— Я поняла, Ричи… Рома… Всё поняла. — Светлость склонила голову. — Я буду лучшей невестой на свете, я постараюсь. И пусть весь мир хоть удавится. — Ехидная усмешка, направленная, скорее всего, в адрес короля и дядюшки.
— Значит, сделка совершена, — заключил я. — Работаем. До вечера. — А вот теперь поцеловал, правда не слишком крепко, и бегом пошёл к выходу. — Я зайду.
— Тем более тут идти не далеко… — А это буркнул про себя.
Сделка? Пусть сделка. Может это и была моя ошибка — первые две попытки показывать чувства и давить романтикой? Может с такими только так и надо?
* * *
Пусть это и не совсем вежливо, но я не стал мыться, лишь переоделся. Да, пахну конским потом, просто потом, и бог весть чем, но уже реально вечер, и неохота делать так, чтобы сеньорита ждала.
Какой-то сумбурный получился разговор с нею. Нужно было переварить его в спокойной обстановке. Действовал я неосознанно, слова и аргументы не подбирал, говорил, что подсказывала интуиция, и понятия не имею, к добру это или ко здорову. Но времени на пищеварение мыслей не было, надо продолжать делать работу графа — а именно готовиться к завтрашнему разговору с купцами. И для начала стоит их хотя бы пригласить на совместный объезд владений и последующую пьянку, где и обсудим детали сотрудничества. А прежде нужно с ними со всеми встретиться и забить стрелку.
Выкинув лишнее из головы, побежал на свидание. О делах завтра, сегодня планировал провести вечер с красивой девушкой, с которой мы вроде как наладили формат взаимоотношений. Трифон, зараза такая, не знаю, где, но смог-таки раздобыть по моей просьбе букет пусть полевых, простых, но цветов, что сильно облегчит взаимопонимание со светлостью. Она, смотревшая настороженно, понюхав букет, растаяла:
— Ричи, это так мило!.. Скромно, но со вкусом.
— Мы в Пограничье люди вообще скромные…
Идя к таверне (пешком, а как иначе, тут два метра) тему нашей договорённости не поднимали, болтали о чём угодно кроме. Жаль, конечно, что пришлось съехать на голый прагматизм. Мне же она действительно нравится. Я бы хотел от неё чувств, и чтобы ей ко двору пришлись мои…
Но не будем о грустном, ибо передо мной не юная крышелётка, а опытный местный Штирлиц, варившийся в клоаке у придворного корыта всю жизнь, с рождения. И я осведомлён, а значит вооружён. Чувства, конечно, у неё есть, как без них, но что это такое она не знает, и если потребуется ради дела/положения/блага чего-то там — легко ими пожертвует. Так что прагматические отношения с нею… Честнее что ли. Ибо крепче и надёжнее. Надо просто с этим смириться.
Столик нас ждал, стоял свободным, и на столике красовалась ваза с точно такими же цветами, какие держала в руках Катрин (понятно, где Трифон их достал). Причём на других столиках цветов не было. Таверна уже почти заполнилась, и как и вчера в это время, но сегодня в интерьере ожидало новшество — было много народу в углах, кто пил стоя. Кто-то из владельцев сообразил, или мудрые люди надоумили, но вдоль стенки был прикреплён большой стол-полка, типа барной стойки. Стульев с ножками пока не придумали, но под стоячие места выделили довольно много места. Видимо терять лишние лунарии владелец не хотел, ибо если не у него — сеньоры уйдут гулять в другое место, а выпить, оказывается, можно раздобыть и через ближайшие деревни, тут не так и далеко.
Но кузинам короля и хозяевам местных земель у нас везде почёт и дорога, мы протиснулись сквозь толпу за столиками и сели на своё место. Пара-тройка ничего не значащих фраз, два анекдота про десятника Ржева и графиню Натали… И её вопрос:
— Ричи, а пусть твой менестрель покажет, что умеет? Пока тебя не было, он сдерживался, не решался провоцировать меня. А мне очень хочется посмотреть его талант хвалить людей, их ругая.
— Даже если он будет петь нехорошее о твоём братце-рыбаке?
— Но ведь с моего же разрешения. — Милая покровительственная улыбка.
