зашиты в кожу. Узнать их можно, только если протянуть руку и дотронуться.
Ей сказали, что он проводит вечера на тренировочной площадке, поэтому, когда мальчишки заканчивают упражняться, она идет туда. Солнце расписывает небо широкими красными мазками. По центру площадки в землю воткнут факел, его пламя не двигается.
Поначалу она никого не видит: возможно, Эгисф уже ушел. Затем у оружейной мелькает какая-то тень, и он выходит на свет, держа в одной руке меч, а в другой – копье. На поясе висят два охотничьих ножа. Ей видны шрамы, бегущие по его оголенным рукам: розовые, точно мякоть персика, и угловатые, как камни.
Он бросает копье в одно из деревьев. Копье пролетает так быстро, что она даже не может проследить за его движением, – и вонзается в ствол, из которого разлетаются щепки.
В резком свете факела, точно когтистая львиная лапа, мелькает меч. Эгисф делает выпад, затем отступает назад. В его движениях нет ни изящества, ни грации, но есть какое-то отчаяние. Небо над ним кровоточит, становясь всё темнее и яростнее.
Она крепко хватается за свой кинжал. Дождавшись, когда Эгисф, взмахнув мечом, повернется к ней спиной, она бросает в него кинжал. Его голова поворачивается как раз вовремя. Он поднимает меч к лицу, и ее кинжал просто отскакивает от него.
Его лицо полыхает от ярости. Ей кажется, что она только что раскрыла какую-то его тайну, увидела то, что не должна была видеть. Она выходит вперед, на ходу поднимая с земли копье. Ступив на тренировочную площадку, она улыбается ему. Это вызов.
– Впечатляет, – говорит она.
Эгисф отступает назад, ускользая от света факела.
– Я не буду состязаться с вами, – говорит он.
– Почему? – спрашивает она, продолжая наступать. – Ты боишься?
– Вы моя царица. И вы мать.
А ты узурпатор. И сын.
– Сразись со мной.
Она поднимает копье, и он инстинктивно взмахивает мечом. Оружие звонко бьется, бронза встречается с бронзой.
– Сейчас я опущу меч, – предупреждает он.
– И тогда ты умрешь.
Она атакует снова, и Эгисф тоже начинает наступать. Он рассекает мечом воздух, в глазах его вспыхивает жестокий огонек. Они сражаются друг с другом, поднимая ногами облака пыли. Когда она выбивает меч у него из рук, он хватается за охотничьи ножи. С ними он намного быстрее, и Клитемнестре теперь тяжело от него отбиться. Она бросает в него копье и, пока он уворачивается, хватает с земли короткий меч. Их руки двигаются стремительно, нанося один удар за другим, пока у них не заканчиваются силы, а пот не начинает ручьем стекать по спинам. Они останавливаются одновременно.
Он морщится, его ножи валяются в пыли. Осторожно поднимает меч, вытирает его о хитон. Ей интересно, не тот ли самый это меч, но она не спрашивает. Вместо этого она поднимает свой кинжал и говорит:
– Во время сражения ты выглядишь совсем иначе.
– Как и вы, – отвечает Эгисф. Он стоит, склонив голову, его профиль красиво выделяется в свете факела. Она хочет спросить, что же в ней меняется, но он ее опережает:
– Кто дал вам этот кинжал?
– Моя мать, – отвечает она. – Я не встречала лезвия острее.
Она протягивает ему кинжал. Когда он проводит пальцами по лезвию, она замечает:
– Но ты, я вижу, не боишься острого.
Он поднимает взгляд, она отвечает на него. Леон был прав. Он похож на раненого зверя, готового броситься на тебя по малейшему поводу. Но он не бешеный пес. Бешеные псы слабы, потому что безумны. А Эгисф не безумен. Он силен и коварен, в нем бурлит ярость, но он держит ее в узде. Он скорее похож на волка, который показывает свой оскал, если к нему приблизиться.
Эгисф улыбается.
– Иногда лучше истечь кровью, чем вовсе ничего не чувствовать.
Она не идет ужинать, а вместо этого направляется прямиком в купальни, чтобы вымыться. Ее одежда в пыли, волосы растрепались и сбились в колтуны. Лампы уже горят, проливая потоки света в безмолвной темноте. Она снимает хитон и проводит кончиками пальцев по животу, касается посветлевших шрамов на руках. В них ее сила. Вода в ванной холодная, она вздрагивает.
– Моя госпожа, – щебечет голос из темноты, точно птичка запела на рассвете. Эйлин. Слышно, как она подходит, шаги мягкие, как капли дождя.
– Его милость Эгисф пришел к ужину, а вас нет, – говорит она, – и я подумала, что найду вас здесь.
– Подогрей воду, Эйлин, – приказывает Клитемнестра.
Элин торопится развести огонь. На стене появляется ее маленькая, резкая тень. Вода теплеет, обволакивая Клитемнестру, как овечья шкура. Эйлин принимается натирать ее мылом. Она протягивает ей руки, Эйлин касается нежной кожи на сгибах локтей.
– Хрисофемида не спала прошлой ночью, – говорит Эйлин. – Ее опять мучили дурные сны.
Клитемнестра поднимает взгляд на скрытое в тени лицо служанки. У Эйлин никогда не было собственных детей, но ей, пожалуй, стоило бы стать матерью. Леон однажды заметил, что Эйлин хороша собой, так беспечно, словно хотел посмотреть, как она отреагирует. Она такое не поощряла. Когда двое верных слуг объединяются, ими становится сложно управлять. Куда лучше отдать в пару верному псу кого-то другого, так проще держать его под контролем.
– Может быть, ей сегодня лучше поспать с вами, – добавляет Эйлин.
– Ей четырнадцать, она уже не ребенок, а женщина, и должна вести себя подобающе.
Эйлин ничего не отвечает, но глаза выдают ее огорчение. Клитемнестра знает, что Эйлин осуждает ее. Как-то раз, примерно через год после смерти Ифигении, ей хватило дерзости заявить Клитемнестре, что она слишком холодно обращается с детьми, отстраняется от них. «Моя госпожа, вы нужны Электре и Хрисофемиде, – сказала она. – Вы не разговариваете с ними, даже не прикасаетесь к ним». Клитемнестре отчаянно хотелось ее ударить, но она сдержалась. Она не могла лишиться Эйлин. Она бы не доверила своих детей никому другому.
– Я поговорю с ней утром, – добавляет она, стараясь, чтобы голос звучал как можно добрее. – И спрячь это осуждающее лицо, Эйлин. Ты не богиня Гера.
Эйлин усмехается, но перейдя к шее госпожи, смягчает свои прикосновения. «Вот как легко добиться чьей-то верности, – думает Клитемнестра. – Некоторые довольствуются и крохами».
Чистая и причесанная, Клитемнестра направляется в трапезную. Внутри царит стойкий манящий аромат мяса. Она оглядывает остатки еды на столе, пока слуги спешат всё прибрать. Дворцовые собаки трутся у ее ног, вынюхивая на полу объедки. В дверях появляется Леон и щелчком пальцев прогоняет слуг.
– Принесите царице вина, – приказывает он. – С уборкой закончите позже.
Клитемнестра занимает кресло во главе стола. Она берет у прислужницы кубок с вином