Хренак!
Первая бомба легла совсем рядом с окопом, и Ракутина всего обсыпало землей. Ухнул неподалеку и второй взрыв – самолет сбросил все бомбы разом.
Гулко забарабанил пулемет из соседнего окопа. Эх, нет тут того лейтенанта-пулеметчика! Вот уж кто бы не помешал!
Пригибаясь, Алексей метнулся по окопу – к огневой точке. Как там лейтенант тогда говорил?
– Упреждение давай! На корпус вперед прицел выноси!
Вскипела фонтанчиками земля – штурмовик обстрелял позиции из бортового оружия.
Поперхнулся и замолчал пулемет. Осел кулем второй номер, уткнулся лицом в землю пулеметчик. Перемахнув через бруствер (мимо что-то противно свистнуло), капитан упал рядом. Оттолкнув в сторону убитого бойца, рывком развернул станкач.
Не достать… это же не зенитное орудие, на такой угол не задерешь… а если назад оттащить?
Кое-как Ракутин отодвинул пулемет таким образом, что его ствол задрался вверх. Не зенитка, конечно, но, хоть так…
Вот он – самолет!
Очередь, вторая… всё, патронов больше нет!
Ничуть не потревоженный огнем штурмовик заложил вираж, выцеливая кого-то на земле. Над головою что-то опять взвыло, и капитан нырнул на дно окопа.
Глядя вслед уходящим самолетам, он посмотрел на часы. Десять минут? Всего десять? Да ну… налет, казалось, длился целую вечность. В голове ещё шумело. Надо пройтись по позициям, посмотреть…
Едва выбравшись наверх, он столкнулся с особистом. Тот, как всегда, был подтянут и показательно невозмутим.
– Что у вас, товарищ Ракутин?
– Налёт… – кивнул Алексей на перепаханную воронками землю. – Последствия пока оценить не берусь.
– Понятно… Как вы думаете – ещё час продержимся?
– Наверняка! Вон, гляньте! – он ткнул рукой в сторону подбитых танков. – Красота! Авось, подумают, прежде чем ещё раз полезть. А что такое?
– Второй эшелон. На станции около тысячи человек осталось. Раненые, гражданские… кого только нет. Ещё один эшелон должен уже скоро подойти.
– Вы же говорили – к вечеру?
– По радиостанции удалось связаться с нашими, мне подтвердили, что поезд вышел. Я оставил на станции взвод – для организации погрузки. Со мною ещё двадцать шесть человек, при одном ручном пулемете. Можем оказать вам помощь. Полагаюсь в этом на вас, я-то слабый стратег…
– Хм! Вон там, у перекрестка, окопы есть. Как раз на случай, если немцы прорвут первую линию обороны. Это ещё до нас вырыть успели. Занимайте позиции. Там где-то рядом зенитчики обустроились, заодно и их прикроете.
Проводив глазами уходящих, капитан задумчиво поскреб в затылке. Что-то не складывалось… Налет этот… Немцы бросали бомбы, Алексей хорошо слышал их разрывы. Но сейчас, оглядываясь вокруг, он не находил явных следов бомбежки. Нет, воронки имелись… но разрывов было больше! Куда же упали остальные бомбы?
Надо Лопатина найти! У того опыта побольше, вот и обмозгуем сложившуюся обстановку.
– Немцы!
Опять?!
Кричавший не ошибся – на холмах снова замаячили силуэты танков и, хорошо различимые в бинокль, фигурки пехотинцев.
Так… а с момента первой атаки прошло не так уж и много времени. Видать, кого-то там приперло…
Но танки и пехота, маячившие на холмах, вперед продвигались очень медленно. Больше это было похоже на какую-то странную демонстрацию. Вести огонь из винтовок? Несерьёзно, да и патронов недостаточно. Из пушек?
Раскрывая их местоположение (а на новые позиции их уже должны были перекатить) врагу? Да и эффект от такой стрельбы будет, мягко говоря, сомнительным.
Перебегая вдоль окопов, Ракутин ещё и ещё раз пытался понять – кого бомбили немцы? Да, по окопам прошлись – но, в основном, пулеметным огнем. Зенитчиков, ясен пень, тоже не обделили – они у штурмовиков уже давно, как кость в горле, сидят. Отбомбились и по бронетехнике, где-то даже и удачно. Во всяком случае, броневик двигаться уже не мог. Хотя стрелять ещё был способен.
Вот и пушки – обе целы. А где Горяев?
– К ручью убежал, товарищ капитан. Прихватил с собою трех бойцов и убежал. Сказал, что скоро назад будет.
А зачем он туда побежал?
Ох, не нравится мне всё это…
Х-р-р-р…
Бух!
– Ложись!
Опять налет! На этот раз – артиллерийский.
Орудия немцев стреляли неторопливо, словно задавшись целью положить по снаряду в каждый двор. Они методично обкладывали разрывами не только линию окопов, но и весь пристанционный поселок. А вот на станцию – ни один снаряд не упал.
И это было странно.
Можно понять желание фашистов вспахать снарядами оборону. Подавить пушки, наконец. Но в прошлый раз они били и по станции, а сейчас – нет. Почему? Что изменилось?
Но одного они достигли совершенно однозначно – все сидели по своим укрытиям и никуда не высовывались. Только изредка бросая взгляд на немецкие цепи, капитан каждый раз убеждался – стоят. И никуда не идут.
Стоп!
Пошли… в смысле – пехота пошла. Аккурат в тот самый овражек, куда он сам и прикидывал. Значит, они накапливаются перед атакой – там их наши пушки не достанут. Но ведь и их танки там не пройдут – склоны достаточно крутые. С их стороны – так точно не проехать. А борта и корму они нам не подставят, ученые уже.
И сколько их туда пошло?
Рота… да, нет – больше.
– Товарищ сержант!
– Да, товарищ командир? – обернулся к нему наводчик сорокапятки.
– Овражек видишь?
– Вон тот?
– Его.
– Вижу, товарищ капитан.
– Можешь туда вкатить пару-тройку осколочных?
– На дно? У нас же не гаубица, товарищ капитан…
– Не надо – на дно! Хоть на склон, чтобы разрыв виден был, можешь попасть?
– Это-то запросто!
Гах!
Выстрел пушки был почти неслышен, разрывы снарядов его перекрывали. Да и не особо заметен – стреляли-то из-за куста, скрывавшего орудие от глаз вражеских наблюдателей.
Снаряд лег достаточно успешно – всплеск разрыва был заметен очень даже хорошо.
Пах!
И шарик красной ракеты вытянулся в сторону овражка.
Ещё один.
И ещё.
Сигнал минометчикам.
Чуть заметно шевельнулись ветки кустов, стоящих в глубине немецких позиций. Не слишком далеко, но овражек с этого места неплохо просматривался.
Первые же мины, легшие поблизости от накапливающейся для броска пехоты, опрокинули сразу нескольких человек. И пошло…
Крутоватый склон оврага не являлся серьёзным препятствием для того, кто спускался в него с немецкой стороны. Всё же человек спускался вниз. А вот для того, кто захотел бы подняться… условия были уже не слишком хорошими. С учетом падающих мин – так и вовсе неприятными. Выбегать же из него в сторону русских, по более пологому склону, означало попасть под их пулеметный огонь.
И пехота залегла.
Самое неприятное в этом случае заключалось в том, что даже для того, чтобы сообщить об обстреле – надо было как-то выбраться из оврага. Со стороны же звуки разрывов вполне объяснялись артиллерийским огнем не слишком умных русских артиллеристов, открывшим огонь из пушек, в тщетной попытке предотвратить накапливание пехоты у себя перед фронтом.