Читать интересную книгу Флот, революция и власть в России: 1917–1921 - Кирилл Назаренко

Безусловно, самым острым вопросом, обсуждавшимся в морском ведомстве в конце Гражданской войны, был вопрос о его подчинении сухопутному начальству. Проблема эта не была новой: еще после русско-японской войны, при создании МГШ, его инициаторы стремились блокировать возможность создания единого для сухопутных и морских вооруженных сил Генерального штаба[1189].

Говоря о существовании отдельного от сухопутного морского ведомства, следует учесть, что его бытие было оправдано в эпоху, когда взаимодействие сухопутной армии и флота происходило эпизодически, а главной задачей военно-морских сил были самостоятельные операции. При наличии сильного флота, способного действовать в отдаленных уголках мирового океана, существование самостоятельного центрального органа управления им вполне целесообразно. При отказе от строительства океанского линейного флота и курсе на чисто оборонительный прибрежный флот было логично отказаться от существования самостоятельного морского ведомства. Вопрос о роли и месте армии и флота остро стоял в 20-е годы. Не удивительно, что в условиях оборонительной внешней политики и крайней экономии на военных расходах встал вопрос о ликвидации самостоятельного центрального органа руководства флотом и подчинении его сухопутному ведомству. Точно так же на этом этапе была окончательно отвергнута идея создания самостоятельного авиационного наркомата, а вся авиация вошла в подчинение единого Наркомата по военным и морским делам. Вести речь об организационном равноправии армии и флота можно тогда, когда их силы и стратегическая роль сравнимы. Когда они несопоставимы, невозможно говорить об организационном равноправии. В дореволюционное время оно было отчасти политическим наследием Петра Великого, за этим равноправием стояла традиция. После революции эта традиция была, по меньшей мере, поставлена под сомнение, если не вовсе утрачена.

Такой спор был характерен не только для России, флот которой по объективным причинам всегда страдал от неустойчивости своих перспектив. Возможность организационного поглощения флота сухопутной армией в эпоху промышленного переворота и индустриализации, страх флотских кругов перед таким поглощением, были сильны даже в таких «традиционных» морских державах, как Англия и Франция. С середины XIX в. по мере роста сухопутной армии, которая поглощала громадные контингенты новобранцев и начала превосходить флот по численности личного состава в десятки раз, этот страх только усиливался. Вместе с тем разницу между армией и флотом, казалось бы, стирало появление паровых кораблей, которые могли свободно маневрировать независимо от ветра, развитие средств связи, когда радио впервые дало возможность непрерывного управления кораблями и эскадрами. В результате возникло ощущение, что принципы морской тактики, напоминают «принципы, на которых основано маневрирование батареи полевой артиллерии»[1190], как писал известный реформатор английского флота адмирал Д.-А. Фишер.

Ведомственное противостояние флота с сухопутной армией имело свою логику. Борьба за ведомственную самостоятельность неизбежно приводила либо к созданию внутри армии и флота структур, дублировавших функции друг друга (морская пехота, морская авиация, подчиненные флоту части береговой обороны, речные и озерные силы, подчиненные армии), либо к попытке теоретического обоснования полного отказа от взаимодействия этих видов вооруженных сил. Первый путь наметился еще в середине XIX в. По словам английского историка С.-И. Гамильтона: «И французские, и британские морские офицеры отнюдь не были в восторге от перемены приоритетов стратегии и тактики. По мнению некоторых, флот превращался в подчиненную армии службу, исполняющую чуть ли не транспортные функции. В 1859 г. Принц Жуанвиль[1191] писал: “С использованием пара уподобление морской войны войне сухопутной набрало ход, и если мы не сможем содержать постоянного корпуса морских стрелков и артиллеристов, мы немедленно превратимся в перевозчиков пехоты и артиллерии… Мы будем представлять собой не более чем корпус специалистов, не имеющий ни значения, ни влияния”»[1192].

Кстати, в некоторых случаях, выделение особого центрального органа управления военно-воздушными силами, если этот орган обладал подлинной самостоятельностью и авторитетом, приводило к тому, что ВВС поглощали противовоздушную оборону и даже обзаводились собственными сухопутными соединениями. Ярким примером этого процесса являются Люфтваффе фашистской Германии, в составе которых в 1943 г. появились даже танковые и моторизованные соединения («парашютно-танковая дивизия Герман Геринг» и «парашютно-моторизованная дивизия Герман Геринг»), не говоря уже о десятке парашютных и двух десятках «авиаполевых» (фактически пехотных) дивизий[1193].

