Читать интересную книгу Учебник рисования, том. 2 - М.К.Кантор

- Скорпионы в банке. Себя сожрут, и нас заодно. Лучше не суйся. Ты на эту сучку Рихтер посмотри. Ее мужа в Москве арестовали, сына отдали в приют, а она здесь по штабам скачет. Активистка. От Малиновского - к Негрину, из койки в койку.

Ида Рихтер (она стояла подле Лукоморова и руку ему на плечо положила, пробуждая к активной деятельности) повернулась к анархисту. Загорелое лицо ее побелело.

- Да все знают, - сказал анархист, - кого ни спроси. У тебя муж враг народа.

- Как - в приют? - сказала Ида Рихтер и почему-то посмотрела на Герилью. - Соломона - в приют?

- Это временная мера, - сказала Герилья, - до нашего возвращения в Россию. Мальчику там будет спокойнее.

- В приюте? - ярко-красные губы задрожали.

- Опомнись, - сказала ей Герилья, - какой приют? Парню шестнадцать лет. Погляди на него, - Герилья показала на Лугового, - они почти ровесники. Твоему сыну воевать пора, а не отсиживаться в семейной библиотеке. Не приют, разумеется, но обыкновенный интернат. Вырастет мужчиной.

- Почему мой сын должен быть в интернате?

- Прекрати! - резко сказала Герилья, - сейчас решается судьба истории, а не твоей семьи! Временная мера, в том числе арест твоего мужа. Не надо драматизировать. Надавим рычаги, ты поговоришь с генералом Малиновским - и вопрос решится.

- И ты мне ничего не сказала?

- Зачем тебе знать? Зачем волноваться перед наступлением?

- Малиновский разве поможет?

- Это уже от тебя зависит, - и воинственная Герилья улыбнулась подруге особой, интимной улыбкой.

VIII

- А кто Дупелю поможет, - спросил Маркин, - стоят ли за Дупелем силы, которые разделяют его концепцию? На чьей стороне крупный капитал?

- Все давно уже решено, - улыбнулась Роза Кранц, - завершен первый этап революции, мир ждет следующего шага.

- Я располагаю информацией, - Поставец из строгого аналитика событий превратился в светского льва, человек, сидящий внутри его костюма преобразился, раскинулся на кресле, - что зарубежные партнеры нас поймут. Мои коллекционеры, - сказал он, - люди влиятельные, они дали мне понять, что приветствуют актуальное, созвучное времени решение политических вопросов.

- Вот если нас сажать начнут, - спросил Первачев, - что твои коллекционеры сделают?

- Что угодно. Степень влияния капитала на политические структуры - не ограничена. Что сделают? Например, отключат электричество по всей стране. Прекратят подачу газа. Остановят заводы.

- А они разве работают? - спросил наивный Первачев.

- Некоторые, разумеется, работают. Кое-что, конечно, стоит, но все остальное - работает. Вот эти, работающие, и остановят. Прекратят добывать алюминий или, допустим, олово. А это не шутки.

- При том, что генералитет и первые эшелоны чиновничества коррумпированы, - сказала Роза Кранц, - можно предсказать их реакцию.

- Еще бы, - подал голос Татарников, - для них день простоя на алюминиевом карьере все равно что атака истребителей на Кремль.

- Вот бы хорошо, - сказал Струев, - посмотреть. Только почему истребителей? Других самолетов разве нет?

- А народ, - спросил Первачев, - поддержит? У нас в России политическое сознание неразвито - любят тех, кто у власти.

- Народ! - взорвался Маркин, - народ наш оскотинился, превратился в жвачное животное. Народу что нужно? Бутылку, получку, бабу. Они к любым условиям приспособятся. Мерзость какая творится! Наркомания, публичные дома, проститутки, - собравшиеся отметили, что Виктор Маркин особенно переживает за нравственность, и отнесли это за счет неурядиц в семейной жизни, - мораль общественная - прогнила. Иду я как-то по улице с Юлией, - старый диссидент горько усмехнулся, произнося имя жены, - и столкнулся с человеком, который донес на меня в семидесятые. Был такой представитель народа, - горькая улыбка сделалась улыбкой гневной, - пролетарий Валерий Пияшев. По его милости семь лет потерял. Да, встретил Валеру Пияшева, типичного представителя народа. Он теперь владелец борделя. Торгует женщинами. А вы говорите - народ!

- Стало быть, народ поймет, - сказал Струев и оскалился. Как и все, что говорил этот человек, данная реплика была не вполне понятна: то ли Струев имел в виду, что, приученный к проституции, народ примет новый порядок легко, то ли соглашался, что, что повлиять на нравственность народа пора и необходимо.

