исполнялась Третья симфония Бетховена, более известная под названием «Героической». Не понять ее было трудно, потому она так и понравилась матросам.
– А вы это, дамочка, вы в следующий раз циркачей нам пригласите, пожалуйста, – попросил Софью Федоровну степенный, с висячими, как у запорожского казака, усами унтер-офицер первой статьи. Он не знал, что разговаривает с женой командующего флотом, иначе вряд ли бы к ней осмелился обратиться. – Очень это хорошо будет – жонглер или фокусник.
– И что же вам нравится в фокусниках? – холодно поинтересовалась Софья Федоровна.
– Я как-то видел одного на площади и, не поверите, – до сих пор удивляюсь, как же он мог проделывать такие сногосшибательные фокусы. – Унтер энергично взмахнул рукой, георгиевские кресты и медали на его груди – набор был внушительный – тихо звякнули. – Очень удивительные это были фокусы.
– Ну, например?
– Например, фокусника посадили в железную клетку, надели на него капюшон, крепко связали, покрыли белой тканью, перекрестили, закрыли на замок, клетку поставили на костер, в самую середку, и распалили костер так, что пламя взвилось до самого неба. – Унтер не выдержал, тряхнул плечами, его пробила азартная дрожь. – Все стоят, разинув рты, ахают, руками всплескивают – ведь на глазах у них сгорает человек, а фокусник этот, как ни в чем не бывало, стоит позади толпы и тоже глазеет на костер. Вот как, спрашивается, дамочка, он сумел неприметно выбраться из огня, из клетки, а?
Софья Федоровна переглянулась с Софьей Юрьевной и весело произнесла:
– Не знаю.
– И я не знаю. Но что видел своими глазами, то видел.
Унтер-офицер этот был маленький, колченогий, на высокую Софью Федоровну смотрел снизу вверх – смотрел чуточку насмешливо и печально – по годам своим ему давно бы пора сидеть дома на печке да внуков воспитывать, а он все еще продолжал воевать.
– Как вас величают, служивый? – спросила Софья Федоровна манерно, засекла эту манерность в собственном голосе и осталась ею недовольна.
Служивый вытянулся, прижал ладони к широким клешам и отрапортовал:
– Унтер-офицер первой статьи Сыроедов!
Унтер-офицер Сыроедов отличался от основной массы матросов прибранностью, ухоженностью, все на нем блестело, все было у него чисто. Особенно нестерпимым лаковым блеском сияли у него ботинки – никакая вакса не в силах была этого сделать, никакая бархотка – нужно только матросское умение.
– Как же вы умудряетесь драить обувь до зеркального блеска? – неожиданно для себя спросила Софья Федоровна.
– Это делается, дамочка, очень просто. Берем сахар, жуем его, а потом сладкими слюнями покрываем ботинки. Как лаком. – Сыроедов лихо притопнул ногами, изображая плясовое коленце. – Видите, какая прелесть башмаки!
Софья Федоровна рассмеялась от души. Софья Юрьевна поморщилась.
– Что же касается фокусника, то надо подумать, – сказала Софья Федоровна Сыроедову. – Намечены еще два концерта, но программы их уже определены – места фокуснику там нет. Будут давать «Шехерезаду» Римского-Корсакова. Еще – Чайковского и Грига.
– А-а-а, – разочарованно протянул Сыроедов.
– А вот на четвертый концерт мы обязательно пригласим фокусника, – пообещала Софья Федоровна.
– Позвольте вас поблагодарить за это, – сказал Сыроедов и вежливо наклонил голову. – Прощевайте, дамочки!
В фойе Морского офицерского собрания, где был дан концерт, уже затевались танцы, а танцы Сыроедову были неинтересны.
Хоть и находился Сыроедов уже несколько месяцев рядом с Колчаком – бывшим порт-артурским лейтенантом, за которым он ухаживал во время болезни, – а они так пока и не встретились. И неясно была, встретятся когда-нибудь или нет? Не так-то просто рядовому матросскому унтеру повидаться с адмиралом.
Колчак продолжал воевать. После гибели миноносца «Беспокойный», напоровшегося на собственную мину у берегов Румынии, адмирал решил изменить минную тактику: Вилли Сушон ведь был «хреном еще тем» – это матросское выражение Колчаку очень нравилось – он уже приспособился к Колчаку, поэтому нужно было развернуться на сто восемьдесят градусов и перестать минировать выходы из собственных портов и загораживать, их металлическими сетями, в которых не то что подлодка или эсминец – линкор мог запутаться… Это означало, что оборонительная война на Черном море закончилась – подошло время войны наступательной.
Командующий флотом пришел к выводу, что лучше запирать противника в его портах, как он это не раз проделывал на Балтике, и минировать выход из Босфора и Варны. Штаб флота, который недавно официально возглавил Смирнов – по этому поводу каперанг Смирнов получил на погоны по адмиральскому орлу, – засел за бумаги: изменение тактики надо было еще утвердить в Главном морском штабе. И даже больше – в Ставке.
Когда бумаг набралось много, Смирнов перелистал их и взялся за перо – требовалась рука штабного мастера, чтобы обобщить их. Вскоре появился новый документ. Предлагаю читателю это любопытное свидетельство той эпохи. Документ предписывал:
«1) ставить мины в таком большом количестве, чтобы неприятель не успевал их вытраливать. Для этого приспособить мелкосидящие суда, чтобы ставить мины на тех же местах, где они уже были поставлены раньше;
2) весь флот разделить на две или три группы, чтобы одна группа судов постоянно держалась в море и наблюдала за Босфором;
3) мины ставить возможно ближе к неприятельским берегам и ни в коем случае не дальше пяти миль от берега, чтобы не лишать себя возможности бомбардировать босфорские укрепления с моря;
4) опыт дарданелльской операции англичан[145] показал на невозможность прорыва флота через узкие проливы без содействия армии. Поэтому план овладения в будущем Босфором намечается следующий: высадить армию на побережье Черного моря и завладеть укреплениями прорыва с сухого пути, а затем уже вводить флот в пролив, после занятия укреплений с берега, когда зачистка проходов в минном поле не представит для нас больших затруднений;
5) никакой успех на войне не может быть достигнут без риска потерь».
– Добро, – сказал Колчак, изучив бумагу и подписав ее. Простая бумага незамедлительно обрела силу закона.
Следом Колчак занялся созданием сухопутных частей, подчиненных флоту, без которых было просто не обойтись: и узкий Босфор, простреливаемый насквозь, требовал того, и характер войны здорово изменился.
Вскоре в распоряжение командующего флотом была передана пехотная дивизия ударного типа.
Моряки радовались:
– Вот теперь мы немакам хвосты накрутим. Покажем им, где раки зимуют.
Но радоваться было рано: Россию широким полотном накрыла революция. Успехи флота на Черном море в масштабах всей войны были единичными – в других местах, особенно в Румынии, а также на Балтике все трещало, рвалось, гнило расползалось по швам, царь, взявшись командовать войсками, проигрывал одну операцию за другой.
Неудачи на фронте раскалили Россию донельзя.
В городах выстраивались километровые очереди за хлебом. Останавливались заводы. На каждом углу выступали разные горлопаны, били себя волосатыми кулаками в грудь; что они говорили, понять было невозможно – одного горлопана с трибуны немедленно сбрасывал другой и начинал также толочь воду в ступе. Вполне возможно, говорили они что-то толковое – поди унюхай, речей ораторов не было слышно, – но тем не менее толпа