– Понимаю, – согласился проф. – В высшей степени гуманно. Интересно, учитывает ли при этом комитет (или Администрация) тот бесспорно установленный факт, что обитатели Луны физически не способны жить на Земле? Что лунари против собственной воли обречены на вечную ссылку из-за необратимых физиологических изменений и уже никогда не смогут жить полноценной жизнью при силе тяжести, в шесть раз превышающей ту, к которой они привыкли?
Мерзавец поджал губы, будто это соображение было для него совершенно неожиданным.
– Я лично не считаю ваше утверждение бесспорным. Полагаю, все зависит от организма. Для одних это так, для других – иначе. Ваше присутствие здесь доказывает, что обитатели Луны способны жить на Земле. В любом случае, мы не имеем намерения насильно переселять их сюда. Напротив, мы надеемся, что они решат остаться, и собираемся поощрять добровольцев, желающих эмигрировать на Селену. Но это будет индивидуальный выбор, без какого-либо ущемления Свобод, гарантируемых Великой Хартией. Что же касается предполагаемого физиологического феномена, то он правового характера не имеет. Если кто-то считает, что для него разумнее остаться на Селене, или полагает, что там он будет более счастлив, это его право.
– Понимаю, сэр. Мы свободны. Свободны либо остаться в Луне и работать там, где вы укажете, за плату, вами же назначенную, либо вернуться на Землю и умереть.
Председатель пожал плечами.
– Вы считаете нас злодеями, но это не так. Да если бы я был молод, я бы сам эмигрировал на Селену. Какие великолепные возможности! Во всяком случае, ваши обвинения меня не волнуют. История нас оправдает.
Проф меня удивил. Он не стал сражаться. Я встревожился: похоже, сказываются недели напряжения плюс бессонная ночь. Он сказал:
– Достопочтенный председатель, как я понимаю, сообщение с Луной в скором времени будет возобновлено. Можно ли рассчитывать на места для меня и моего коллеги на первом же корабле? Ибо должен признаться, сэр, эта гравитационная слабость, о которой я говорил, в нашем случае вполне реальна. Наша миссии завершена; нам пора возвращаться домой.
(И ни слова о зерновых баржах. Или о «швырянии камнями», или хотя бы о бессмысленности битья коровы. В голосе профа звучала глубокая усталость.) Председатель наклонился вперед и заявил с неприкрытым злорадством:
– Профессор, тут возникают затруднения. Откровенно говоря, вам собираются предъявить обвинение в преступлениях против Великой Хартии и даже против всего человечества… в настоящее время формулировка уточняется. Я, однако, сомневаюсь, чтобы человеку вашего возраста и с вашим состоянием здоровья грозило нечто больше, нежели условный приговор. Как вы полагаете, разумно ли будет с нашей стороны вернуть вас туда, где вы совершили противоправные деяния, и тем самым спровоцировать новые беспорядки?
Проф вздохнул.
– Я понимаю вашу точку зрения. В таком случае, вы разрешите мне удалиться? Я очень устал.
– Разумеется. Прошу вас оставаться в распоряжении комитета. Слушание окончено. Полковник Дэвис…
– Сэр? – Я уже качал разворачивать свою коляску, чтобы выкатить профа из комнаты: наших сопровождающих сюда не пускали.
– Я хотел бы поговорить с вами, если позволите. В моем кабинете.
– Э-э… – Я взглянул на профа. Глаза закрыты, похоже, потерял сознание. Но одним пальцем подзывает меня к себе. – Достопочтенный председатель, я больше сиделка, чем дипломат. За профессором нужен уход. Он очень стар и болен.
– Ваши сопровождающие позаботятся о Нем. – Ну… – Я подъехал к профу так близко, как позволяла коляска, нагнулся пониже – Проф, вы в порядке?
Он почти неслышно шепнул:
– Узнай, что ему надо. Соглашайся. Тяни время.
Через несколько минут мы с председателем остались один на один, звуконепроницаемая дверь захлопнулась… что не имело никакого значения, ибо в комнате наверняка была дюжина ушей (плюс одно ухо в моей левой руке).
– Спиртное? Кофе? – спросил он.
– Нет, благодарю вас, сэр, – ответил я. – Мне приходится соблюдать здесь жесткую диету.
– Понятно. Вы действительно прикованы к этой коляске? Выглядите вы хорошо.
– Я могу, если надо, встать и пересечь комнату. При этом, возможно, потеряю сознание. Или даже хуже. Предпочитаю не рисковать. Вешу тут в шесть раз больше, чем обычно. Сердце может не выдержать.
– Понятно. Полковник, я слышал, вы влипли в какую-то глупую историю в Северной Америке. Я глубоко сожалею об этом, поверьте. Варварские места! Всегда чувствую себя отвратительно, когда приходится там бывать. Думаю, вы гадаете, о чем я хочу с вами побеседовать?
– Нет, сэр. Надеюсь, вы скажете об этом, когда сочтете нужным. Я удивлен другим – зачем вы все еще называете меня полковником?
Он издал лающий смешок.
– По привычке, должно быть. Привыкаешь, знаете ли, к протоколу. Хотя у вас есть возможность сохранить это звание. Скажите, что вы думаете о нашем пятилетнем плане?
Я думал, что от него разит дерьмом.
– Полагаю, он тщательно продуман.
– Да, над ним основательно поработали. Полковник, вы кажетесь разумным человеком; более того, вы действительно разумный человек. Мне известно не только ваше прошлое, но каждое сказанное вами слово, чуть ли не каждая ваша мысль с тех пор, как вы ступили на Землю. Вы родились на Селене. Считаете ли вы себя патриотом? Селены, я имею в виду?
– Вероятно, да… Однако я и теперь считаю, что мы поступили правильно.
– Если между нами – я согласен. Этот старый дурак Хобарт… Полковник, это хороший план, но ему недостает исполнителя. Если вы действительно патриот или, скажем, практичный человек, принимающий близко к сердцу интересы своей страны, вы сможете помочь нам воплотить его в жизнь. – Он предостерегающе поднял руку. – Не спешите! Я не предлагаю вам продаться, сделаться предателем или что-нибудь еще в этом роде. Я предлагаю вам шанс стать настоящим патриотом, а не подделкой под героя, отдающего жизнь за заранее проигранное дело. Давайте посмотрим на вещи трезво. Неужели вы считаете, что лунные колонии устоят против силы, которую обрушит на них Федерация Наций Земли? Вы человек не военный, это мне известно, и, кстати, меня это только радует, но вы хорошо разбираетесь в технике: как видите, это мне тоже известно. Скажите откровенно, сколько, по-вашему, потребуется кораблей и бомб, чтобы уничтожить лунные колонии?
– Один корабль, шесть бомб, – ответил я.
– Верно! Боже мой, как приятно говорить с разумным человеком. Две бомбы должны быть очень большими, возможно, их придется сделать специально. В живых останутся очень немногие, и ненадолго, в основном в мелких поселениях, в стороне от зоны бомбежки. И все это сделает один корабль за десять минут.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});