— У тебя телефон с собой? — спросила Фрейя у Питера, когда они проходили через ворота.
— Он мне не нужен. Я оставил его в гостинице.
Этот ответ, предполагавший, что Питер прекратил ждать звонка от Холлис, ее обрадовал, но от комментариев она воздержалась. Вместо этого Фрейя погрузилась в царившую вокруг атмосферу праздника и веселой суматохи. Сегодняшних посетителей Тиволи, как и их предшественников из далекого прошлого, приглашали поставить на громко анонсируемых механических скачках, пострелять из водяного пистолета по плавно движущимся силуэтам уток, вознестись в небо на многочисленных аттракционах.
Ей доставляло удовольствие то, как Питер исподтишка бросает на нее взгляды. В своем красном наряде Фрейя чувствовала себя неловко, словно на выставке, но в то же время знала, что благодаря костюму она идеально вписывается в этот мир, созданный для того, чтобы претворить фантазию в жизнь, предоставить возможность убежать от однообразия и серости повседневного бытия. В складках юбки имелся даже потайной карман для ее особенной датской монеты, который она не преминула показать Питеру.
Воздух был пропитан запахами кипящего жира и жженого сахара. Люди прогуливались извилистыми дорожками парка, неся в руках коробки с попкорном, стаканы с пенящимся элем и выигранные в аттракционах мягкие игрушки. На берегу озера полукруглые дуги гирлянд встречались со своими отражениями на поверхности воды, образовывая полные окружности.
— Питер, я знаю, мы договорились не вспоминать об этом, но мне нужно задать тебе один вопрос… Ты ведь на самом деле не собираешься упоминать о физической конфронтации, когда будешь делать этот свой доклад на конференции? Я наконец-то дошла до той страницы. До записи в дневнике, которая, по-твоему, описывает некий акт насилия. София тоже усмотрела в той сцене образ крови, но она считает, что произошло следующее: у Северины была задержка и они испугались ее возможной беременности. Потом ночью, когда у нее начались месячные, они с Виктором с удивлением почувствовали себя разочарованными; страх заставил их осознать, что в действительности они хотели пополнения в семействе.
— Нет. Извини. Это исключено. Можешь назвать меня бесчувственным чурбаном, но это объяснение с месячными мне не подходит. Даже если бы я и считал, что в дневнике описывается нечто подобное, выносить такое на обсуждение в рамках научной конференции никогда бы не стал. Что сказали бы о мужчине, который мог до такого додуматься? Я определенно вижу: той ночью происходит какая-то борьба. Говоришь, ты только что прочла эту запись… речь явно идет о какой-то ране. Может быть, эмоции вышли из-под контроля, возможно, Виктор не собирался переходить к физическим действиям, впоследствии он наверняка раскаивался. Но мне кажется, Северина подняла тему о том, что им нужно расстаться, и, исчерпав все свои аргументы в пользу того, что она не в состоянии жить одна, Виктор в конце концов просто не смог смириться с мыслью о ее уходе и решил показать, кто тут главный.
— Но это слишком притянуто за уши. Ты не можешь…
— Я могу. И собираюсь.
Лицо Питера покраснело, а дыхание участилось.
— И было бы неплохо, если бы ты хоть раз попыталась принять мою сторону. Конечно, мне не помешало бы найти больше доказательств. Но я по-прежнему продвигаюсь вперед. Того, что у меня есть сейчас, с картинами и дневником, более чем достаточно для доклада на конференции. А детали я всегда смогу добавить перед публикацией объемной статьи в журнале.
— Так это все ради карьеры!
— Нет, Фрейя. Это все ради правды. Ты бы и сама поняла это, если бы не твоя дружба с Алстедами. Но кое в чем я с тобой соглашусь. Намного трогательнее было бы сказать, что это из-за детей. Жаль, этому нет никаких доказательств.
— Подожди, та медицинская книга, — сказала Фрейя. — Та, в которой ты вычитал о неврастении и тому подобном. Она по-прежнему у тебя, в Лондоне? Я тут просто кое о чем подумала. Мне нужно полистать ее, когда мы вернемся.
Казалось, каждая парковая постройка противоречила находящейся рядом с ней. Например, перед зданием в мавританском стиле раскинулся современный фонтан, состоящий из прозрачных труб, по которым медленно пузырилась вода.
— Знаешь, кто его спроектировал? — спросил Питер, по-прежнему шагая рядом с Фрейей.
— Нет, но что-то мне подсказывает: сейчас ты мне об этом поведаешь.
— Нильс Бор.
— Когда Нильс Бор не занимался физикой, он проектировал фонтаны. Неплохо.
— Он также числился среди датских евреев, которым во время оккупации помогли бежать в Швецию. В сорок третьем была проведена крупная операция по спасению датских евреев от нацистов, в которой приняли участие множество людей.
Ну конечно! Именно сейчас Фрейю осенило. Копенгаген был не только городом Виктора и Северины Риис, не только родиной авторов ее любимых детских сказок, но и местом, где вырос Йон Алстед. Она знала недостаточно, чтобы вычислить, сколько лет ему было в тысяча девятьсот сорок третьем году и мог ли он принимать участие в движении Сопротивления. Разумеется, мистер Алстед никогда не упоминал ни о чем подобном, зато не раз рассказывал ей сказку о мальчике, на чью родину напали захватчики. Фрейя о столь многом хотела его расспросить. Теперь, когда было уже слишком поздно. Но она могла бесконечно долго стоять перед этим фонтаном, глядя, как вода поднимается по прозрачным трубам, делает петлю и устремляется вниз.
— А ты знала, что во время войны в Тиволи бросили зажигательную бомбу?
— Англичане?
— Нет, местные нацисты. Датчане, обученные немецкими подразделениями СС. Они назывались «Корпусом Шальбурга». Никто точно не знает, зачем им это понадобилось. Некоторые считают, все из-за ненависти Гитлера к джазу, но более вероятно, что с целью предупредить датчан о недостаточном уровне их сотрудничества. Много зданий, таких как концертный зал и Зеркальный зал, были выжжены дотла.
— Только не говори, что ты узнал обо всем этом на какой-нибудь безумной вечеринке, когда приезжал сюда с друзьями.
— Нет. На этой неделе мое исследование зашло в тупик, и я посетил несколько местных музеев, — пояснил Питер со смущением в голосе и, бросив на Фрейю беглый взгляд, добавил: — Если хочешь, я больше не буду продолжать эту тему. Вот тут мы поужинаем.
Фрейе показалось, что здание выглядит чересчур изысканным: восьмиугольное сооружение с окнами сложной конструкции от пола до потолка, увенчанное куполом. Выставленное рестораном меню напомнило ей образ вороны в павлиньих перьях, под стать многим посетителям парка: морской окунь в зеленом карри с фундуком, карамелизованный ананасовый шербет, миндальный суп с зеленым виноградом, пюре из цветной капусты, панна-котта с ревенем. Тем не менее невесомая, как Арлекинова Коломбина в своей воздушной юбке, она проскользнула в двери, к свету и прохладе.