Читать интересную книгу Прощайте, любимые - Николай Горулев

— Давай помянем твоего друга... — сказал он Эдику. К верстаку молча подошли Митька, Эдик, дядя Мотя,

и было в этой молчаливой торжественности что-то такое, отчего сердце Эдика сжалось. Выпили.

— У меня к вам просьба, дядя Мотя, — попросил Эдик. — В Заречье ушла жена Сергея и не вернулась.

— Знаю Заречье. За Жуковом сразу. Как звать жену?

— Вера.

— Съезжу. Обязательно...

А вечером пришла с новостью Маша — на базе больницы городская управа готовилась открыть медицинский институт. Из районов начали насильно привозить молодежь, якобы для учебы в этом институте.

— Неладно это. Узнай поподробнее, — попросил Эдик.

— Некогда мне, — отказалась Маша. — Друзья Кузнецова приглашают меня в госпиталь по Виленской. Там готовится восстание.

Эдик удивленно поднял брови.

— Да, да, — прошептала взволнованно Маша,—так и сказали — восстание. Там уже давно наладили связь с партизанами, чтобы в одну ночь и больные и персонал...

— А охрана? — заразившись настроением Маши, спросил Эдик.

— Большего у меня не выпытвай. Я и сама не знаю. Завтра перехожу туда на работу.

— И я с тобой.

— А кто будет сводки принимать?

— Митька.

— Надо посоветоваться с Александром Степановичем, — предложила Маша.

Эдик задумался.

— Да, да, обязательно. А вдруг это провокация? Вдруг за это восстание вас всех перестреляют?...

Александр Степанович встретил Эдика и Машу с радостью. Налил чаю, пригласил к столу. Из заветных запасов достал несколько кусочков сахара. Маша сообщила, что ее зовут в госпиталь на Виленскую.

— Меня не зовут, но я буду проситься..... — добавил Эдик.

— В лес хотите уйти? —спросил Александр Степанович. — А я с кем останусь?

— Митька, Шпаковский, дядя Мотя...

Александр Степанович закурил, долго ходил из угла в угол, раздумывая.

— Ладно. Держитесь вместе... Любовь бывает только раз в жизни... только раз...

Эдик вернулся в привычную обстановку госпиталя. Правда, здесь было легче, чем в больнице. Большинство раненых уже ходило и не доставляло особых хлопот. Появлению Эдика никто не придал значения, потому что главный врач набирал все новых людей, в которых по выправке и подтянутости можно было угадать бывших военных. Машу он почти не видел — целыми днями она была занята в палатах и у фармацевтов — накапливались медикаменты, необходимые для партизан. Была забота и у Эдика — вместе с топливом привозил он в госпиталь оружие, которое ему готовил на складе Гогия.

— Снова мы вместе, дорогой, — радовался Гогия. — Вот посмотришь, нас вспомнят с тобой после войны...

В ожидании волнующих событий Эдик забыл, что послал дядю Мотю в Заречье, и когда брат сообщил, что дядя Мотя приехал с хорошими вестями, он сразу даже не понял, о чем идет речь.

— Сын у твоего Сергея родился,—сказал Митька. — Дядя Мотя уговорил хозяйку, чтоб Вера не спешила в город. Там все-таки и молока и хлеба можно достать.

Эдик улыбнулся. Ах, какой замечательный этот дядя Мотя! Он и тут все понял, он и тут сделал все так, чтобы Вера пока ни о чем не догадывалась.

По пути в госпиталь Эдик забежал с новостью к Александру Степановичу. Тот долго обнимал Эдика и, кажется, плакал. То ли от горя, то ли от радости...

Весна была дружной. В конце марта пришло тепло с ясным неутомимым солнцем, и по улицам города зажурчали ручьи, унося в Дубровенку мусор и грязь, накопившиеся за зиму. На окраинах обнажились поля. Ветер приносил свежесть и запах нагретой влажной земли.

— Сегодня, — однажды сообщила Маша Эдику. — Сегодня в полночь. Командиры собирают боевые группы в палатах. Я буду с обозом медикаментов...

Собирались тихо, выставив дежурных, чтобы не привлечь внимания охраны. Эдик сидел в палате среди настороженных хмурых людей и слушал распоряжения какого-то военного в потертой телогрейке.

— Наша задача — в полночь убрать часовых и открыть центральные ворота. Маршрут движения — железнодорожный переезд и дальше по проселочной дороге.

Мерцала свеча. Эдик видел раненых, одетых во что попало. На одном был перетянутый ремнем фланелевый больничный халат, на другом поношенная, видавшая виды шинель, на третьем пальто, неизвестно как попавшее на территорию госпиталя.

— Оружие все получили?

— Все, — ответил кто-то из пленных.

— Пора...

Командир один направился к центральным воротам, приказав группе приготовиться в коридоре барака. Вот он подошел к часовому. Тот что-то спросил. Командир ответил и полез в карман. Часовой не успел даже поднять винтовку, как был свален на землю. Вся группа высыпала из коридора и бросилась в проходную, где за столиком дремал полицай...

