дан отрицательный ответ: пространство, как форма восприятия, не является бесконечным пространством. Что сейчас? В общем смысле, это форма, с помощью которой устанавливаются границы эффективности объектов. Таким образом, она является условием возможности восприятия, и ее приоритет установлен вне всяких сомнений. Там, где тело перестает действовать, пространство устанавливает свой предел. Правда, специфическая эффективность тела (его цвет) могла бы также установить его предел (я воздерживаюсь от прикосновения к нему), но это могло бы произойти только в зависимости от высоты и ширины, и все тела распознавались бы только как поверхности, так же как все эти поверхности в моем поле зрения двигались бы рядом друг с другом и их расстояние от меня было бы =0. Они лежали, как бы, на моих глазах. Однако с помощью измерения глубины пространства интеллект (по мастерскому представлению Шопенгауэра) на основе мельчайших данных определяет глубину объектов, их расстояние друг от друга и т. д.
Эта форма должна мыслиться под образом точки, которая обладает способностью простираться на неопределенное расстояние (in indefinitum) в соответствии с тремя измерениями. Для него нет разницы, размещает ли чувственность его вокруг песчинки или вокруг слона, используется ли его третье измерение для определения расстояния до объекта, стоящего в 10 футах от меня, или до Луны, применяется ли оно одинаково далеко во всех измерениях, или одновременно, или как-то иначе. Оно само не является восприятием, но передает все восприятия, так же как глаз не может видеть сам себя, а рука не может схватить сама себя.
Это позволяет понять, как мы приходим к воображаемому пространству. Благодаря опыту мы учимся использовать точку-пространство – иначе она лежала бы в нас как мертвая – и на усмотрение субъекта позволяем ей расходиться по трем измерениям, не давая ей объекта, насколько она хочет.
Таким образом, мы проходим через «бесконечные небесные пространства» без содержания и всегда беспрепятственно продвигаемся вперед. Без этой всегда готовой формы извращенный разум никогда не смог бы создать бесконечное пространство на основе неограниченного взгляда в простор. Ведь возможность неограниченного взгляда уже основана на априорной форме пространства (точка-пространство). – Хотелось бы также отметить, что правильное применение космоса требует длительного и серьезного изучения. Маленькие дети тянутся ко всему, к луне, к картинам на стене. Перед их глазами все плывет: они еще не научились пользоваться третьим измерением. То же самое, как известно, наблюдается у слепых детей, перенесших операцию.
Последствия, которые допускает точечное пространство, чрезвычайно важны. Ведь если бесконечное пространство является чистым понятием a priori, то совершенно точно, что вещь сама по себе не имеет протяженности. Чтобы понять это, требуется лишь очень краткое размышление, ибо ясно, что в этом случае каждая вещь имеет свое продолжение только взаймы от единственного бесконечного пространства. Если, с другой стороны, пространство – это не чистое восприятие, а лишь форма для восприятия, то протяженность основывается не на пространстве, а лишь на воспринимаемости; признание протяженности зависит от субъективной формы. Если, таким образом, вещь сама по себе имеет какой-либо путь (что нам пока не приходится исследовать), то она, конечно, также протяженна, т.е. имеет сферу действенности, хотя пространство лежит в нас априори, как субъективная форма
Что касается времени, то вопросы те же самые.
– Производит ли время синтез многообразия, которое чувственность представляет в своей первоначальной восприимчивости? или
– производится ли она синтезом многообразия, которое чувственность представляет a posteriori?
Кант говорит:
Время определяет взаимосвязь идей в нашем внутреннем состоянии.
(Kk. 72.)
Поэтому мы должны взять за основу именно внутреннее состояние. Если мы заглянем внутрь себя и предположим, что внешний мир нам по-прежнему совершенно неизвестен и не производит на нас никакого впечатления, а также что наше внутреннее существо не представляет нам никаких изменений, мы будем как мертвые или погруженные в глубочайший беспробудный сон, и в нас никогда не возникнет представление о времени. Поэтому изначальная восприимчивость чувственности не может дать нам ни малейшей данности для производства времени, поэтому на первый вопрос мы отвечаем отрицательно.
