Читать интересную книгу Златая цепь времен - Валентин Иванов

Чувство собственного достоинства, личная честь — не идеалистическая выдумка, не практическое изобретение. Это плод эволюции человека, как вида, и плод исторической эволюции общества. Поэтому эволюция общества опирается и осуществляется чувством собственного достоинства и честью своих членов.

Почти каждый случай позорного поведения — следствие потери собственного достоинства. «Наложить на себя бесчестье» — разорвать традиции, изменить себе и людям. В какой-то мере потеря чести вызывается воздействием на сознание: необоснованно поспешным разрывом национальной традиции посредством изуродования истории нации. До революции большое число преступлений совершалось из-за голода буквально, то есть в момент покушения у преступника было пусто в желудке. Сейчас стимулом служит не физиологический императив, а «власть вещей», без которых можно обойтись, и желания и псевдопотребности, отнюдь не насущные. Причина — духовная пустота, отсутствие чести, достоинства, и многие преступления совершаются бессмысленно, «просто так».

РУССКАЯ ОТЧИНА — СЛОВО-ГЛАГОЛ

ЗАМЕТКИ К ВОПРОСУ О ЯЗЫКЕ

#Глупец один не изменяется, ибо время не приносит ему развития, а опыты для него не существуют.

А. С. Пушкин#

Я хотел бы обратить внимание на некоторые очевидности, нами обычно не замечаемые, ибо они — быт.

Имей мы власть развернуть глыбу прошлого, как нож машины разворачивает кряж в лист тонкой фанеры, мы увидели бы следы создателей колеса, рычага и других великих открытий, изобретений. Но и электронный микроскоп не отыскал бы следов первословников.

Чтоб сделаться словом, каждое новое звукосочетание обязано было сразу войти в обиход, то есть уже быть понятным и вступить в строй подобных себе. С мига рожденья слову приходилось становиться народу своим, иначе оно отторгалось как чужеродное. Своим же слово могло стать, лишь будучи созвучным внутреннему настрою исторической культуры нации, созданному национальной эволюцией. Затем новое слово обкатывалось в народной мысли, жило, менялось. Пусть каждое слово было где-то и как-то придумано, выкрикнуто. Но создано оно всенародным, национальным творчеством.

Неотвратимый и необходимый межнациональный обмен дает иногда удивительные примеры. Обычный путь заимствованного слова извилист. Древнегреческая «стихия» пришла научным термином, и пока она таким оставалась, ее понимали по переводу — основа, первоначальное. Входя в словарь более широких кругов, термин, превращаясь в русское слово, незаметно теряет первозначение. В XIX веке уже говорят — «обуздать стихию», под которой понимают не только, например, наводнение, но и движение в обществе. В том же веке распространилось убеждение в необходимости изменить основы общественной жизни. Не потому ли и в иных оборотах русской речи стихию стали противопоставлять порядку, исчисленному разумом?

Так ли, иначе ли, но перемены в значении слов могут отражать сдвиги в жизни общества. Перестав быть термином и сделавшись словом, «стихия» обрела свободу, и педанту, настаивающему на первозначении, за ней не угнаться.

Сегодняшняя стихия имеет свои особенности:

слово стало русским, так как вольно употребляется в переносном смысле без связи с первозначением, и вкладываемое в него содержание стойко — следовательно, слово живет.

Но оно как бы еще не совсем свое, так как очень многие без него отлично обходятся, другие же слишком часто пользуются им для пышнословия, часто опасно для слов.

Если без слова оказались бы бесполезными и даже невозможными изобретения и открытия во всех областях, если произносимое слово есть результат общенародного, национального творчества, а само человечество формируется словом, как им формируется слово и нация, — тогда словесность, литература есть по преимуществу национальное, такое же открытое и подвижное, как слово.

Первичное одноклеточное носилось по воле течений. Первый моллюск отстаивал свое место и мог перемещаться. Ракообразные бегали и начинали выглядывать из воды… Успехи эволюции жизни на Земле измеряются уровнем достигнутой свободы.

Ребенку дается особенный день, радости которого ни с чем не сравнимы, ибо они чисто интеллектуальны. Это день, когда буквы, бывшие вчера только чертами и звуками, неожиданно смыкаются в слово.

Вместе с обучением грамоте учитель старается привить и понятия. Однако ученик уже получил ключ ко всей традиции, и свободу его выбора ограничить не удается.

