разговорчив. Рассказывал что-то про работу, но ничего, что касалось бы его сердца. Я не хотела ни с чем это ассоциировать, но воспаленный гормонами мозг заставлял подмечать это все. Морщинку между бровями. Черную водолазку. Поджатые губы и молчание, прерываемое редкими фразами. Он старался отвлекать меня от себя сбором вещей, а не волновать.
— Миш, что-то случилось? — Я не выдерживаю, когда быстро все собрав, он сказал, что ему надо ехать.
— Ничего, о чем тебе надо было бы волноваться.
— Не расскажешь?
— Ничего особенного, я не хочу об этом говорить. У меня все в порядке, просто, пожалуйста, не задавай вопросов, я расскажу, но не сегодня. Есть темы, которые … я не могу говорить об этом. Не сегодня. Я очень устал, прости.
Как не понимает, что молчанием своим еще больше меня волнует. Но я сдерживаюсь и не настаиваю. Просто надо дать ему то, что он хочет. Если мне не надо это знать, значит, ему виднее.
— Все же живы? — уточняю аккуратно, потому что этот черный цвет ну никак не вяжется, с “ничего особенного”.
Наклоняется, чтобы поцеловать меня в живот, а потом в губы. Он хочет внушить, что все хорошо, а у меня все внутри переворачивается от одной мысли, что я чего-то не знаю.
- Не сегодня, Лера, ладно? Я побыл бы с тобой еще, но правда, не могу.
Миша затыкает мне рот поцелуем, потому что это лучшее средство от моей болтливости. И я тону в этом, откладывая на потом распросы. Кажется, я поняла, почему влюбленные закрывают глаза, когда целуются. Это просто возможность отсечь всех и остаться наедине в своей маленькой Вселенной. Там, где нет врагов, где все складывается так, как хочется. Идеальное место для нашего воображения.
Но все заканчивается, даже наша с ним Вселенная, возвращая на Землю.
— Я пойду, хорошо? Устал сегодня, — шепчет в губы. — Завтра поговорим.
Я должна ему доверять. Если говорит, что все хорошо, значит все хорошо. Он же не скрывал бы от меня что-то… Просто, бывают дни, когда нам не хочется говорить, а есть — когда слова фонтаном.
— Не волнуйся только, хорошо? Отдыхай.
Остаюсь одна. С тех пор, как позвонила мама и сказала, что отца нет в городе, я немного расслабилась. На расстоянии он, конечно, может сделать все, но со мной, уверена, он хотел бы присутствовать и контролировать.
Я гашу свет в палате и ложусь спать. Полумрачные тени на стене от веток деревьев слегка колышутся, как будто нервничают и не знают, что будет дальше. Дождь с грозой и ураган или хорошая погода. А может вообще поднимется такой ветер, что этого дерева завтра не станет и его просто вырвет с корнями, выбросив на лужайку. А потом его разрежут, сожгут, а пепел развеется.
Я долго кручусь в постели, пересматривая в памяти все, что видела вечером. Все не просто. Только что случилось, не знаю. От чего устал и почему такой вид. Мужчины не понимают, что иногда лучше рассказать и дать погрустить немного, чем ничего не рассказывать, но все показывать.
Я долго еще не могу уснуть, переживая за то, что сама не понимаю.
Передо мной люди в черном. Много людей в черном. Все стоят, отвернувшись от меня, как будто знать меня не хотят. Или даже уже вычеркнули из списков тех, кто стоит внимания. Я не понимаю почему. Я ведь ничего не сделала. Пытаюсь сделать шаг и подойти к ним, но не могу. Ноги как будто вросли корнями под землю. Я и уйти не могу. Могу стоять только на одном месте и только смотреть. Даже отвернуться и уйти не получается.
Кто-то из них оборачивается и смотрит с укором на меня. А я понимаю, что в больнице лежала и никому ничего не могла бы сделать. Зачем вообще встала и пришла сюда. Мне же нельзя двигаться.
Тело начинает дрожать, когда вокруг меня становится неуютно и страшно. И не понимаю, что случилось. Внутри волнами страх и онемение. Сковывает и дышать становится тяжело. Хватаю воздух. Я не понимаю кто, но все говорят про какую-то девушку. А я хочу пройти и подсмотреть, но постоянно кто-то закрывает меня, скрывая что-то. Я спрашиваю, но никто не слышит. А потом я вижу Мишу в той же одежде, что он приходил вчера. Он смотрит на меня с расстояния и кивает на мою руку. Чувствую в руке что-то и опускаю глаза. Пальцами сжимаю прядь рыжих волос и погремушку.
Вскакиваю и распахиваю глаза. Хватаю жадно воздух, которого катастрофически не хватает, и выбрасываю то, что у меня в руках. Это всего лишь медведь.
Черт… Шумно сглатываю и стираю пот.
Просто тупой сон. Кошмары мне не снились даже, когда я смотрела ужастики. А тут… И сон такой явный. И Миша… Я не видела, что там, но почему-то понимала, что это похороны, на которые меня не пустили.
Я аккуратно ложусь назад и беру телефон. Два часа ночи. Какого черта подсознание выворачивает это все на меня. Я сжимаю зубы и глубоко дышу, чтобы унять дрожь в теле. Только один человек сейчас сможет меня успокоить. Несколько гудков мимо. Если он выключил телефон, и я до него не дозвонюсь, то с ума сойду с утра.
— Да, Лера, что случилось? — На одном дыхании. Моментально превращая сонный голос в волнующийся. Только сейчас понимаю, что звонить вот так посреди ночи — жестоко.
— Миша, что происходит?
— Лер, у тебя что-то случилось? Ты чего звонишь посреди ночи?
— Почему ты весь в черном сегодня был, а мне теперь снятся похороны. Кто-то умер? Почему тетя Нина не заходит? Что вы скрываете от меня? С Алисой что-то? — Я выдаю все на одном дыхании и снова делаю глубокий вдох.
— Лер, все нормально и все живы. Слышишь меня? Вот накрутила ты себя.
— Ты что-то скрываешь, я слышу. Сам вчера сказал, что был сложный день.
— Ты хочешь сейчас об этом говорить?
— Да, если ты не хочешь, чтобы я начала поднимать на уши всех остальных. Обзванивать и искать дальше правду.