, вестимо. Не очень у дедка лицо приятное, узкое и хитрое, нос крючковатый, глазки мелкие в кучку — не Врану, конечно, о лицах чужих рассуждать, но сразу он чувствует: не заладится у них с дедком. Слишком уж он на старейшину одного общинного похож, который Врана терпеть не мог.
Смотрит на Врана и дедок. Дольше почему-то, чем на Веша. И до пояса даже взглядом цепким не доходит — на груди останавливается.
И таращится на неё, таращится, таращится.
И понимает Вран: не к добру это.
— Дедуля, — ласково Вран повторяет. — Ну что же ты? Поздороваемся, мож…
— Воришка, — едва слышно дедок выдыхает, на грудь вранову уставившись. — Тьфу, воришка объявился! Тьфу, тьфу, тьфу! Всё, что мог, покрал — а теперь ко мне пришёл… Не отдам я тебе ягоды, воришка! Ни одной ты от меня не получишь!
Вот дерьмо.
— Да не за ягодами я твоими пришёл, дедуля, — быстро Вран говорит, шаг к дедку делая: лишь бы заткнуть его поскорее, лишь бы не уточнил дедок, что именно Вран «покрал». — Сам же сказал, не такие мы, хорошие мы, не люди м…
— Не заболтаешь меня, воришка! — испуганно дедок на весь лес гаркает, бородой от Врана, как щитом, прикрываясь. — Не человек ты и не волк, так — посередок! Тьфу, тьфу, тьфу, нечисть полудушная, убирайся туда, откуда пришла! Не твоё это, не моё — лесное, не дам я тебе лес дальше грабить!
— Да не собираюсь я… — примирительно Вран говорит, ещё один шаг торопливый к дедку делая: заткнись, заткнись, заткнись, Чомор бы тебя побрал, хватит уже всё перед Баей как есть вываливать.
Но ошибается Вран в поспешности своей — и очень сильно ошибается.
Искажается лицо дедка от страха, словно не Вран, а медведь на него пошёл — и то, думает Вран, медведя он бы, наоборот, как друга старого встретил. Отшатывается дедок от Врана в куст обратно, вопит истошно:
— НЕ ОТДАМ! ПОМОГИ, ХОЗЯИН! ГРАБЯТ! ПОЛУДУШНИК ГРАБИТ!!!
И совсем уж несуразное что-то твориться начинает.
Сдуваются все ягоды в лохмотья дедковские, за одно мгновение куст, земляницы полный, лысеет — а во Врана вдруг корзина увесистая летит, откуда-то из недр тела дедковского извергаясь — и в колени Врана врезаясь.
Знакомая корзинка-то. Деревенская.
— УЙДИ! — напоследок дедок в живот Врану рявкает — и со всей мощи дёру по кустам даёт, в себя все ягоды с них так же всасывая.
Оторопело Вран на корзинку у ног своих смотрит. Потом — на дедка, уже за пять кустов от него ускакавшего.
— Вран, ну что ты? Всё в порядке, догоняй! — сзади голос Баи раздаётся.
И вроде бы и ободряющее «всё в порядке» это, да всё равно Вран в голосе баином недоумение слышит.
И хорошо бы, если бы недоумением этим всё и ограничилось. Если бы не придала Бая значения особого словам дедка о «воришке» да «полудушнике». «Полудушник». Что это за зверь такой новый?
Да, хорошо бы, если бы так и убежал дедок от Врана — если бы не услышала Бая новых откровений его, если бы не выкрикивал дедок новых слов опасных, если бы…
— Вран!
— Да-да, бегу, красавица! — нехотя Вран кричит. — Дедуля, постой, погоди! Не нужны