Читать интересную книгу Седьмое таинство - Дэвид Хьюсон

Джорджио не шевелился. Но тут откуда-то сзади раздался голос, отдаленно знакомый.

Джудит Тернхаус лихорадочно рылась в памяти, пытаясь определить, чей это голос.

ГЛАВА 24

— Она убила Элизабетту.

Коста сделал два шага вперед и встал перед Мессиной и Перони, на расстоянии вытянутой руки от молодого человека, который держал свой автомат на уровне груди и был весь напряжен.

— Алессио? — позвал Ник. — Ты слышишь меня? Она убила Элизабетту Джордано. Не хотела рисковать, боялась, что все выплывет наружу. Ты ведь еще не знаешь этого, не так ли? Алессио!

Коста был настолько потрясен, что с трудом держал себя в руках. Стоявший перед ним молодой человек был очень похож на Джорджио Браманте: те же благородные черты лица, такая же черная шевелюра, — но была в нем какая-то неуверенность, нерешительность, чего никогда не наблюдалось у его отца. Алессио рос и воспитывался у чужих людей, его похитили и поместили в незнакомый ему мир. Потом, когда мальчик достаточно подрос, стал взрослее, его обольстила коварная похитительница. Она же ввергла его в рабство, которое надеялась выдать за подобие любви.

Джорджио упал на колени и сложил руки в молитвенном жесте. Убийца смотрел на своего сына, не в силах произнести ни слова, но в его влажных глазах можно было прочесть безмолвную мольбу о прощении.

Джудит Тернхаус подняла автомат вверх и выпустила очередь в потолок. Посыпались пыль и осколки камня. Браманте даже не шевельнулся. Коста тоже.

Изгой не сводил глаз с сына. Его губы двигались, словно он неслышно читал молитву.

Затем убийца прошептал:

— Прости меня.

Археолог выругалась, развернула автомат в сторону стоящего на коленях Джорджио, и пещера задрожала от автоматной очереди. Во все стороны полетели стреляные гильзы; тело Браманте затряслось как в припадке.

Коста уже хотел броситься на нее, когда Алессио открыл огонь. Секущая струя свинца пронзила тело Джудит, и американка рухнула бесформенной массой — неподвижный, изорванный в клочья кожаный мешок, некогда вмещавший человеческую жизнь. Автомат умолк.

В пещере воцарилась странная тишина. Из внешнего мира донеслись шаги: приближались еще люди. В коридоре мелькали лучи фонарей, звучали голоса — как напоминание о существующей реальности.

Перони в одно мгновение очутился возле Алессио и вырвал из его рук автомат. Едва ли в этом была необходимость.

Коста прошел вперед и склонился над телом ученой дамы. Джудит Тернхаус смотрела в грязный потолок мертвыми глазами. Во лбу зияла окровавленная дыра размером с детский кулак. Ник выпрямился и подошел к Браманте. Там уже стояли Фальконе и Перони. И смотрели на Алессио, опустившегося на колени и поднявшего руку Джорджио.

ГЛАВА 25

Теплый июньский день в странном месте на полпути между миром живых и миром мертвых. Джорджио Браманте, согнувшись, стоит на коленях перед дверью дворца мальтийских рыцарей, прижав глаза к замочной скважине, и смотрит на огромный купол работы Микеланджело, светлый, величественный, словно плывущий в утреннем тумане. Вечный призрак, он всегда там, просто иногда его не видно.

Набирает полную грудь воздуха. Это трудно, больно.

— Ну, ты его видишь? — Голос доносится отовсюду: сверху, снизу, изнутри. Голос знакомый, больше не затерянный в темных закоулках разбитых, горьких воспоминаний. Голос, несущий тепло, близость, успокоение.

— Ты — Алессио? — Браманте не узнает собственный хриплый и запинающийся голос.

— Да.

Изгой кашляет. В горле поднимается теплая соленая волна. Чья-то рука, сильная, но нежная, сжимает ладонь. Джорджио почти ничего не видит, с трудом различает лишь тени, туманные тени в реальном мире.

— Я был плохим отцом, — судорожно выдыхает он. Голос прерывается, Браманте-старший пытается оглянуться назад, разглядеть нечто позади облака мрака, растекающегося, как чернильная лужа, в пыльном, насыщенном миазмами воздухе.

Впереди, сквозь туман плывет какой-то силуэт, постепенно приобретая знакомые очертания. Все еще не получается толком его рассмотреть. И нет никакой боли, вообще почти ничего нет, разве что радость и спокойствие, что дает рука молодого человека.

— Ты действительно Алессио?

— Я же сказал тебе. Разве ты сам не видишь?

