— Я не буду кричать, — серьезно сказала Даша. — Я больше скажу. Шевченко сорок процентов стихов написал по-русски. Их потом перевели на украинский… Правда, прикол? Мне мама рассказывала.
— Ну почему, если ты любишь Украину, нужно обязательно не любить Россию?! — вскрикнула Маша. — И отрицать все, что в нас есть русского! Даже то, что было в Тарасе Шевченко!
— Я тебе сейчас объясню.
Даша помолчала, переваривая пафос Машиных слов.
Вздохнула.
Признать, что она, чистокровная Чуб, должна за что-то любить русских, было непросто.
С 13 века они мешали им жить, не признавая их свободу.
С 13 века слепые мешали жить ведьмам, не признавая свободу их.
Однако признать, что Ян вправе презирать ее лишь потому, что она — слепая, было невозможно вообще.
«Жалкое существо, — заколотилось в мозгу, — безмозглое и раздутое».
— Ты когда-нибудь влюблялась? — спросила Даша. — Нет, ты не подходишь. Знаешь, почему говорят: от любви до ненависти один шаг?
— Почему? — подала положенную реплику Маша.
— Вот я кого-то люблю очень сильно, — сурово сказала Землепотрясная, — а мы с ним расстались. И мне больно, потому что любовь не проходит. Держит. Не пускает. Ведь нас столько связывает… Ну, как Украину с Россией. Тебе кажется, ты жить без него не сможешь, ты без него никто — пустое место! Вот Мир меня сейчас понимает. Так вот, самый простой способ избавиться от это фигни — накрутить себя так, чтобы этого человека возненавидеть! Вспомнить все плохое, что он тебе сделал, каждое слово в подробностях. И вот когда тебе захочется его убить, когда тебя ну просто рвать будет от ненависти, любовь сожрется сама собой. И тебя попустит.
— Убить? — Машины глаза округлились.
— Да успокойся ты, — отмахнулась певица, — никто убивать твою Россию не будет. Мужчин тоже никто не убивает. Тут важно разорвать с ним связь, пуповину, что тебя от него не отпускает. А потом, когда пройдет время и ты научишься офигенно жить без него, ты сможешь воспринимать его вполне адекватно. Вот мне гримерша рассказывала… Я тогда на Довженко в массовке снималась. Так она на голове у любовника бутылку шампанского разбила. А теперь они прекрасные друзья. Общаются, помогают друг другу. Так и с Россией. Пройдет время, и мы будем спокойно читать Шевченко в оригинале — по-русски. И признавать, что твой университет построил царь. Это у нас просто затянувшийся синдром расставания.
— Знаешь, ты очень хорошо объяснила, — задумчиво сказала историчка.
— А Яну, — грозно рыкнула Чуб, — я это объясню еще круче! Мы — такие же амазонки, как и они! — обняла она ладонью обнимающий ее предплечье браслет. — Мы спасли Киев! И пусть заткнет свое «раздутое существо» обратно в свою надутую глотку. И во-още, у меня мама по бабушке — русская. А когда у нас в руках будет Лира…
— И мы отменим революцию, — надбавила ободренная Маша.
— Ша! — подняла руку Чуб. — Я не говорила, что собираюсь ее отменять. Я согласилась любить русских. Я и мужчин тоже люблю. Но отменять октябрьскую-женскую и жить в рабстве и у Москвы, и у мужиков — это уж дудки. Я хочу Новый Матриархат! Я придумаю, где найти Лиру. Мы победим Акнир! Я стану великой певицей. И Киевицей — тоже. Чтоб этот жалкий, ничтожный сноб усох, встал на колени и сказал…
Маша кивнула.
Решив не мешать Даше Чуб осуществлять психологический тренинг под названием:
«От любви до ненависти один шаг».
* * *
Тем временем Катя тоже тряслась в поезде и обдумывала те же вопросы… Хотя, понятно, словосочетанье «тем временем» в данном случае — только фигура речи.
Время было совершенно иным, и поезд был иным, и, почивая на мягком диване вагона первого класса, Катя попивала совсем иной чай.
И проблемы ее волновали иные.
В отличие от Даши, собирающейся продолжать революцию женскую, и Маши, собирающейся отменять революцию бывшую, Катя собиралась предотвратить революцию будущую.
И у этой революции, начатой шестнадцатилетнею ведьмой, был всего один лозунг:
«Трое — люди!»
В Прошлом Катин ум, не отягощенный никакими побочными факторами, стал чистым и ясным, как девственный лист бумаги. Но оставлять умозрительную бумагу девственницей Катя не намеревалась, напротив — немедленно воспользовалась ее чистотой.
И жестко сказала себе:
«Да, мы недооценили Акнир».
Она мастерски вывела их из равновесия, сделав не только недееспособными, хуже — способными уничтожить себя своими руками!
Акнир сильна, почти так же, как все они, взятые вместе.
Зато знает и может больше, чем все они, вместе взятые.
В вероломном ведьмацком мире («Зачем себе врать?») они — трехлетние дети, то и дело вопрошающие взрослых: «А почему с неба капает дождь? Почему море синее?»
Именно на это Акнир и сделала ставку.
Они — люди, значит, недостойны быть Киевицами.
Они — люди, значит, ничего не знают и не умеют.
Они — люди, и эта сучка специально била их по больному, раздолбала Катин бизнес, забрала Дашин голос, ожидая, что они поведут себя, как типичные идиоты-людишки: рванут решать сиюминутные проблемы, забыв о главном.
«Не на ту напала!»
Да, они — люди… Но других козырей у Акнир нет!
(Во всяком случае, до тех пор, пока Катя не нарушила чертов Великий запрет.)
А значит, достаточно доказать: они не кухарки, вознамерившиеся управлять государством, а чистокровные ведьмы — и вся революция, построенная на многовековой классово-национальной вражде ведающих и слепых, обернется тихим пшиком…
«А потом я придумаю, как обмануть их запрет!»
Вывод:
Все снова сводилось к прапрабабушке предположительно-ведьме, проживающей на станции Ворожба, куда и мчал Катерину один из поездов Юго-Западной железной дороги.
Глава шестнадцатая,
в которой Катя пересматривает свой гардероб
В моде XIX века… начинается настоящее движение против корсетов, сторонники которого говорили о его вредности и стремились запретить его ношение. С одной стороны, входит в жизнь велосипед и костюм, который дает возможность женщине свободно двигаться, с другой — проводятся анкеты на тему о том, не вреден ли спорт для женщины, не повредит ли он женской морали. Сторонникам второго направления кажется, что женщина должна носить перчатки и дома.
«Иллюстрированная энциклопедия моды»
«Нет. Это не Киев».
Спустившись по Фундуклеевской вниз, Катя попала в совершенно иной, незнакомый ей город.
Дискомфорта не было. За время сидения на подоконнике Дображанская успела привыкнуть к «голливудскому кино» за окном. За время, проведенное в Киевицах, акклиматизироваться к чудесам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});