контексте «поэтической фонологии» Гумилева — «с внутренним зиянием для означения женственной ипостаси суровой Леры» — см. также: Тименчик Р. Заметки об акмеизме (II) // Russian Literature. 1977. Vol. V (3). P. 288.
Вместо предисловия. Первая цитата взята из первого абзаца статьи С. Н. Сыромятникова «Саги скандинавского севера», помещенной в книге: Древнесеверные саги и песни скальдов в переводах русских писателей. СПб., 1903. (Серия «Русская классная библиотека». Сер. 2. Вып. 25). Правда, в отличие от Гумилева, С. М. Сыромятников видел благую миссию ирландской экспансии в Исландии не столько в христианизации последней, сколько в расцвете ее культуры: «Но воздействие ирландцев на скандинавов в Исландии не совершилось так тихо, бесследно, безразлично для всемирной истории, как бесследно прошли первые встречи норманнов с кельтами в Ирландии и Шотландии; оно произвело богатую и красивую литературу, сохранившую для нас отзвуки ранней истории, поэзии, мировоззрения и быта германского племени» (Древнесеверные саги... С. 241). Что же касается второй цитаты из статьи Ж. Э. Ренана «Поэзия кельтских народностей» («La poésie des races celtiques»), опубликованной в журнале Revue des Deux Mondes 1 февраля 1854 г., то ее текст взят Гумилевым в сокращении из той же статьи Сыромятникова, где в своей полноте она предстает подлинной апологией кельтскому типу расы: «Бесконечная тонкость чувства, — говорит Ренан (сам кельт родом), — отличающая кельтскую расу, тесно связана с ее потребностью в сосредоточении. Натуры, мало раскрывающиеся, почти всегда чувствуют наиболее глубоко, ибо чем глубже чувство, тем меньше оно стремится к обнаружению. Отсюда эта прелестная скромность, какая-то прикрытость, сдержанность и изящество. <...> Если бы было позволено назначать пол народам, как отдельным лицам, то следовало бы не колеблясь сказать, что кельтская раса <...> есть существо женское. Полагаю, что ни одно племя человеческое не внесло в любовь столько таинственности, ни одно не задумывало с большим изяществом идеала женщины и не находилось под столь сильным его влиянием. Это род опьянения, сумасшествия, головокружения. <...> Кельты были племя естественно христианское. Не искажая и не отнимая у них каких-либо качеств, христианство только развило их и усовершенствовало, и благодать у них действовала через женщин, через какую-то прелесть чистоты и кротости. <...> Повсюду в других местах <...> христианство встретило, как первый слой, греческую или римскую цивилизацию. Здесь же оно нашло свежую почву, аналогичный себе характер, естественно готовый к его восприятию» (Древнесеверные саги... С. 249–250). Г. П. Струве в своих комментариях к «Гондле» заметил, что в цитате из Ренана Гумилев допустил небольшое изменение: «...у Сыромятникова говорится о богатыре кимрском (так и у Ренана в подлиннике), а Гумилев пишет “богатырь кельтский»” (СС III. С. 234). В. Рудинский, поясняя эту гумилевскую «редакцию», указывает, что определение «кимрский» есть лишь «наукообразный термин», дублирующий хорошо известное понятие «валлийский». «Уточним затем, что термин кимры, как и название Уэльса Кембрией, возникли в VI в., обозначая соратников некоего завоевателя, принца Кюнеды; cymry означает по-валлийски “спутники”, “товарищи”. Неудивительно, что Гумилев в своей ссылке на статью Ренана с присущим ему безошибочно хорошим вкусом заменил слово кимрский словом кельтский» (Рудинский В. Кельтские мотивы... С. 129).
Из статьи Сыромятникова, точнее — из цитаты из сказки Г. Х. Андерсена «Лебединое гнездо», приводимой там, в «драматическую поэму» попал один из центральных символических образов — образ «лебедей»: «В древние времена полетела стая лебедей через Альпы на зеленые миланские равнины, где так чудно живется; эту стаю лебедей прозвали лангобардами.
Другая стая, с блестящими крыльями и острыми глазами, понеслась в Византию, стала там у царского престола и распустила свои огромные крылья точно щиты, чтоб закрыть ими царя. Ее прозвали варягами.
С французского побережья раздался крик ужаса: летели с севера кровавые лебеди с огнем под крыльями, и народ молился: “Освободи нас, Господи, от диких норманнов”.
На свежем английском дерне стоял датский лебедь на открытом берегу, увенчанный тройной короной; он простер над страной свой скипетр».
«В таких поэтических образах, — писал С. Н. Сыромятников, — говорил о переселении норманнов и о разбойничьих набегах викингов Ганс Христиан Андерсен в одной из своих глубокозадуманных сказок, выражая в образах то, что доказывали датские историки» (Указ. соч. С. 241). Гумилев, как видно, несколько переосмыслил символику Андерсена, закрепив за «лебединой» темой сугубо «позитивное» значение и противопоставив ей тему «волчью», нашедшую свое выражение в раннем гумилевском стихотворении «Волшебная скрипка» (1907) (см. об этом ст-нии далее). Никаких других параллелей с пьесой Гумилева в статье С. Н. Сыромятникова (вопреки утверждениям некоторых исследователей) нет.
Действие первое
Ст. 1–4. — Ср. мотив неуместного брачного пира и мотивы незаконного (кровосмесительного) унаследования власти в «Гамлете» В. Шекспира.
Ст. 11. — Имя Гер-Педера заимствовано из песен «Отплытие Гер-Педера» и «Исповедь Гер-Педера» (см. выше).
Ст. 13. — Ср.: «У русалки мерцающий взгляд» в посвященном Ахматовой ст-нии Гумилева «Русалка» (см. № 32 в т. I наст. изд.).
Ст. 43. — Скальды — норвежские и исландские певцы IX–XIII вв., которые создавали хвалебные песни в честь богов и героев.
Ст. 39–60. — Смысл «небывалого дела» Конунга заключается, согласно пояснениям В. Рудинского (см.: Рудинский В. Кельтские мотивы... С. 126–129), в следующем: составляя культурное целое (по аналогии, напр., с Древней Русью), Ирландия не была политически единой, распадаясь на ряд королевств (семь больших и множество мелких — по образу «удельных княжеств» у славян). Правда, надо всем возвышался т. н. «ард ри», т. е. «верховный король» (некий аналог «великого князя» Киевского), который руководил национальным советом («ри даиль»), однако степень его власти очень сильно зависела от личного авторитета человека, занимающего это место. Между тем IX в. — крайне тревожное время как для Ирландии, так и для (особенно) Исландии ввиду агрессии норвежцев и датчан, так что необходимость объединения под единой властью становилась осознанной этнокультурной доминантой, а феодальная раздробленность ясно воспринималась как слабость («Над своими нас манит победа...»). В качестве особо вопиющего примера этого Конунг приводит восстание ранее подчиненных исландцами скрелингов, т. е. народностей, населяющих т. н. Скрелингерланд, т. е. земли, лежащие к западу от Исландии — Северную Америку, Ньюфаундленд (так он именуется, кстати, у Брюсова в поэме «Царю Северного полюса») и Гренландию. В данном случае речь идет, вероятно, об эскимосах Гренландии, которые, правда, были подчинены исландцами позже — в X в. (см. об этом выше). Слово «скрелинг» в обиходе викингов носило уничижительное значение — «слабак», «заморыш» (см.: Соч II. С. 409). Ввиду необходимости объединения под единовластием авторитетного владыки — ард ри — Конунг решает взять на воспитание сына нынешнего