Эти глаза сияли путеводным светом, а под сенью этих ресниц Цветанка забывала о мучительном солнце. Златоузорчатая парча не определяла путей, которыми шла эта незнакомка, а жемчуга и яхонты не затмевали своим блеском сияния её души. Там, где ступала её нога, пространство пело чистым, высоким небесным гулом, а тьма прыскала в стороны и рассеивалась. Величественная в своей печали, она даже тосковала царственно, и всё преклонялось перед нею: солнце устилало своими лучами ей путь, окутывало ей плечи золотым сиянием, а холодный осенний ветер усмирял свою пронзительность, из воющего волка превращаясь в весёлого и игривого щенка…
А может быть, всё это мерещилось Цветанке, ошеломлённо смотревшей из грязи снизу вверх на знатную незнакомку, словно сошедшую с картины, показанной ей в рамке из крыльев Птицы-Грядущего. Воровка с радостью провела бы вечность у её ног, исполняя её повеления, лишь бы иметь возможность тонуть в янтарно-тёплой бесконечности её очей, казавшихся олицетворением чертога вечернего света, где жила Любовь. Любовь матушки…
«Прекрасная государыня, заступись! – обратила Цветанка к женщине восторженную мольбу. – Обещаю не остаться в долгу – послужу тебе, чем смогу!»
Незнакомка была сколь прекрасна, столь же и добра – величавым движением руки очертила вокруг Цветанки охранный круг своей власти, назвав её своим слугой. Торговец плюхнулся задом в лужу, а все потешались над ним, и воровка в том числе. Ни одного целого яйца не осталось, полакомиться не получилось, но это было пустяком по сравнению с той возможностью, которая открылась Цветанке.
Богатая госпожа оказалась самой княгиней Воронецкой, и ей требовалось как можно скорее попасть в Белые горы – туда, где её мужу, князю Вранокрылу, её уже не достать. Нет, не подвела Птица-Грядущее, не завела Цветанку на роковую тропу, как Призрачный волк, напротив – открыла ей дорогу к Дарёне. С корзиной яиц вышло удивительное совпадение: княгиня, бродя по рынку, ожидала своего сообщника в затеянном ею бегстве, и яйца были условным знаком. Счастливый случай, за который можно отдать половину своей жизни… или забрать чью-то чужую, выцарапав когтями и зубами этот подарок из рук у судьбы. У въезда на рынок стояла великолепная колымага с четвёркой гнедых, возница всё ещё гулял где-то со своей зазнобушкой, уверенный в том, что «паренёк» подменяет его на посту за жалкую горсть серебряников, а служанки, испуганной Цветанкиными клыками, и след простыл.
«Решайся, госпожа, – сказала воровка, готовая вскочить на козлы и гнать лошадей хоть на край света. – Другого такого случая может и не представиться!»
А про себя она благословляла любовь, делавшую самых сильных слабыми и уязвимыми, а самых умных и прозорливых – слепыми, глупыми и легкомысленными. Если б возница не был влюблён по уши в свою Ивушку, кто знает, как бы всё обернулось… Княгиня Воронецкая села в колымагу, и Цветанка, вскочив на козлы, взмахнула кнутом. Куда ехать? Решение вспыхнуло само во время тряской дороги. Никакого приюта, кроме пещеры в лесу, у Цветанки сейчас не было, и именно туда она направила лошадей, а те, подстёгиваемые присутствием оборотня, бежали ещё быстрее, как ужаленные слепнями – даже погонять не требовалось.
Цветанка думала, что изнеженная княгиня испугается глухого, уединённого места, в котором располагалась пещера, окружённая мрачными и кривыми вековыми деревьями – стариками с бородами из мха, но ничего подобного не случилось. Ждана вышла из повозки, решительно сверкая глазами, взгляд которых словно бросал вызов обступавшей их со всех сторон лесной жути. Волновалась она лишь за своих сыновей, оставшихся в княжеских палатах, да сомневалась, удастся ли Цветанке их выкрасть. Нацарапав на куске берёсты записку, она не без колебаний присовокупила к ней своё золотое запястье с вишнёвыми яхонтами. Цветанка не обиделась на княгиню за эти сомнения: как-никак, Ждана понимала, что имеет дело с вором.
«Ты, государыня, про меня дурного не воображай, – успокоила её Цветанка. – Коли бы мне нужны были твои побрякушки, коих на тебе ещё много осталось – давно снял бы их с тебя все до одной. Я ж взял только запястье, чтоб сынки твои мне поверили, что я – от тебя».
Женщина есть женщина: княгиня перед побегом нацепила на себя, наверное, все свои драгоценности, и на её шее, руках и голове сверкало целое состояние. Впрочем, при взгляде в эти печальные, но решительные и отчаянные глаза Цветанке верилось, что сделала она это не из любви к побрякушкам, а понимая, что они в случае необходимости смогут заменить ей деньги.
Перемахнуть через частокол, окружавший княжеский сад, ей помогли невидимые ступеньки, которые она уже наловчилась делать из хмари. Среди облетающих яблонь сражались на деревянных мечах двое синеглазых и русоволосых мальчиков, очень друг на друга похожих, только один был постарше второго. Кафтанчики они скинули наземь, оставшись в рубашках. Цветанка хотела подскочить к ним, схватить и, зажав их под мышками, как котят, перемахнуть через забор всё по тем же невидимым ступенькам – сила оборотня ей это позволила бы – но не тут-то было. Натолкнувшись на незримую преграду, она ощутила горячий и властный тычок в грудь, безмолвно и строго повелевший: «Не подходи!» Воровка не сразу смогла определить источник этой силы, не позволявшей ей подступиться к мальчикам, но потом разглядела в вышивке, лентой окаймлявшей вороты, рукава и подолы их рубашек, цепочку из алых петушков. Предвестники рассвета были так искусно и хитро спрятаны в окружавшем их узоре, что создавался обман зрения, и угадать птиц получалось далеко не сразу, да и сомнения одолевали: а петушки ли это вообще? Не померещились ли они? Может быть, это просто узор так складывался, мороча голову до ломоты в глазах? Как бы то ни было, вышивала их великая искусница, которая желала и уберечь ребят от хмари, и не подставить под нарушение запрета. Что-то Цветанке подсказало, что с такими вышивками перескочить по невидимым ступеням высокий частокол не удастся, и это новое препятствие, о котором княгиня не предупредила, осложняло задачу. К тому же, где-то был третий мальчик, а похищать следовало либо сразу троих братьев, либо ни одного: если утащить сейчас только этих, во дворце поднимется такой переполох, что к третьему будет не подобраться.
Приблизиться она к ребятам всё же сумела, хотя её при этом била дрожь, колени подкашивались, а в ушах слышался тревожный, остро клевавший рассудок петушиный крик. Старший мальчик со смелыми, упрямыми искорками в глазах встретил Цветанку недоверчиво и враждебно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});