чем занимается!..
— Удит, а есть нечего будет…
И так далее, и тому подобное. Мешают своими насмешками и советами люди, не умеющие отличить налима от красноперки, мешают прохожие, купающиеся, влюбленные, ссорящиеся и мирящиеся. Нет, для ловли рыбы лучше всего удаляться от города километров на двадцать-тридцать. Там и могучие дубы на берегу, и лещи ходят стаями, и никто не маячит за спиной. Облюбуешь местечко и под учащенное биение сердца разматываешь удочку.
Но не так-то просто улететь от своего гнезда за десятки километров, если у тебя нет машины — личной или хотя бы служебной. Приходится наперекор всяким другим соображениям заводить не очень равноправную, а потому и не очень приятную дружбу с человеком, который и не такой уж рыболов, да зато с машиной.
Атаки на Юрия Александровича Резецкого мы вели планомерно и последовательно с полмесяца. Надо было сагитировать его на рыбалку и добиться, чтобы он взял с собой нас. На вооружении мы имели великолепные норвежские крючки, зеленую леску, новейших конструкций поплавки и пересыпанные преувеличениями и сплошной выдумкой рассказы об уловистых местах, которые, разумеется, известны только нам.
Резецкий, с которым мы обычно сталкивались в обеденный перерыв, насупившись, слушал нас и постепенно сдавался. Мы разжигали в нем страсть блеснуть невиданным уловом. Однажды в разговоре он сам уже размечтался о пудовом соме. Для этого, стало казаться ему, не хватало только миллиметровой жилки. Мы сразу смекнули, что толстая жилка — последняя линия обороны противника. У Николая Ивановича, моего приятеля, нашелся солидный моток этого добра, и Резецкий безоговорочно капитулировал.
Дождались очередной субботы. Николай Иванович и я пораньше отпросились со службы (тогда еще не были укорочены предпраздничные дни, и нашему брату приходилось туго). Полчаса было достаточно, чтобы собраться и выйти к назначенному месту. Вскоре около нас остановился ГАЗ-69. Мы юркнули на заднее сиденье, и машина покатила, вздымая тучи пыли.
Широкая спина Резецкого мешала нам любоваться картинами раннего лета, бежавшими навстречу. Приходилось даже время от времени спрашивать, где мы едем.
— Под Березовкой.
— У Лысой горы.
— Черновку миновали.
Сообщал это Юрий Александрович таким тоном, будто открывал всякий раз по меньшей мере новый материк.
Через боковое стекло мы заметили трактор на картофельном клину.
— Пропашка, — заключил мой приятель, весьма смутно представляющий, что это значит. Но ему не хотелось показать себя профаном перед областным руководителем сельского хозяйства. Он даже спросил:
— Наверно, последние гектары, Юрий Александрович?
— Не видел сводки, — выдохнул Резецкий.
— А каков прогноз на урожай? — не унимался Николай Иванович.
— По справкам инспекторов, которые ездили на места, урожай будет.
Очевидно, роль отвечающего Резецкому не нравилась, и он перехватил инициативу. Повернув к Николаю Ивановичу круглое, припухшее лицо с выражением «иду на вы», он сразу перешел на «ты»:
— Любишь судака? Ха-ха-ха! А где будешь его ловить?
Приятель мой ни одного судака за всю жизнь не выловил, поэтому, смущенно улыбаясь, ответил уклончиво:
— Понимаете ли, мне думается, сперва надо узнать, где он есть…
— Нет надобности! — пробасил Резецкий. — Если перед омутом песчаный перекат — закидывай судачью снасть.
Николай Иванович не стал возражать.
— А ты, пол лавочник, где окуней нахватаешь? — обратился Резецкий уже ко мне, сгустив потные складки на шее.
Я ответил примерно так же, как и мой приятель.
— Чепуха! — категорически возразил Резецкий. — Ищи корчаг, захламленных мест. Окунь там и нигде больше!
Возражать не стал и я, ибо хорошо убедился, что пытаться переспорить начальство — в лучшем случае напрасный труд.
— Ничего, ребята, — смилостивился Юрий Александрович. — Приедем — я вас научу доставать рыбку.
Часа через полтора машина остановилась, и перед нами, как на широком киноэкране, возникла богатая панорама приречной природы. Река здесь круто поворачивала влево. Вместе с противоположным берегом в воде отражались по крайней мере трехсотлетние дубы. То и дело всплескивались щуки, охотившиеся за рыбьей мелочью; иногда жерех резким ударом хвоста глушил на отмели мальков; близился закат, и оживлялись голавли, выпрыгивавшие из воды за стрекозами и мушками.
Мой приятель, не теряя ни минуты вечерней зари, побежал обрабатывать спиннингом загоревшуюся предзакатным золотом гладь реки. Я притаился в кустах и, оснастив крючок жирным навозным червяком, закинул свою единственную удочку за камыш. Чутье подсказывало, что здесь обязательно должен быть лещ.
Изредка я отрывал глаза от поплавка и посматривал в сторону машины, наблюдая за Резецким. Он, короткий и толстый, стоял, позевывая и неторопливо осматриваясь. Шофер выгружал из багажника снасти — Юрия Александровича и свои.
— Сашка, надуй лодку! — отдал ему распоряжение Резецкий.
Шофер бросил выгружать снасти и склонился над резиновой лодкой.
Надо сказать, что нам Сашка с первого взгляда пришелся но душе. Парень среднего роста, загорелый, с льняными волосами, подстриженными под бокс, он все время был чем-нибудь занят и все делал быстро и умело. Казалось, выключи его из работы — и он, как часы-ходики, запылится, поржавеет и обрастет паутиной. Мы уже успели почувствовать, что он отлично понимает своего начальника и часто внутренне посмеивается над ним. Мы не слышали еще от него ни одного возражения, хотя и видели, что он далеко не во всем согласен с Юрием Александровичем. В дальнейшем же убедились, что Сашка умеет талантливо возражать и протестовать, но не словом, а делом.
— Сашка, найди банку с крючками! — опять требовал Резецкий.
Шофер, едва заметно усмехнувшись, бросил надувать лодку и пошел к багажнику.
У меня заклевало. Это была классическая лещиная поклевка: поплавок лег на речное зеркало, затем опять приподнялся и двинулся в сторону, в воду. Я тотчас же подсек — и на удочке в самом деле заходил лещ. Счастливое мгновенье! Сердце заплясало, кровь прилила к вискам, но руки продолжали выводить рыбу. Наконец, глотнув воздуха, лещ сдался: лег плашмя, как доска, и я потянул его к берегу. Еще несколько сверхнапряженных секунд — и красавец забился на траве.
— Два кило! — определил Резецкий и поучающе добавил: — Лещей необходимо удить с подхваткой.
И поторопил шофера:
— Побыстрей заканчивай с лодкой!
— Уже закончил бы — крючки искал…
Резецкий рассердился:
— Надо напряженней работать! — Затем более сдержанно: — Надуешь лодку — положи в нее подпуск и тащи вон на ту излуку, к ракитке. Захвати червей и миног, а я пойду оценю местность и разберусь, куда забрасывать.
Сашка оттащил снасти и лодку на указанное место. Оттуда донеслось новое распоряжение:
— Насаживай: миногу — потом червя, миногу — потом червя…
Я поднялся немного выше по течению, так как из личной практики давно установил, что на одном месте сразу двух лещей выудить чаще всего дело невозможное. Голос Резецкого еще доносился, но разбирать слова уже было трудно. Отчетливо слышны были только возгласы: «Сашка!» и «Действуй соответственно!».