Вандемьерское нападение было еще слишком свежо, и республиканская партия, опасаясь контрреволюции, решила избрать директорами только членов Конвента и притом из подававших голос за смерть короля. Несколько членов, наиболее влиятельных, в числе которых был Дону, оспаривали это мнение, так как оно ограничивало выборы и сохраняло за правительством диктаторский и революционный характер, но оно одержало верх. Из Конвента были выбраны: Ларевельер-Лепо, пользовавшийся общим доверием, благодаря своей смелости 31 мая, а также своей честности и умеренности; Сьейес, обладавший наибольшей популярностью того времени, Рёбель, имевший редкие административные способности; Летурнер, один из членов Комиссии пяти, образованной во время последнего кризиса, и Баррас, возвысившийся благодаря своим удачам в вандемьере и термидоре. Сьейес, не желавший участвовать в законодательной Комиссии одиннадцати, не захотел войти и в члены Директории; неизвестно, было ли это следствием расчета или непреодолимой неприязни к Рёбелю. Он был заменен Карно, — единственным членом старого комитета, пощаженным вследствие своей политической чистоты и серьезного участия в победах республики. Четвертого брюмера Конвент издал закон об амнистии, чем хотел вернуться к законному правлению, переименовал площадь Революции в площадь Согласия и объявил свои заседания законченными.
Деятельность Конвента длилась три года, с 21 сентября 1792 г. до 26 октября 1795 г. (4 брюмера IV года). Он следовал разным направлениям. Первые шесть месяцев своего существования Конвент был вовлечен в борьбу между партией законности, или Жиронды, и партией революции — Горы. Последняя одержала верх 31 мая 1793 г. и главенствовала вплоть до девятого термидора II года (26 июля 1794 г.). Конвент подчинялся в это время правлению Комитета общественного спасения, уничтожившего сперва своих прежних союзников, членов Коммуны и Горы, и, наконец, погибшего вследствие своих собственных неурядиц. В промежуток времени с девятого термидора до брюмера IV года Конвент одержал победу над партией революционеров и роялистов и постарался, вопреки тем и другим, восстановить умеренную республику.
В продолжение этого долгого и ужасного времени насильственность положения изменила революцию в войну и превратила Собрание в поле сражения. Каждая партия хотела победой утвердить свое господство и упрочить его своей системой. Партия жирондистов пыталась сделать это и погибла; то же случилось с партией монтаньяров, Парижской коммуной и партией Робеспьера. Они умели побеждать, но не умели упрочить своего положения. Отличительным качеством такой бури является ниспровержение всякого, старающегося утвердиться. Тут все временно — и люди, и господство, и партии, и системы, потому что возможна и действительна только одна война. Партии Конвента понадобился целый год, со времени возвращения его к власти, чтобы перейти от революции к законности, и он достиг этого только двумя победами в прериале и вандемьере. Таким образом, Конвент вернулся к точке своего отправления и выполнил свою настоящую миссию, — отстояв республику, упрочить ее положение. Затем Конвент исчез со всемирной сцены, вызвав удивление и ужас. Его революционная власть кончилась с момента наступления законного порядка.
Исполнительная директория
Глава XII
С начала действий Директории, 27 октября 1795 г., до государственного переворота 18 фрюктидора V года (4 сентября 1797 г.)
Обзор революции. — Характеристика ее вторичного реорганизационного периода; переход от общественной жизни к частной. — Пять директоров, их работы внутри страны. — Умиротворение Вандеи. — Заговор Бабефа; последнее поражение народной партии. — План похода против Австрии; завоевание Италии генералом Бонапартом; договор в Кампоформио. — Французская Республика признана со всеми ее приобретениями и с окружающими ее Батавской, Ломбардской и Лигурийской республиками, продолжившими ее систему в Европе. — Роялистские выборы V года; они изменяют положение республики. — Новая борьба между контрреволюционной партией, преобладающей в советах, клубе Клиши и в салонах, и партией Конвента, утвердившейся в Директории, в клубе Сальм и в войске. — Государственный переворот 8 фрюктидора; партия вандемьера еще раз разбита.