Благополучно миновали железнодорожный переезд. Редкие патрули на станции не придали значения этому ночному переходу. Зато на окраине города разгорелся бой — то ли гитлеровцы догадались, что произошло, то ли обнаружили бегство целого госпиталя и выслали заградительный отряд.

Командир группы, в которую входил Эдик, держал бойцов в хвосте колонны, опасаясь удара с тыла.

— Подтянись, подтянись! — подбадривал он раненых. — Нам только вырваться из города...

Скоро впереди стало тихо.

— Теперь жди, что навалятся на нас, — громко сказал командир. Однако вышли в поле, потом свернули в перелесок, а погони не было. Наверное, фашисты побоялись встречи с партизанами. Эдик ускорил шаг и в лощине догнал подводы с медикаментами.

Рассвет наступал медленно. Солнце, словно нехотя, посылало на землю розоватый далекий отблеск, и люди в колоннах торопились уйти от опасности.

Эдик обогнал одну повозку, другую, третью... Маши нигде не было. Он подумал, что она не усидела на медикаментах и ушла вперед. Он пробежал дальше, и когда обогнал колонну, его остановил голос главного врача:

— Вы куда, товарищ? Вернитесь на место...

Эдик шарил испуганным взглядом по молчаливой настороженной колонне. Может быть, второпях не заметил Машу среди персонала. С ним поравнялась санитарная повозка с ранеными. Эдик присмотрелся, и сердце его упало — укрытая старой шинелью, среди других, лежала Маша. Эдик некоторое время шел рядом, держась рукою за край старой шинели. Словно почувствовав взгляд Эдика, Маша открыла глаза и сказала:

— Вот видишь, как получилось..... Девочки перевязали... А у партизан, говорят, свой неплохой госпиталь...

— Машенька, — дрогнувшим голосом спросил Эдик. — Тебе больно?

— Больно, Эдичек... — призналась Маша, — Особенно, когда начинает трясти на дороге...

— Давай я тебя понесу...

— Ну что ты, что ты, нам еще, наверное, далеко... Эдик отвернул шинель и, несмотря на возражения пожилой сестры, взял Машу на руки и понес.

— Тебе больно? — спрашивал Эдик, прижимаясь губами к ее губам.

— Нет, милый, нет... — успокаивала его Маша, а Эдик выбирал дорогу ровнее, чтобы не споткнуться и не толкнуть Машу, и настойчиво шел вперед, надеясь, что Маше скоро полегчает.

А она не могла даже обнять его за шею и лежала у него на руках, как беспомощный ребенок.

— Машенька, ну как ты? — беспокойно спрашивал он.

— Ничего, ничего... — шептала Маша. Он опять касался губами ее губ.

— Скоро будем на месте, скоро. Потерпи, родная. Словно в подтверждение его слов, далеко впереди послышался шум, и по колонне прошло оживление:

— Партизаны...

Это придало Эдику новые силы.

— Машенька, — шептал он, — ты слышишь, мы почти пришли... вот еще немного. Ты слышишь?

Маша не отвечала. Эдик прижался губами к ее лицу — оно было холодным.

— Потерпи, потерпи, родная... — машинально шептал он, чувствуя, как потяжелела его ноша, самая близкая, самая родная, которую несет он последний раз в жизни.

О СЕБЕ

Родился я 6 ноября 1919 года в семье сельского учителя в белорусской деревне Баево Дубровенского района Витебской области. Помню, как переезжали мы семьей из деревни в деревню — то не было медпункта, где могла бы работать мать— акушерка по специальности, то не было школы, где мог бы работать отец, а жить порознь или ходить на работу за десятки километров в соседние деревни было трудно, хотя случалось и такое. Запомнились на Бобруйщине деревни Борки и Добасно. Там я с сельскими ребятишками впервые погнал коней в ночное.

В 1927 году наша семья переехала в деревню Рудобелка Октябрьского сельсовета Глусского района.

Жизнь в Рудобелке была для меня невероятно интересной, наполненной романтикой гражданской войны. В памяти людской были еще свежи события тех незабываемых дней, когда район Рудобелки и соседних с нею деревень был мужественным советским островком на оккупированной врагом территории. В Рудобелке жили воины известной рудобельской республики, и я вместе со своими сверстниками жадно впитывал все, что слышал от взрослых о подвигах бесстрашных партизан.

Я рано пристрастился к чтению. Помню, отец получал много литературы для школьной библиотеки. Ученик 2 класса, я читал все без разбора. Тут были детские журналы «Чиж и Еж», «Искры Ильича» и роман Зарецкого «Стежки-дорожки». Но больше всего меня поразила повесть Якуба Коласа «На просторах жизни». Мне казалось, что герои книги Степка и Аленка живут в нашем селе, я встречаюсь с ними каждодневно, только надо внимательнее посмотреть вокруг. Больше того. Я иногда сам перевоплощался в Степку и искал в своих одноклассницах ту, которую можно было принять за Аленку.