Вольность есть главнейшее свойство фонетической письменности, которая общедоступна, а легкость приобщения к ней объясняется ее происхождением от произносимого слова; само же слово развивалось и вырабатывало свои законы свободно.

Русские не любят многословия и скороговорки. Пышнословие наносно и чуждо. Уважаются выразительность, краткость, точность. Народность Пушкина не в тематике, а в духе, в «стиле»: «Редеет облаков летучая гряда…» Сравните с языком Державина, не для упрека великому предшественнику Пушкина, но чтобы понять, как Пушкин повернул, на что оперся и от чего пошел… Некрасовское «чтобы словам было тесно, мыслям — просторно» — не рецепт, измышленный литератором за столом, но вывод из наблюдений за народным стилем речи.

Итак, фонетическая письменность записывает звучащее слово по его же законам. Эта письменность училась и учится у ранее созданного, у уже сущего.

Об уровне культуры, как о результате национальной эволюции, свидетельствует богатство речи в условиях, не преграждающих дальнейшее развитие. Чем живей движение национальной мысли, тем больше слов, тем подвижней словарь, тем ощутимей поиск. Спотыкаясь и перебивая себя вводными словечками, русский не устает рыться в запасах своих слов. Запас соблазнительно богат, но, конечно, не полон, пока жива нация. Вольность русской речи позволяет проклевываться новому среди неловкостей и спотыканий:

…без грамматической ошибки

я русской речи не люблю.

(А. С. Пушкин)

←Невозможна письменность без правил. Пока жив дух нации, он самодержавно ломает правила.←

Гений творцов нашего письма виден в их воле отдать знак во власть звучащей живой речи. Не стеснив свободу мысли, они не поставили загородок на дороге эволюции. Поэтому фонетическая письменность кажется больше открытием, чем изобретением.

Чем более массовой становится школа, тем более она упрощает язык, выглаживает его, унифицирует, придает ему искусственную законченность.

Это явление естественно, следовательно, и необходимо в прямом смысле — его не обойдешь. Узкое школярское платье иногда прилипает слишком плотно, оказываясь излишне долговечным. За все необходимости приходится платить.

Подобно вещам, вкусам, общественным укладам, подчиняясь эволюции, ветшают, заменяются и слова.

Рыба не знает, что живет в воде. Для нее вода с возможностью перемещений в трехмерном пространстве — только быт. Владея вольностью выражения, накопления, передачи живой мысли путями фонетической письменности, мы не замечаем, что такое способствует открытию для нас не только трехмерного беспредельного, но и многомерного мира.

Здесь я вынужден обратиться к иероглифической письменности. Ее характеристика, как показателя уровня этнографического развития, дана Ф. Энгельсом, к трудам которого я отсылаю читателя, интересующегося этнографией. У меня иная задача, мне иероглиф нужен для сравнений.

Начертательно буква может произойти от иероглифа, но общего с ним она не имеет. Иероглиф изображает понятие, воспринимаемое и передаваемое молча. Буква изображает звук. Последовательность букв-звуков дает произносимое слово. Слово может быть понятием, но зависит от контекста и так далее.

Выше упоминалось о легкости приобщения к фонетической письменности, что ограничивает власть обучающего грамоте над формированием сознания обучаемого. Овладение иероглифической письменностью требует запоминания и умения изобразить очень большое (десятки тысяч) число понятий: обучающийся получает и образование, его сознание, его память оснащается совершенно определенной настройкой.

Передачу традиции посредством письменности считают одним из важнейших механизмов эволюции человека. Эту задачу иероглиф выполняет отлично: понятие, им переданное, им же и замкнуто; мысль учится подчиняться иероглифу; сознание формируется по традиции.

Графическое объединение двух и более иероглифов или частей иероглифов может дать новый иероглиф. Но он остается такой же самоутверждающей схемой, как его «родители» — иероглифы. Это не рождение нового, но самовоспроизведение внутри рода.

Писатели, пользующиеся фонетической письменностью, знают разницу между текстом, предназначенным для чтенья вслух, и текстом для чтенья «про себя». Разница в восприятии зависит главным образом от скорости — мы читаем быстрее, чем произносим. В таких языках, где есть и немые буквы, и сочетания букв, произносимых одним звуком (например, английский, французский), особенности начертания слов вызывают также неосознаваемые ассоциации и подсознательные ощущения, которые влияют на создание художественного образа при творческом чтении «про себя».