Если теперь мы подумаем о чередовании ощущений внутри нас, а на самом деле только о восприятии нашего дыхания, изгнания, которое регулярно следует за втягиванием воздуха, то мы получим множество реализованных моментов, которые мы можем связать друг с другом. Поэтому только исполненное время является ощутимым, а исполнение моментов возможно только через данные опыта. Никому не придет в голову сказать, что наши внутренние состояния не принадлежат опыту и не даны a posteriori.
Но как возникает бесконечное время, которое, в конце концов, считается по сути бессодержательным? По аналогии с бесконечным пространством. Мыслящий субъект абстрагируется от содержания каждого момента. Переход от настоящего к настоящему, лишенный своего содержания, является единством, которое передается воображению для синтеза. Но поскольку пустой момент никак не является объектом созерцания, мы заимствуем у пространства
Поэтому апостериори можно построить бесконечное время, то есть у нас нет определенного представления о нем, а есть только уверенность в том, что прогресс синтеза нигде не будет остановлен. Но мы спрашиваем здесь, как и в случае с космосом, имеем ли мы право на такой синтез? Не самое малое мыслимое время может быть переданы нам неисполненными на опыте. Каждый пытается найти для себя пустой момент. Выбросьте все из быстрого перехода от настоящего к настоящему, и человек, по крайней мере, отработал это наименьшее количество времени, размышляя.
Теперь мы делаем вывод, как с космосом. Если бесконечное время может быть произведено только через синтез многообразия, данного априори; если же даже самое малое неисполненное время не содержится в нашей первоначальной чувственности, то бесконечное время не может быть произведено априори; оно не может, следовательно, лежать в нашей чувственности как чистое восприятие априори.
Соответственно, не существует ни бесконечного времени вне моей головы, которое поглощает вещи, ни бесконечного времени в моей голове, которое априори было бы чистой концепцией. С другой стороны, в моей голове существует бесконечное время (сознание беспрепятственного синтеза), полученное путем соединения апостериорно данных исполненных моментов, которые были насильственно лишены своего содержания.
Итак, у нас есть бесконечное воображаемое время, полученное эмпирическим путем, суть которого – последовательность, сквозная, и которое увлекает в беспокойное движение все живое, как предметы, так и наше сознание.
Кант изгнал это бесконечное время в наши головы, то есть он вывел из него сами вещи, он освободил их от времени. Эта великая заслуга компенсируется той виной, что он поместил время, как чистое понятие a priori, в нашу чувственность. Второй заслугой было то, что он отличал время как форму от времени как объекта (бесконечной линии).
И теперь мы снова сталкиваемся с важным вопросом: что такое время как форма восприятия, которая априори лежит в нашей чувственности? На этот вопрос уже был дан отрицательный ответ. Время, как форма восприятия, не является бесконечным временем. Что сейчас? Как форма чувственности, она может быть только настоящим, точкой, подобно пространству, точкой, которая всегда становится и в то же время всегда есть, катящейся, текучей точкой.
Однако, как чистое настоящее, время не оказывает никакого влияния на Anschauung или, как говорит Кант:
Время не может быть определением внешних явлений; оно не относится ни к форме, ни к положению.
(Kk. 72.)
Поэтому я говорю прямо: время – это не форма чувственности. Как мы помним, Кант привел его туда окольным путем, заявив:
Все идеи, независимо от того, имеют ли они объектом внешние вещи или нет, тем не менее, сами по себе, как определения разума, принадлежат внутреннему состоянию.
что подпадает под формальное условие времени. Внутреннее состояние, однако, никогда не является восприятием, но чувством, и там, где это внутреннее движение касается духа, там находится сама суть настоящего.
Это проливает особый свет на всю трансцендентальную аналитику. В нем чувственность не рассматривается, этим занималась эстетика. Только многообразие чувственности, материал для категорий, переходит в аналитику, чтобы быть соединенным и связанным. Сама