Французская революция, уничтожая старый порядок управления и разрушая до основания старое общество, имела двоякую вполне определенную цель; введение свободных учреждений и более совершенного социального уклада. Все те шесть лет, которые мы рассмотрели, прошли в стараниях утвердить господство одного из классов, составлявших французскую нацию. Привилегированные классы мечтали утвердить свое господство, противопоставив его двору и буржуазии, с помощью сохранения сословий и Генеральных штатов; буржуазия жаждала установить свой порядок вещей, направленный против толпы, знати и духовенства, учреждением Конституции 1791 г., а толпа старалась захватить власть для себя против всех и вся — Конституцией 1793 г. Ни одно из этих правительств не могло укрепиться, будучи слишком односторонним. Но во время этих попыток каждый класс, временно преобладавший, уничтожал в сословиях вышестоящих все, что было в них нетерпимого и препятствовавшего развитию нового французского общества, установленного на началах равенства прав и наибольшей справедливости.
Когда Директория заступила место Конвента, борьба классов совсем утихла. Верхний слой каждого из них образовал партию, все еще боровшуюся за форму правления, но большинство нации, глубоко потрясенное в промежуток времени между 1789 г. и 1795 г., желало только успокоения и утверждения нового порядка вещей. К этому времени окончилось одно великое движение и появилось совсем новое. Революция после предыдущих волнений, громадного труда и полного разрушения, ознаменовавших ее первые годы, занялась гражданским устройством и внутренним успокоением.
Этот второй период замечателен каким-то охлаждением к свободе. Не будучи в состоянии завладеть ею исключительно и на продолжительное время, партии пришли в уныние и бросились из общественной жизни в частную. Этот второй период можно разделить на две эпохи — он был либерален в первое время господства Директории и при начале Консульства и имел правительственный и военный оттенок при конце Консульства и во время империи. Революция с каждым днем становилась все более материальной; создав вначале народ фанатиков, она потом сделала из него народ работников и, наконец, народ солдат.
Много иллюзий погибло: столько было прожито многоразличных состояний, так живо их переживали и в такое малое количество лет, что все понятия перемешались и все верования поколебались. Господство среднего класса, а затем и толпы прошло подобно быстрой фантасмагории. Франция 14 июля была далеко позади со всеми ее глубокими убеждениями, с высокой нравственностью и Собранием, облеченным полновластием во имя разума и в интересах свободы, народным самоуправлением, буржуазной стражей, ее одушевленной блестящей внешностью, со всем этим взаимно связанным любовью к закону и независимости. Далека была и сумрачная, бурная Франция 10 августа, когда только один класс составлял и правительство и общество, и внес сюда свой язык, свои манеры, костюм, тревогу своих опасений, искренность своих мнений, недоверчивость и свой собственный строй. В это время общественная жизнь совершенно ясно заменила собой жизнь частную; республика имела вид то народного собрания, то лагеря; богатые были подчинены бедным, и демократические верования стояли рядом с мрачным и суровым управлением народа. В каждую из этих эпох преобладало увлечение какой-нибудь одной идеей, — сначала свободой и конституционной монархией, затем — равенством, братством и республикой. При учреждении Директории больше не верили ничему, во время великого потопа партий все погибло: и благородные увлечения буржуазии, и страстные надежды народа.
Все вышли ослабленными и разбитыми из этой бешеной бури, и каждый, вспоминая с ужасом о политической жизни, кидался невоздержанно в удовольствия и связи так долго пренебрегаемой частной жизни. Балы, празднества, беспутное мотовство, наряды вошли в бо́льшую моду, чем прежде; это был поворот к привычкам старого порядка. Господство санкюлотов привело к господству богатых, клубы — к возрождению салонов. Этот первый признак возвращения новой цивилизации не мог не быть крайне беспорядочным. Нравы Директории были продуктом старого порядка, возродившегося еще раз перед окончательным устройством отношений и собственных нравов нового общества. На этой переходной ступени роскошь породила труд, ажиотаж смешался с торговлей, салоны повели к сближению партий, переносивших одна другую только в частной жизни; наконец, цивилизация восстановила свободу.