Как раз произошло то, чего боялся: через несколько минут после того, как униформист из райских кущ «Белого братства» исчез за сеткой, громко хлопнула дверь и в зале очутился типичный загулявший северянин в дохе нараспашку, унтах и шапке, болтающейся за спиной на завязках. Шаркающей походкой он выбрел на середину зала, обвёл его мутным взглядом и громко спросил бармена:
— Эй, виночерпий! А русских тёлок сегодня нема?
Талабайки засуетились, засмеялись, и лишь сейчас академик понял, что проституция докатилась и до этих суровых просторов.
— Нема, — отозвался бармен, убирая стойку. — Возьми этих олениц…
— Да не хочу я! Надоели! — загрохотал клиент. — От них псиной несёт!
Насадный осторожно встал и, мягко ступая, подошёл к северянину.
— Сбавь на полтона, приятель, — посоветовал тихо. Тот отступил назад, смерил взглядом академика.
— Тебе чего, мужик? Вали отсюда!
Открыв принцип действия «Разряда», он одновременно открыл природу человеческой ярости и гнева: душа ему представлялась перепускной камерой, куда поступал невидимый летучий газ возмущённых чувств, смешивался там с энергией физической силы, и когда сознание обращалось в электрическую искру, происходил взрыв.
Сейчас он опасался разбудить Дару и старался остудить голову.
— Рот закрой! Женщину разбудишь.
— Чего? — северянин глянул в глубь зала и заметил разбросанные по спинке кресла волосы Дары. — Твоя баба? Сдай на пару часов?
Академик не удержал искру — врубил по челюсти так, что захрустели собственные пальцы, и пьяный жлоб упал навзничь, задрав ноги. Бармен встал в стойку, из джунглей выглянул униформист, а долганские ночные бабочки сложили крылышки и замерли.
— Ещё раз вякнешь — пасть порву! — шёпотом пригрозил Насадный на понятном северянину языке.
— Ну, бля, мужик!.. Труба! — тот встал на ноги, в руке щёлкнул выкидной нож. — Мочить буду!
В этот миг Насадный вспомнил об автомате, но сумка была слишком далеко — попробовал оторвать ближайшее кресло: северянин надвигался совершенно трезво, мягко и играющее лезвие ножа в руке напоминало змеиный стреляющий язык. Академику вспомнился Кошкин и чеченец, зарезанный в этом зале…
Но вдруг этот неотвратимый таран замер, будто остановленный невидимым ударом в лоб, мгновенно ослаб, выронил нож и повалился на колени. Искажённое гримасой ужаса лицо его застыло в маску, покрылось испариной, трясущиеся руки лапали грязный пол. Извиваясь, с утробным булькающим звуком, он пополз задом к входной двери, и тогда академик оглянулся…
За его спиной чуть поодаль стояла Дара с рукой, поднятой на уровень лица. Она была прекрасна, грозна и источала какой-то льдистый и одновременно обжигающий свет, от которого в глазах наворачивались слёзы.
Северянин уполз за дверь, впустив облако пара: на улице морозило…
— Прости, я заснула, — неожиданно виноватым тоном произнесла Дара. — Почему-то расслабилась…
— Это я сделал, — признался академик и подняв нож, закрыл лезвие. — Возьму на память…
— Что — сделал?..
— Усыпил тебя, — улыбнулся он, смаргивая слёзы. — Ты не спала трое суток…
Тон её мгновенно изменился, пахнуло холодом.
— Больше не смей. Я не могу оставить тебя без прикрытия. Видишь, что получилось?
— Что же, теперь мне всё время сидеть за твоей спиной? Под твоей крышей?
— Ты пока ещё беззащитен.
— Но почему? — он пошевелил разбитыми пальцами, сжал кулак.
— Потому что Странник, — отрезала Дара. — А все странники беззащитны и уязвимы… Но ты станешь Варгой. Я вижу твою судьбу!
12
В тот момент, когда охранник Конырева вручил ему ключи и документы, Зимогор не оценил замысла богатенького приятеля и не почувствовал, что значит конь для мужчины. Но когда вечером, приняв дела старшего инженера, подошёл к своему дому и увидел вишнёвую «девятку», вдруг услышал ржание горячего жеребца. Два часа кряду он гонял машину по московским улицам, часто нарушая правила и совсем забыв, что нет при себе удостоверения водителя.
И удовлетворённый, расчувствовавшийся, полетел в офис к Славке. Тот сидел за своим столом и разговаривал с молодым негром: на заправках Конырева работали исключительно африканцы, набранные из Института имени Патриса Лумумбы или просто с улицы. С одной стороны, он выглядел абсолютным противником расизма, с другой выражал его крайнюю степень.
— Пусть чёрные обслуживают белых, — говорил Шейх, когда ему задавали специфические вопросы. — Я не хочу унижать русских рабским трудом.
В то время русские просто ходили безработными и голодали…
Конырев мгновенно выгнал негра из кабинета, кивнул в его сторону.
— Неплохой пацан. Хотел купить заправку. А деньги, стервец, заработал на наркоте и сутенёрстве. Чёрными девками торговал и героином. Как ты считаешь, продать ему? Или нет?
— Спасибо за тачку, — сказал Олег. — От души.
— Ага, оценил! Значит, с работы пнули?
— Не совсем… Едва удержался.
— А что ты за неё держишься?
— Если бы уволили совсем, отрезали бы путь в Манораю. А я хочу туда.
— Может, тебе заправку продать? Одна продажная есть… В рассрочку?
— Слава, я белый человек…
— Так слушай, белый человек, — президентское кресло застонало под Славкой. — Никак из головы не выходит… Вспомнил я одну цыпочку из архива Министерства геологии. Правда, ей сейчас уже лет тридцать, но была прелесть!.. Позвонил и заказал на твоё имя обширную справку по Манорайской впадине. Поедешь завтра и возьмёшь. Можешь вместе с Наташкой.
— Мне с тобой никогда не рассчитаться, — буркнул Зимогор. — Ты всех так цепляешь на крюк?
— И ещё. Этот твой космический мусорщик оригинальная личность, но дитя советской системы. — Шейх достал ежедневник и стал читать. — Закончил Высшую комсомольскую школу, работал секретарём на плавбазе рыбфлота в Мурманске. За попытку перехода финской границы получил три года. После отсидки под чужой фамилией поступил на географический факультет, однако отчислили с пятого курса, когда вскрылся обман. Через год задержан на территории Китая за незаконный переход, пять лет исправлялся на рисовых полях, затем был передан советской стороне и ещё два года рубил лес в Коми. Остался там на жительство, работал в леспромхозе и добивался выезда в Монголию, но не получил. Потом оказался в Свердловске, там женился на еврейке и выехал с ней в Израиль как диссидент. Получил израильский паспорт, обокрал жену и её родственников и морским путём отправился в Индию, но по пути был схвачен Интерполом, возвращён в землю обетованную, где его разоблачили и отправили на девять лет рыть оросительные каналы на оккупированных землях. Оттуда с помощью палестинцев бежал в Иран, а потом через воюющий с советскими войсками Афганистан снова хотел пробраться на китайскую территорию Тибета, но попал в плен к моджахедам и был случайно отбит нашими солдатами. Вернули в Россию, незаконно продержали два года под следствием, после чего дали паспорт на настоящее имя и выпустили на свободу. Он женился и уехал на Алтай, по месту жительства своей супружницы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});