— Да! — Джорджио Браманте не до конца уверен, произносит ли эти слова вслух или про себя. — Да, я вижу. Вижу. Вижу…

А из мрака там, за рекой, из-за деревьев выплывает призрак. Увеличивается в размерах, белый, величественный, манящий к себе, наполняющий душу радостью и ужасом. Мираж стремительно заполняет все пространство, которое еще может видеть угасающий взор.

ЭПИЛОГ

Она лежит в ярко освещенной белой больничной палате в Орвьето, ощущая постоянную боль глубоко в боку, странное, ноющее ощущение того, что она чего-то лишилась. Прошло уже некоторое время, как Эмили пришла в себя после операции. Каждые пятнадцать минут в палату заходит медсестра — проверить состояние, измерить кровяное давление, поставить термометр. Когда бьет четыре — это подтверждает гулкий звон часов кафедрального собора, — доктор Анна, Дикон теперь зовет ее только по имени, входит в палату, одна, закрывает за собой дверь, подходит к окну, чтобы прогнать ребятишек, резвящихся на улице. Там их целая команда — играют в футбол и радостно вопят, гоняя мяч от стены к стене. Так всегда играют дети, поколение за поколением, и так всегда будут играть.

Сейчас Анна выглядела моложе. Вероятно, успешно проведенная операция помогла ей сбросить с плеч груз ответственности.

Доктор и пациентка пустились в разговор, какой обычно возникает после операции. Эмили совсем неплохо себя чувствовала, но почему-то испытывала чувство вины. Такое ощущение, будто внутри пряталось что-то дурное, а теперь его удалили, вырезали. То, что при другом стечении обстоятельств могло превратиться в ребенка, которого они с Ником так хотели. И теперь ей будет очень трудно избавиться от противопоставления этих двух вероятностей.

Потом пошли детали и подробности. Дикон едва слушала, когда Анна перед операцией описывала ей всевозможные последствия. Теперь уже не было необходимости от всего этого отгораживаться. Сделали операцию под названием «сальпингэктомия». Удалили одну из фаллопиевых труб, эндоскопическим методом. Другая фаллопиева труба осталась в целости. Теперь шансы успешно забеременеть в будущем снизились примерно до сорока процентов.

— Пока что вы еще не в состоянии полностью это оценить, — продолжала Анна. — Но вам очень повезло. Если бы вы не обратились к нам вовремя, дело могло обернуться гораздо более скверными последствиями. Несколько лет назад вам пришлось бы делать серьезную полостную операцию при достаточно высоком уровне риска, но мы с каждым годом добиваемся новых успехов. И теперь дело за вами.

— Какое дело? — удивленно спросила Эмили.

— Учиться жить с тем, что с вами случилось. Вы потеряли ребенка, и тот факт, что он не был рожден и вообще не имел шансов выжить, отнюдь не смягчает удар. Так уж все мы устроены. Часть процесса, когда пытаешься стать родителем. А вы — сильная, молодая и интеллигентная женщина, и будете твердить себе, что это на самом деле ничего не значит. Просто очередная жизненная неудача. Выпишетесь отсюда, оставите все это в прошлом, вернетесь к своему молодому человеку и начнете сначала. Уверена, что так оно и будет. Но тем не менее у вас останется ощущение беспокойства, тревоги и обиды, чувство общего замешательства, оттого что такое произошло именно с вами. Это вполне естественно. Приезжайте ко мне в любое время. Поговорим, все обсудим, это нередко помогает. Орвьето не так уж далеко от Рима. Можете звонить мне в любое время.

Анна улыбнулась. Что-то было в ее манерах — простое, не облепленное в слова «Я все прекрасно понимаю», — отчего Эмили сразу стало немного лучше.

— Летом у вас будет свадьба, — добавила Анна. — Это отличное время попытаться еще раз. Послушайтесь совета старомодной, замшелой деревенской католички. Жизнь — это путешествие, а не гонка. Запаситесь терпением, Эмили. Попробуйте восстать против нравов нынешнего поколения и родить ребенка в браке. Можете обсудить этот вопрос со своим дядей. Он так и рвется вас навестить. Если, конечно, вы не против.

Дикон покачала головой:

— С моим дядей?

Яркие глаза Анны вдруг вспыхнули от негодования:

— Я так и знала, что этот старый козел врет! Мессина заявил, что вы его племянница. Дочь какого-то его американского родственника. А иначе каким образом он сумел бы выбить для вас отдельную палату, как думаете?

— А-а, — тихо произнесла Эмили. — Мой дядя! Да, я очень хочу его видеть!

Это было практически неизбежно: после некоторых медицинских формальностей Артуро уже, кажется, знал о ее состоянии столько же, сколько она сама. И разговор неумолимо переключился на то, что произошло в Риме.