— Почему я чувствую себя так, словно уже осужден? — спросил Магнус, поглядывая на противоположный край амфитеатра, где на высоком пьедестале Малкадор беседовал с Императором.
— Возможно, так оно и есть, — ответил Ариман, заметив взгляд Мортариона, горящий мрачным торжеством.
У Сангвиния на щеках появились нарисованные пепельные слезы, Фулгрим отводил взгляд от их ложи, его красивое лицо исказилось выражением вины.
— Мне уже все равно, — прошипел Магнус. — Надо скорее покончить с этим и разойтись.
Атмосфера балансировала на грани взрыва, как мыльный пузырь, растянутый до такой степени, что поверхностное натяжение сравнялось с силой давления. Не было слышно ни слова, лишь шелест одеяний из грубых тканей да сдерживаемое дыхание.
Тишину нарушил Малкадор. Подойдя к краю пьедестала, он трижды стукнул посохом о мраморные плиты.
— Друзья, совет подходит к концу, — заговорил он. — Мы выслушали представителей обеих сторон, и теперь подошло время вынести приговор и восстановить всеобщую гармонию. Предмет спора может расколоть все общество, если не принять мер к объединению сторон, и потому проблема была изучена с величайшим вниманием. Теперь я спрашиваю: есть ли среди присутствующих тот, кто может добавить что-либо к уже сказанному? Говорите сейчас или навсегда оставьте свое мнение при себе.
Ариман осматривал амфитеатр в надежде на помощь Сангвиния, или Фулгрима, или любого другого союзника, до сих пор скрывающегося под маскировочным плащом. Но в нижних ярусах никто не шевельнулся, и он уже почти отказался от надежды, как вдруг в верхнем ярусе поднялся со скамьи воин в силовых доспехах с длинным посохом, увенчанным черепом.
— Я, Таргутай Йесугей из рода Борджигин Хонгхотан,[72] буду говорить, — сказал воин.
Его грубоватый голос с сильным акцентом на конечных гласных выдавал уроженца Чогора.
Снежно-белые доспехи с темно-красной отделкой и золотой молнией на плече свидетельствовали о его принадлежности к Легиону Белых Шрамов, а посох указывал на то, что он был одним из библиариев Хана. На чисто выбритом черепе, на темени, был оставлен длинный пучок волос, а смуглое обветренное лицо, пересеченное ритуальными шрамами, оттенял прозрачный капюшон, поднимавшийся над плечами.
По знаку Малкадора воин стал спускаться к арене, двигаясь со спокойным достоинством благородного хищника.
И не только он один.
На разных ярусах, в разных концах стали подниматься библиарии Астартес, спеша присоединиться к своему собрату из Белых Шрамов. Ариман с замиранием сердца отмечал значки Темных Ангелов, Повелителей Ночи, Ультрамаринов и Саламандр.
Двенадцать библиариев собрались перед пьедесталом, на котором стоял трон Императора, и Ариман тотчас осознал, что никто из них до сих пор не встречался друг с другом и решение высказаться не было запланировано заранее.
— Двенадцать их встало перед царем, — слегка улыбаясь, произнес Магнус. — Как удачно! Все древние божества сопровождались двенадцатью рыцарями, и у нас то же самое.
Библиарии, опустив головы, преклонили колени перед Императором, а Ариман тем временем изучал символы на их плащах.
— Эликас, Зарост, Пром, Уиойен, — перечислял он. — Это главные библиарии своих Легионов.
— И они встали на нашу сторону, — с удивлением добавил Магнус.
Таргутай Йесугей поднялся на ноги и дождался кивка Императора, разрешившего говорить. Библиарий Белых Шрамов поднялся на помост. Серьезный взгляд, глубокая мудрость, накопленная за столетия обучения и тяжелых сражений, произвели на Аримана глубокое впечатление.
— Я штормопровидец из Легиона Белых Шрамов Джагатая Хана, — заговорил воин. — И мои слова соответствуют истине. В этом я клянусь честью своего клана, и пусть братья вырежут мое сердце, если я солгу. Я выслушал речи уважаемых людей, но я смотрю не так, как смотрят они. Их глаза не видят окружающий мир. Их мысли не проникают в истинную сущность Галактики.
Воин, ставший штормопровидцем, не есть зло. Он становится оружием, как «Ленд Рейдер», как болтер. Но какой же глупец станет выбрасывать оружие перед битвой? Как и всякое оружие, его опасно использовать без длительных тренировок, и всем нам известна угроза, исходящая от нелегальных псайкеров, лорд Мортарион немало об этом говорил. Но что опаснее: тренированный воин, понимающий свои силы, или воин, обладающий силой, но не имеющий знаний, чтобы ею пользоваться? Как и все остальное, сила должна быть направлена на достижение достойной цели, а не расходоваться как попало. Каждый псайкер должен пройти подготовку под руководством опытного наставника, как меч подвергается обработке кузнецом, чтобы из слитка стали получилось оружие. Псайкер должен учиться у штормопровидца и не единожды доказывать свое мастерство, чтобы получить посох с черепом.
Йесугей поднял свой посох и плавным движением направил его в сторону хормейстера астропатов и магистра навигаторов, одетого в черное. Его жест был произведен с величайшей осторожностью, поскольку в той стороне находился и сам Император.
— Предать проклятию всех псайкеров означало бы забыть о том, насколько зависит от них Империум. Без мыслепевцев миры останутся разрозненными и одинокими, без звездопроходцев станут невозможными путешествия между ними. Те, кто выступает против примарха Магнуса, смотрят на мир затуманенными глазами древних. Они не видят последствий своих поступков. Их требования станут приговором всем нам. Свои слова я подтверждаю клятвой на посохе. Если кто-то в них сомневается, я готов отстаивать их с оружием в руках.
Таргутай Йесугей еще раз поклонился и сошел с помоста, присоединившись к своим собратьям-библиариям. Ариман оглянулся на Магнуса. Примарха, как и его самого, растрогала безыскусная откровенность слов Йесугея и потрясла фальшивость обвинений, выдвинутых против Тысячи Сынов.
— Ну теперь-то совет не может вынести нам обвинительный приговор, — сказал Ариман.
— Посмотрим, — ответил Магнус, заметив, что Император поднялся с трона.
До сих пор Император Человечества лишь издали следил за ходом конклава и ничем не выдавал своего мнения. А теперь он подошел к краю возвышения, и на его броне засверкали лучи вновь появившихся в небе звезд. Ариман попытался сосредоточиться на Исчислениях, чтобы сохранить ясное восприятие. Величие Императора и его могущество не давали возможности мыслить отстраненно.
Все, кто собрался в амфитеатре, с благоговением смотрели на образец всего лучшего, что есть в человеческой расе, на этот апофеоз людских надежд и мечтаний. Каждое его слово подхватывалось и фиксировалось тысячу раз, как послания богов древности, передаваемые их искренними последователями. На записывающих устройствах Махавасту Каллимака, словно от нетерпения, замигали огоньки.