По ауре непонятно, искренен ли он.
— Нет, я отдам выкуп только лично Хану, — отказался он.
— В таком случае ты умрешь от моей руки! — проревел ифрит, вырастая вдвое.
Креол вскинул жезл, и перед ним заблестел Ледяной Щит. Пламя ифрита обрушилось на него, и взметнулось облако пара.
— Так-то в Марибане встречают гостей?.. — процедил маг, вливая в защиту все больше маны, и швыряя в джинна Ледяную Стрелу.
— Клянусь всеми богами Джанны и Священной Горы, я убью тебя, как ты убил моего сына! — ответил ифрит, отбрасывая алебарду и обращая собственные руки в огненные комья.
— Да какого еще сына?! — заорал Креол. — Не убивал я никого!
— Не ты, но другой смертный, а раз он много лет назад умер от старости, то ты ответишь за него!
Креол аж опешил от такого, и Ледяной Щит пошел трещинами. Верно написал в своей книге дедушка — если ифриту хочется тебя убить, то он уж найдет повод, а убить тебя ифриту хочется всегда.
— Дядя Гедаридес, это ж я! — раздался противный голосок.
Второй ифрит, который все это время лениво смотрел на поединок, перевел взгляд на Хубаксиса и расхохотался.
— Мелкое отродье моего единокровного брата! — воскликнул он. — Позор всех аль-Кефаров! Я думал, что ты давно мертв! Разве не удивительна моя ошибка, Мусадхииб?!
Первый ифрит отпрянул, и Креол смог перевести дух.
— Я не мертв! — ответил Хубаксис. — Но я стал рабом этого доброго человека!
— То есть он виноват еще и в том, что это пятно теперь не смоется с нашего рода?! — вскричал Гедаридес. — Убей его, Мусадхииб, а я тебе помогу!
Хубаксис мерзко заверещал, и это как будто прибавило джиннам ярости.
— Молчать! — рявкнул Креол. — Молчать, раб! Я сам убью тебя, как только прикончу этих двоих! Я оторву тебе крылья и вобью гвоздь в спину!
А вот теперь ифриты неожиданно успокоились. Они переглянулись, поглядели на Хубаксиса, и Мусадхииб пробасил:
— Я думаю, твой племянник в верных руках, Гедаридес. Быть рабом смертного — наказание хуже смерти.
— Ты прав, Мусадхииб, — кивнул дядя Хубаксиса. — Пусть он послужит человечку, пока тот вскорости не сгниет от старости, а после его вновь вернут к исполнению наказания.
Креолу совсем не понравилось, как это прозвучало, и он постарался запомнить имена обоих ифритов. Если когда-нибудь он пожелает призвать джинна и запечатать в сосуд — эти двое будут среди первых, на кого обратится внимание Креола Урского.
Но по крайней мере теперь ворота перед ним распахнулись, и Креол Урский вступил в недра Марибана. О, и велик же тот оказался! Маг старался хранить каменное выражение лица, но внутренне не мог не дивиться бесконечным чудесам сего чертога.
Любоваться ими, правда, мешал густой липкий туман, заволакивающий каждую залу, каждый коридор. И музыка… до чего же однообразная тут играла музыка! Он заметил это и во дворце Великой Гулы, но там мелодия была тише и не столь навязчива, а здесь…
— В Марибане поют скрипка-кеменге, тростниковая флейта-саламие, гобой-цембре о восьми дырках и цимбалы, — без запинки перечислил Хубаксис, пока они с Креолом дожидались в приемной. — Тебе нравится, хозяин?
— Нет, — ответил маг, нащупывая сверток на дне сумы.
— Мне тоже, — с готовностью соврал Хубаксис. — Но мое племя тем сильней любит музыку, чем реже она меняется. Я пытался внести какие-то новые нотки, но это понравилось не всем.
Джинн отроческого возраста замер в ожидании смеха, но его не последовало. Хозяин лишь смерил его мрачным взглядом и сказал:
— Шутишь ты тоже погано.
Когда наконец Креолу дозволили войти, он уже изнывал от застрявшей в голове мелодии. Зато лицо Хе-Келя при виде друга просветлело, и он вскочил с софы, рассыпав виноград.
Как же громадна была эта зала! Дивной чистоты хрусталь, слепящие каменья повсюду, мягчайшие диваны и оттоманки. Окна выходили на прекраснейший сад и мерцающее озеро, на подоконниках чирикали птицы, а им вторили крохотные джиннята. Взрослых тут тоже хватало — повсюду сидели, лежали и парили в воздухе кафские шарифы — не отягчающие себя одеждой, зато усыпанные украшениями.
Были среди них и прекрасные женщины, гурии и совсем юные джинньи. В отличие от своих мужей и повелителей, что не гнушались натуральным, часто чудовищным обликом, они неизменно казались прекрасны и очаровательны.
В чем-чем, а в превращениях с джиннами не сравнится никто.
Хубаксис юркнул в суму хозяина еще до того, как двери открылись, и его Великий Хан не увидел. Зато он с большим интересом уставился на Креола.
Вот он какой, Эзвертиоз, владыка Кафа. Синекожий великан с необъятным животом и четырьмя руками. Креол уже видел его в зеркале Великой Гулы, но теперь встретил воочию. На луноообразном лице сияла улыбка, но доброты в ней Креол не заметил.
— Креол, ты?! — воскликнул Хе-Кель. — Я думал, отец попросит Шамшуддина или Мей’Кнони!..
— А тебе обязательно нужен кушит? — не понял Креол. — Пошли домой, я принес за тебя выкуп.
— Не так быстро, о мой добрый гость, не так быстро, ибо не все так просто, — пробасил огромный джинн на горе подушек. — Видят все боги Джанны и Священной Горы, да будут они милостивы к нам, что я рад был принимать у себя такого достойного сына Адема, как Хе-Кель, да будет вечно курчава его борода.
Хе-Кель, борода которого всегда отличалась редкостью, особенно в сравнении с кустистыми зарослями Креола, сдержанно кашлянул.
— Видят боги и видят шайтаны, хотя они пусть бы лучше и не видели, — закончил Великий Хан. — Но разве мое гостеприимство ничего не стоит, о презреннейшие торопыги? Что же — ты бросишь мне на колени свой выкуп, да хоть бы он и провалился во мглу Эреба, и сразу бежать?! Разве так поступают те, кто приходит просить о снисхождении?! Присаживайтесь, выпейте, отведайте пахлавы.
У Креола подкосились ноги. На плечи обрушилась незримая тяжесть, а из пола выросла куча мягчайших подушек. Возникшая рядом гурия накренила высокий кувшин, и в хрустальный бокал полилась тонкая струйка.
Рядом точно так же приземлился на подушки Хе-Кель. Великий Хан хлопнул обеими парами ладоней, и по зале стали возникать все новые столы с изысканными яствами. Висящий рядом с ним тощий трясущийся джинн со змеиным хвостом вместо ног тяжко вздохнул.
— Даже если я убью вас или предам пыткам, вначале