Это очень важно – найти единомышленников, которые могут помочь творить, не задумываясь о хлебе насущном, освободить творческую индивидуальность. Нашлись люди, которые помогают вашему театру финансировать новые постановки, учредили гранты, взяли на себя заботу об экономическом положении труппы.
Конечно, хочется, чтобы нищеты в театре не было. Это неправда, что художник должен быть голодным. Но когда привыкаешь к благополучию, невозможно смириться с периодом бедствий. Во времена нашей голодной молодости мы не жаловались. К счастью, у меня нет ощущения, что наши актеры и сотрудники заинтересованы в театре «житейски», материально. Нас поддерживает Андрей Леонидович Костин, порой сам того не замечая. И для меня это дорого и важно. Когда мы впервые встретились, чтобы обсудить «взаимное сотрудничество», я попытался пошутить: «Если у вас будут затруднения, – сказал я великому финансисту, – то обращайтесь к нам». Это было заявление бедного театра. Островский говорил: «Артисты – птицы небесные: где посыпано крупки – там клюют, а где нет – погибают». У нас в театре висит две медных бронзовых доски с благодарностью нашим меценатам А. Л. Костину и А. Е. Лебедеву. Мы сделали это абсолютно искренне. Эти люди оказывают нам истинную помощь. Мы ощущаем с ними внутреннее родство.
Нам, в свою очередь, хочется не только жить их помощью, но тоже помочь чем-то, отдарить. Есть картина одного из передвижников «Крах банка». Как это ни прискорбно, всякий банк рано или поздно переживает крах. Надеюсь, с нашими меценатами этого долго не произойдет. Но мы ручаемся нашей неизменной дружбой, что готовы поддержать их в любой момент – как в радости, так и в печали. Интересно, что, когда мне нужно что-то передать А. Л. Костину, я звоню его супруге. По отношению к нам он ведет себя не как кормилец. Он вообще не похож на человека богатого. Лежит на моем столе его визитная карточка – такая, как в дореволюционные времена, с именем и без единого телефона.
Ваш театр не обойден вниманием публики и профессионалов, и это заслуженно. Объективно это один из лучших театров Москвы. При этом я знаю, что ваши звания и звания артистов нигде в афишах и программках не упоминаются. Награды имеют для вас хоть какое-то значение?
У нас много наград – «Золотые маски», «Хрустальные Турандот», «Гвозди сезона», президентские дипломы, премия «Триумф». Но только одна награда мне дорога особенно – медаль Товстоногова. Но не награды – главное. Как сохранить связь времен в театре? И как не поддаться соблазну противопоставить себя и делать свое дело обязательно вопреки естественному движению театра? Театр ведь и так существует вопреки любой системе.
Петр Наумович, почему в театре так мало потрясений? Либо наступил конец театральной эпохи, либо наш зрительский опыт таков, что удивить трудно? Вы участвуете в процессе как создатель и творец. А я как «профессиональный зритель» все чаще не нахожу в театре того, что мне необходимо, того, чем он пленял меня раньше. Что вы думаете об этом?
Чем дальше, тем больше я не понимаю. Конец театральной эпохи наступает очень часто. Для вас он наступил сейчас, а для тех, кто прожил более долгую жизнь, он наступал уже неоднократно. «Пушки к бою едут задом, – это сказано не мной…» Мне всегда казалось, что вперед надо двигаться, пятясь в сторону цели и глядя назад. И если корни – не в будущем, а в прошлом, все растет из корней, то обрывы корней – прекращение роста. У каждой кроны есть своя корневая система. И хотя корни иногда гниют, все равно есть писаные и неписаные законы творческой эволюции. Я застал конец театральной эпохи, когда Станиславский стал единой, как и социализм, театральной системой. Однопартийной системой в театре. Было методологически преступно искать в театре интонацию. У нашего поколения Станиславский вызывал неосознанный и несформулированный внутренний протест. Какие же нужны мощные корни, чтобы при колоссальном одиночестве того или иного движения не пропасть в этом едином вареве театра, в котором выживать становится все труднее? Или выстоять при разрушении театра? Театр имеет тенденцию с момента своего возникновения умирать, как и человек. И тогда встает вопрос о людях. Мне повезло, потому что я в театре занимался с молодежью.
Почему мало театральных, да и не только театральных потрясений? Да потому что мы заняты собой. Сейчас в Москве очень интересная жизнь – божественные выставки, новые музеи, видимо, центр потрясений переместился. А может быть, это для нас нет потрясений, а для тех, кто только открывает для себя театр, приходит в него, они существуют. Пойдите в «Театр. doc». Ведь все равно не пойдете.
Среди молодых всегда есть очень интересные индивидуальности. И никакая утрата мозгов и таланта не объяснит глобальных процессов, происходящих в нас самих. И потом проблема: театр не может жить без успеха, а успех так разрушителен! Какими путями он достигается? А «умыкание» театра может обернуться позой. Был такой режиссер Мильтинис, еще при советской власти удалившийся в провинцию и создавший легендарный Паневежиский театр.
Вы задаете такие краеугольные вопросы, на которые я еще не ответил себе сам. На них надо отвечать в конце жизни или в жанре передачи «Школа злословия». Недавно я как раз смотрел беседу с Кириллом Серебренниковым – замечательная фурия Татьяна Толстая и Дуня Смирнова пытались пытать его (извините за тавтологию). Фантасмагорически смешно. Это надо видеть! Смешно, горестно, а потом возникла какая-то ярость. Похоже, Кирилл знает ответ и на этот вопрос. Не знаю, есть ли у него корни, но он свободен, и в нем есть генетическая оснащенность.
В давние времена все мастера искусств были обязаны сдавать экзамен по истории партии. И вот Юрию Александровичу Завадскому тоже пришлось отвечать на экзамене по марксизму-ленинизму. Первый вопрос – про какой-то съезд РСДРП. «Подумайте, Юрий Александрович». Завадский отвечал после паузы: «Я подумал. Какой второй вопрос?»
Вот и я знаю про театр приблизительно так же, как про историю партии. Не знаю, что сказать о том, что нас ждет и почему, если не грустно или скучно в театре, наше сердце не бьется и не разрывается от потрясений.
Каковы взаимоотношения художника и таланта? Может ли человек потерять талант, продать его, утратить?
Это обоюдное дело – как они друг с другом потом расходятся: то ли талант оставляет художника, то ли сам художник оставляет свой дар. Гоголь сказал об этом в повести «Портрет», Пушкин в «Моцарте и Сальери».
И Пушкин говорил: «И осеняет голову безумца, гуляки праздного». По-моему, самое страшное – променять талант на власть, деньги и амбиции. Среди старшего поколения актеров, писателей, музыкантов есть такие печальные примеры…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});