Окинул взглядом сцену. Ударная установка тут стояла, но ударница в данный момент шарится где-то по посёлку с маленьким четвероногим другом. Я за неё почти не переживал — на ней стоит лучшее охранное заклятие, какое существует — все-все, на мили вокруг, знают, что она моя собственность, и тронь её — я за это порешу. Именно поэтому не стал пока её освобождать. Самого Сильвестра не было, на сцене играла мадам с дудкой, и аккомпанировал ей бомжеватого вида мужик с бородой с колёсной лирой в руках — кажется, они назвали инструмент так. Представлял из себя он скрипку с ручкой и кнопочками под коробкой в которую были спрятаны струны. И дудка, и скрипка с ручкой издавали такой заунывный душераздирающий вой, что хотелось повеситься, хотя играть парочка пыталась что-то весёлое. Видно не судьба пока развеяться, придётся клиентам подождать возвращения их собственного Мастера.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Когда артисты закончили мелодию, но перед тем, как принялись изматывать наш слух новой, я подскочил и подошёл к ним:
— Народ, где Сильвестр?
Мужик и бабёнка переглянулись. И… Знаете, мне не понравился их вид. Не то, что замученные, нет. Но взгляд у обоих затравлен, а на лице трубачистки сверкал фиолетовым разводом большой синяк. Которого вчера не было.
— И кто это тебя так?
Опустила голову. Ох уж этот забитый взгляд! А ещё в этом взгляде читались… Злость и зависть. И я, кажется, понял и эту злость, и эту зависть: «Вот мелкой хорошо! Молодая, эффектная — на неё сам местный граф позарился! Личная служанка крутого сеньора теперь, молодого и красивого. А я, старая, кому нужна? Так и буду у этого урода на дудке дудеть!»
Лицо мужика вообще ничего не выражало. Ему было пофиг. Он и играл не старался, и сейчас было видно, «отбывал наказание». Никакого огонька в глазах, какой можно увидеть даже в самых затраханных одним и тем же репертуаром лабухах нашего мира. Плевать он хотел абсолютно на всё! Лишь бы не били.
— Где он! — прорычал я, начиная понимать, что тут творится. А творится тут хрень, которую я подавил в себе, наследие Ричи, и не собирался терпеть в других. Барское самодурство.
— Там, в людской, — бабёнка кивнула на боковую дверь возле сцены. — Нам номер не дали, но дали комнату под лестницей, разместиться.
Я сорвался, и, опережая взбудораженную охрану, помчался туда, чуть не вышибя плечом массивную тяжёлую дверь. Больно, блин!
Узкий коридор без света и окон — не проблема, подсветил себе. Какие-то помещения. Кладовки? Там — кухня, вкусные запахи оттуда. А тут… Сено на полу? Видно тут кто-то спит. Из людей, конечно же. Слуги таверны, скорее всего тоже крепостные. А тут у нас что?
Звуки, не нуждающиеся в двойном толковании, и ядовитый свет масляной лампы из под двери. Я не стал стесняться, рывком распахнул дверь…
И предо мной предстал хозяин того балагана, из которого вырвал вчера Вику. Стоящий на коленях, пристроившись сзади ко второй бабёнке их коллектива. Наших лет тридцати (обе), но тут такие считаются древностью, развалинами. Хотя нет, эта помоложе трубачистки, лет двадцати пяти, но реально выглядит на полтос.
— Й-а-а-а-а… Ваше сиятельство… — обалдел от моего вторжения Сильвестр.
Я не стал разговаривать. Пылавший в душе огонь искал выхода, глаза застилала пелена безумия, которую удавалось с трудом держать под контролем, не выплёскивая в большой мир.
— Головка ты, от причинного места! — Зашёл, схватил за плечи, и, как был, со спущенными штанами, швырнул его через дверной проём в коридор.
Бум! Стена хлипкая, так себе, но удар тощего тела выдержала. Вокруг дерево, мягко — не покалечится.
— За что?! Сеньор гра-аф! Попытался вскочить музыкант и убежать, но со спущенными штанами это сделать не так просто. Запутался и свалился. Я надвигался на него, как ангел мщения, в глазах моих застыла его казнь — во всяком случае, хотел думать, что так выгляжу. Но Сильвестру и без излишнего антуража было страшно, ужас написан на лице.
Хлобысь! Это я ему по скуле. Совсем чуть-чуть, а то убью нафиг! Или сотрясение сделаю — для творческой личности это серьёзная травма.