Почему смертником, спросите?
Да просто потому, что за прошедшие эпохи ни одному Темному еще не удавалось выйти из Лабиринта живым. Активировать Амулет и вернуть его через сотворенный портал сородичам — да. Это всегда получалось, как по заказу. Но вот вернуться самому…
Когда-то давно на эту трудную роль Темный Владыка Л'аэртэ назначил своего младшего сына — ненаследного принца Торриэля, но тот, к несчастью, имел неосторожность выступить категорически против экспериментов эльфов с людьми, закончившиеся для последних весьма плачевно, насмерть разругался из-за этого же с сородичами, после чего (против воли Совета Старейшин!) навсегда покинул родной Лес. А старший наследник — один из тех, кто еще подходил для роли кандидата в мученики, но кто совершенно не желал им становиться, лет двадцать назад принял не менее мудрое решение пропасть без вести (за компанию, так сказать) и с того времени больше не объявлялся. Ни живым, ни мертвым. Таррэн, правда, справедливо полагал, что он до сих пор ищет своенравного и дурного младшего братца, от которого некогда на тайной дуэли едва не заполучил смертельную рану. Причем, ищет старательно и настойчиво, чтобы потом со всей вежливостью напомнить о взятых на себя обязательствах и, заодно, вернуть коварный удар спаренными клинками. Но вот незадача — младший братишка скрылся настолько ловко, что уже несколько десятков лет успешно избегает встречи с себе подобными, а потому садисту и ренегату Талларену, в конце концов, пришлось отступиться от мысли поквитаться за тот проигрыш и прекратить бесполезную погоню. Не смотря даже на то, что он всегда отличался завидным упорством и граничащей с безумием страстью доводить свои дела до совершенства.
Таррэн тяжело вздохнул.
Найдет Талларен своего упрямого брата или нет — лично ему от этого легче не становилось: идти в Лабиринт все равно надо. А поскольку другого крайнего поблизости не наблюдается (кровь Изиара нынче в большо-ой цене!), то, похоже, ему — бродяге и быть тем козлом отпущения, на котором повис скорбный долг всего народа эльфов перед Лиарой. За Темного Владыку, его жестокого наследника и за всех остальных… будь они неладны! Вот и трясся он теперь в гордом одиночестве — рядом с презирающими весь мир Светлыми, с не ведающими истинного положения дел людьми, с одним раненым мальчишкой и, вдобавок, с его невероятно опасным опекуном. Напряженно размышлял, строил планы, искал выход из сложившейся ситуации и уже который день с интересом гадал: удастся ли ему разорвать неприятную традицию жадного до крови Лабиринта и выбраться оттуда, вопреки всем прогнозам, живым? Или же через тысячу лет кто-то из потомков нынешних эльфов найдет у Последних Врат его высохшие кости и втайне порадуется, что не он лежит тут в пыли и безвестности?
Как ни крути, невеселая выходила картинка. Даже жаль, что его дурная судьба другой пока еще не нарисовала.
Против обыкновения, Таррэн не стал ужинать вместе со всеми. Едва герр Хатор разрешил остановиться на ночлег, дорассцев завели на отдых, а вокруг весело потрескивающего костра в ожидании ужина начал собираться голодный народ, он отпустил своего усталого скакуна, сбросил седельные сумки и, подхватив мечи, бесшумно скрылся в темноте. Он не хотел сейчас ничьего общества и не испытывал ни малейшего желания находиться дольше, чем требовалось, рядом с высокомерными Светлыми, от презрительного хмыканья которых его уже начало откровенно мутить. Не собирался никому рассказывать своей истории или выкладывать то, что накипело в душе. Не искал понимающего взгляда. Просто не ждал — не умел, наверное? Но не испытывал никакого сожаления в том, что почти всю свою долгую жизнь прожил законченным волком-одиночкой.
Так уж сложилось, что он не нашел понимания среди сородичей, не сжился с тем порядком вещей, который проповедовали Хранители Знаний, и, сбросив золотые оковы Единения, навсегда покинул родной Лес. Вопреки воле отца. Против воли Совета Старейшин. Не понятый, не услышанный и до сих пор не прощенный. Он ушел в надежде на лучшее, отринул чужие, замшелые и подчас противоречивые ценности, забыл свое имя, затолкал подальше упрямую память и начал новую жизнь.
Он провел среди смертных почти две сотни лет, начав понимать их гораздо лучше, чем кто-либо из покинутых собратьев, а со временем нашел если не друзей, то хотя бы тех, кто не ненавидел его за форму ушей и цвет глаз, как некоторые. Но, как ни печально сознавать, так и не обрел по-настоящему значимой цели. Не смог забыть прошлое, не сумел полностью отстраниться от себя, прежнего. Не залечил старые раны. И нет-нет, а тщательно укрываемая тоска все-таки прорывалась наружу такими вот приступами болезненного одиночества. Требовала выхода, искала, куда бы излиться, и он хорошо запомнил, как с ней нужно бороться.
Эльф глубоко вздохнул и отер влажное после неимоверно напряженной тренировки лицо. Затем медленно опустил натруженные руки и, успокаивая сердцебиение, вернул родовые клинки в ножны. После чего с нескрываемым удовольствием окунулся в небольшое озерцо и по привычке остался обсыхать на берегу прямо так, нагишом, с наслаждением позволяя ветру касаться обнаженной кожи и жадно вдыхая запахи ночи.
Сколько прошло времени с момента его ухода из лагеря, он не знал, да и неважно это — вряд ли кто-то спохватится. Однако, судя по окончательно почерневшему небу и приятно ноющим мышцам, поработать сегодня удалось неплохо, качественно. А главное, с немалой пользой, потому что это всегда помогало встряхнуться. Даже тогда, когда уныние и волнами накатывающая безысходность грозили затопить с головой. Вот и сейчас знакомая тоска послушно притупилась, с ворчанием уползла куда-то вглубь, на самое дно, и там затаилась, ожидая, когда железная воля хозяина снова ослабнет.
— Гляди, какой красавчик, — неожиданно раздалось вдумчивое у него за спиной. — Ушки длинные, волосики черные и дыбом, а уж глазки как сверкают! Про то, что ниже, я вообще молчу… прямо хоть стой, хоть падай! Гм, голые эльфы, свободно разгуливающие в лесу по ночам — это действительно нечто. Как думаешь, Карраш, это он ради нас так расстарался?
Невидимый гаррканец насмешливо фыркнул.
Таррэн откинул со лба мокрую прядь и, обернувшись, с изумлением воззрился на наглое существо, которое не только соизволило, наконец, проснуться и выбраться на свежий воздух, но и сидело сейчас напротив, совершенно бесцеремонно его изучало, как какую-то диковину, чуть ли не оценивало по-хозяйски, да еще и комментировало вслух!
— Давай-давай, покажись во всей красе, раз уж начал, а то нам не все хорошо видно, — с каким-то ненормальным азартом подбодрил Белик, с деловитым видом усаживаясь на землю, и, осторожно подтянув ноги к груди, гадко ухмыльнулся. — Мне, разумеется, твои прелести до одного места, но когда еще в жизни выпадет такой отличный шанс — воочию рассмотреть истинного Перворожденного? В первозданном, так сказать, виде? Ого! Да тут, оказывается, есть, на что глянуть! Видать, не врут девки про енто ваше достоинство! Ха! Рыжик просто от зависти удавится, когда я ему расскажу!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});