В свое время идейным выразителем того течения, которое требовало полностью подчинить флот армии, выступал М. Н. Тухачевский. В своей статье «Стратегия организации», опубликованной в 1924 г., он указывал на необходимость стратегического массирования средств, отпускаемых на военные нужды. Для России, Германии, предвоенной Австро-Венгрии М. Н. Тухачевский видел главное направление приложения военных усилий на суше, тогда как для Великобритании и Японии – на море[1194]. С другой стороны, М. А. Петров был сторонником самостоятельного морского ведомства и флота с широкими самостоятельными стратегическими задачами. Как говорили в 1937 г., «и по организационным вопросам ряд товарищей считали, что нужно отделиться от армии, самостоятельный морской наркомат образовать, считали, что армия не может вообще управлять флотом. Нужно уйти. Особенно [М. А.] Петров в этом деле распоясался. Прочитайте его книгу “Война на море”[1195] или о “Трафальгаре“[1196]. Это все написано против армии, воспитание шло в духе отделения от армии»[1197].

Самая серьезная попытка «защититься» от армии была предпринята в морском ведомстве осенью 1920—весной 1921 г. Тогда развернулась деятельность многочисленных комиссий, которые в один голос твердили о неприменимости милиционной системы к флоту и недопустимости организационного слияния морского и сухопутного руководства. Даже видные сухопутные военачальники, такие как А. А. Брусилов, поддерживали моряков в данном вопросе. Комиссары из числа матросов, входившие в состав этих комиссий, полностью солидаризовались со «старыми» специалистами по вопросу о самостоятельном существовании флота. Для того чтобы защитить организационную самостоятельность, изобретались различные варианты «трудового использования» морского ведомства, прежде всего, передачи ему морского транспорта, рыболовства и пр. Эти идеи лежали в русле взглядов Л. Д. Троцкого на «милитаризацию труда», которые как раз поздней осенью 1920 г. он высказывал в рамках «дискуссии о профсоюзах». В это время вновь возникла идея копирования британских органов управления флотом, вплоть до названия-кальки – Главное управление Всероссийского Адмиралтейства.

Можно предположить, что крест на идее независимого морского ведомства поставило Кронштадтское восстание 1921 г. Фактическим главой комиссии по реорганизации флота стал С. И. Гусев. Комиссия, в которой преобладали сухопутные военачальники, принимает решение о преобразовании самостоятельного комиссариата в «самостоятельный Морской штаб, с подчинением его члену РВСР по морским делам». ГМХУ и ГУК следует влить в создаваемый Морской штаб (или Штаб морских сил Республики). При этом морские учебные заведения должны были отойти сухопутному Главному управлению военно-учебных заведений, а морские крепости – сухопутному командованию, судоподъем и землечерпательные работы – Мортрану. В августе 1921 г. специальное заседание РВСР подтвердило решения комиссии С. И. Гусева.

Эти решения вызвали протест ряда «старых» специалистов, в частности Э. С. Панцержанского. Несмотря на то что в ноябре 1921 года Э. С. Панцержанский назначается помощником главнокомандующего по морским делам (помглавкомор), процесс слияния военного и морского ведомств продолжался.

Не исключено, что процесс постепенного оттеснения Л. Д. Троцкого от руководства вооруженными силами был в определенной степени связан с выработкой организационных форм руководства Красной Армией и Красным Флотом.

В ходе объединения центральных учреждений военного и морского ведомств принципиально важный шаг был сделан в августе 1923 г., когда образовался союзный Наркомат по военным и морским делам. При этом были введены новые штаты помглавкомора, комиссара морских сил, Управления делами морского ведомства и Морштареспа[1198]. Примерно через полгода этот шаг был закреплен изданием приказа РВСР о реорганизации центрального аппарата НКВМД и образовании Управления военно-морских сил (УВМС) СССР (28 марта 1924 г.)[1199]. 19 апреля 1924 г. были введены в действие штаты УВМС[1200].

Таким образом, впервые в мировой практике среди крупных морских держав управление всеми видами вооруженных сил было объединено в рамках одного ведомства (правда, был опыт Австро-Венгрии, где управление флотом входило в состав единого Военного министерства). «Хотя [военно-морской] отдел и входил в состав военного министерства, начальник морского отдела был в сущности совершенно самостоятелен, имея непосредственный доклад у Франца-Иосифа, и являясь по бюджетным вопросам докладчиком и ответчиком перед представительными учреждениями государства»[1201], – писал Б. М. Шапошников в конце 20-х годов. В СССР же УВМС не имело большой хозяйственной самостоятельности, так что единое военно-морское ведомство в Советском Союзе было более монолитным, чем аналогичный орган Австро-Венгрии.