- Преимущество Февраля, - сказала Роза Кранц, - именно в том и состоит, что власть можно взять практически бескровно. Даже большевики сумели. А при современных политтехнологиях, это совсем легко.

- Не труднее, - сказал Поставец, - чем создавать современное искусство. Работа легкая. Нужно лишь вдохновение.

- Нужен еще покупатель, - сказал Струев.

- А покупатель у нас есть.

IX

- Вы могли бы ехать с нами, - сказал Луговой, - оформите вопрос с Малиновским. Поезжайте в Москву, спасете мужа.

- Если ты волнуешься, поезжай, - сказала Герилья, а анархист добавил:

- От фронта подальше, к золоту поближе.

- Нет никакого золота, - сказал Луговой, - детей везем. Испанских детей увозим от войны в Россию.

- Что ж ты сразу не сказал, друг? - интеллигентный анархист сделался мягок и сентиментален, - детей, значит, везете? Деточек? Что ж мы напустились на тебя, а? Ты уж извини нас, милый, не сердись. Время такое, нервные все стали.

- Детей везем, - подтвердил Луговой, - А золота давно в Испании нет.

Он не сказал о том, что в конвое из шести судов детей предполагалось везти на верхней палубе, а трюмы заполнить сырьем - на продажу. Следовало по пути перегрузить сырье на танкеры посредника: посредником в торговых операциях с Германией и Италией выступала недавно основанная судоходная компания Малатеста. Импорт-экспорт, рискованные перевозки, нестандартные схемы оплаты - новая компания бралась за все. В задачу Лугового входило оформить вывоз руды и олова из тех районов, что еще контролировались республикой, составить конкуренцию экспортной политике Франко. Остановку предполагалось сделать в акватории Сардинии - именно на Сардинии держала компания Малатеста свой танкерный флот.

- Детей вывезем, - повторил Луговой и сжал зубы, чтобы не застонать.

- Тебе перевязку сделать надо, друг, - сказал сентиментальный анархист, - нельзя же так.

- А мы ведь едва не убили тебя, - сказал грубый анархист. - Все она, ведьма, подстрекает.

- И знала ведь, знала, что честный человек - так нет же, натравила!

- Вот кто провокатор!

- Вот из-за таких, как она, и дело проиграем!

- Ты, товарищ, этого так не оставляй!

- Взять ее, прямо сейчас, - и отвести, куда следует!

- А что ты думаешь? Саботаж и провокация. Это не шутка!

- И мы свидетелями, если что, выступим.

- Сейчас мы поговорим с ней, мы ей зададим пару вопросиков.

И они обернулись к Марианне Герилья - но той уже не было в комнате. Как успела она выскользнуть, как сумела скрыться - непонятно. Дверь будто бы и не открывалась, окно тем более было заперто, да и не станет она прыгать в окно. Анархисты поворачивались в разные стороны, искали ее везде - но не нашли: исчезла Герилья.

Миновали сутки, и Луговой, в сопровождении Лукоморова и Колобашкина, отбыл из осажденного города. Подали машину, виллис с открытым кузовом. Луговой сел подле шофера, но, подумав, перебрался в кузов - к пилотам. В последний момент к ним присоединилась молчаливая Ида Рихтер. По-видимому, разрешение Малиновского на отъезд в Москву было получено легко, должно быть, правы были злые языки, намекавшие на неуставную близость Рихтер с начальством - во всяком случае, сам генерал вышел провожать ее к машине, несмотря на то, что дела у него, несомненно имелись. Вероятно, генерал даже сделал некие обещания по поводу судьбы Идиного мужа - он сказал Иде Рихтер несколько ободряющих фраз, которых никто не расслышал, и поцеловал в щеку. Малиновский подсадил Иду Рихтер крепкой рукой, и галантный Лукоморов принял ее под локоть, помогая перелезть через низкий борт машины, а куртуазный генерал погрозил Лукоморову пальцем. Однако волноваться Малиновскому не следовало: игривый нрав Лукоморова более не давал себя знать, стрелок сидел в кузове машины сгорбившись и затравлено глядел на Лугового, опасаясь за свою судьбу. Ида Рихтер также была настроена не лучшим образом; она всю дорогу молчала, кутаясь в мужское кожаное пальто на меху - подарок генерала Малиновского.

Машина скоро миновала черту города, проехала насыпи, заграждения и последние патрули и пошла по той единственной дороге на северо-восток, что еще контролировалась республиканцами. Луговой нянчил раненую руку в новой повязке и расспрашивал Лукоморова о пустяках: он хотел успокоить стрелка, но поверить, что Луговой не донесет, стрелок не мог, ждал худшего и разговор не поддерживал. Луговой замолчал тоже. Так они ехали около часа. Каменная дорога превратилась в пыльную, белая пыль покрыла машину и пассажиров, и они совершенно растворились в пейзаже.