Читать интересную книгу Идеальная жизнь - Джоди Пиколт

Касси поставила ее в бар в противоположном конце комнаты и замерла, скрестив руки на груди, рядом с манежем, в котором агукал Коннор.

Алекс лениво улыбнулся.

— У Коннора есть бутылочка, и я решил, что тоже заслужил свою.

— Ты не был на групповом занятии в воскресенье! — решительно заявила она.

— Не был, — признался Алекс, лениво растягивая слова. — Занимался воскрешением своей карьеры. Своей репутации. Той, которую ты с такой легкостью разрушила. — Он встал и швырнул ей газету. — Завтрашний «Информер», pichouette. Оставили на крыльце в простом коричневом конверте. И смотри не только заголовок. Вся история на третьей странице, причем очень интересная.

Касси свернула газету и пробежала глазами по первой странице. «ЖЕНА АЛЕКСА РИВЕРСА ПОДСУНУЛА ЕМУ РЕБЕНКА-ПОЛУКРОВКУ». Дальше шел снимок из аэропорта, где Алекс обнимает ее. И еще один с Касси и Уиллом, когда он отводил ее в полицейский участок много месяцев назад, — в тот день, когда за ней приехал Алекс.

— Это же просто смешно, — сказала Касси. — Ты же в это не веришь?

Алекс обернулся так резко, что она выронила газету.

— Неважно, во что верю я, — ответил он. — Важно, что это увидит весь мир.

— Но это же не «Таймс»! — возразила Касси. — Все, кто читает эту газетенку, знают, что здесь пишут ерунду. — Она помолчала. — Мы подадим на них в суд. А деньги положим Коннору на счет.

Алекс схватил ее за руку.

— Они цитируют письмо, которое он тебе написал, оно лежит наверху. Утверждают, что ты собираешься встретиться с ним в Вашингтоне.

На мгновение Касси задумалась над тем, каким образом письмо Уилла, которое она тщательно спрятала в ящике для белья, стало достоянием общественности. Она была потрясена тем, что кто-то из прислуги продает ее тайны, но еще больше ее шокировало то, что Алекс опустился до того, чтобы рыться в ее письмах.

— Ты же не думаешь, что я от тебя уйду, не думаешь?

— Нет, — просто ответил он, — потому что я тебя прежде убью.

Касси почувствовала, каким тяжелым, давящим стал в комнате воздух, руки и ноги начали неметь. Она попятилась к стене.

— Алекс, — негромко сказала она, — ты только послушай себя! Посмотри на Коннора. — Она коснулась руки мужа. — Я люблю тебя. Я вернулась к тебе.

— Черта с два! — взвился Алекс, и его глаза потемнели. — Я за всю жизнь не отмоюсь от этого дерьма! Я могу собрать все награды мира, но все равно окружающие будут копаться в нашем грязном белье. Кто-нибудь обязательно станет пристальнее, чем позволяют приличия, смотреть на этого ребенка. Кто-то обязательно станет у меня за спиной называть тебя шлюхой. — Он схватил ее за плечи и швырнул на пол. — Этого никогда бы не случилось, если бы ты не ушла! — закричал он.

И Касси, хотя и откатилась в сторону, почувствовала, как Алекс пинает ее, бьет кулаками в висок, в плечо…

Когда все закончилось, она открыла глаза и посмотрела на манеж. Коннор, повернувшись к матери, к рыдающему над ней отцу, казалось, превратился в один сплошной нечеловеческий крик.

Алекс осторожно прикоснулся к Касси, и она встала. Из правого уха текла кровь, и она поняла, что ничего им не слышит. Она вынула Коннора из манежа и принялась утешать его, шепча ласковые слова, как раньше шептала Алексу. Она смотрела на своего пьяного, стоящего на коленях мужа, и понимала: сегодня впервые Алекс не просто вымещал на ней свою злость — она стала ее причиной. Что вся ее оставшаяся жизнь будет провисать между крепкими узелками страха. Что ее сын будет видеть, как отец избивает мать, и может вырасти таким же — у него не останется выбора.

Осознала, что Алекс не по своей вине не умеет хранить обещания.

Касси подошла к двери, распахнула ее и посмотрела на Джона, который задержал взгляд на крови, текущей у нее по лицу. Она развернула Коннора лицом к себе, чтобы он ничего не видел, и еще раз обернулась на Алекса, склонившегося над собственной бедой. И, как часто большинство привычных вещей становятся в один миг незнакомыми, муж больше не казался ей страдальцем. Он был жалок.

Она никогда не осознавала, что он знал о ее слезах. Раньше, когда подобное случалось, она дожидалась, пока Алекс уснет, и только потом давала себе волю. Она не издавала ни звука, но Алекс все равно слышал ее рыдания.

Он хотел к ней прикоснуться, но каждый раз, протягивая руку, чтобы преодолеть десять бесконечных сантиметров, которые их разделяли, не решался довести дело до конца. Он первым обидел ее. И если она оттолкнет его, потому что, в конце концов, всему есть предел, он сломается.

— Касси, — прошептал он. Комната наполнилась тенями. — Скажи, что ты не уйдешь.

Она молчала.

Алекс сглотнул.

— Завтра я пойду к доктору Пули. Отложу съемки фильма. Господи, ты же знаешь, я на все готов!

— Знаю.

Он повернул голову на ее голос, ухватившись за это слово, как за спасательный круг. Он видел только серебристые ручейки слез на ее щеках.

— Я не могу тебя отпустить, — срывающимся голосом произнес он.

Касси посмотрела на мужа. Ее глаза сверкали, как у привидения.

— Не можешь, — спокойно подтвердила она.

Она вложила свою ладонь ему в руку, соединив их этим прикосновением. И только тогда Алекс дал волю слезам, таким же тихим, как слезы Касси. Он утешался тем, что ненавидит себя больше, чем его ненавидит Касси. В наказание он, прежде чем заснуть, вызвал в памяти опустошенные лица отца, матери, жены и сына — всех, чьи ожидания он не оправдал.

На этот раз она не стала сдерживаться. Даже зная, что лежащий рядом Алекс не спит, она плакала. И дело было не только в том, чтобы уйти, как думал Алекс. Речь шла о свободе. Она могла уйти от мужа, но не стать свободной, как это произошло, когда она уехала в Южную Дакоту, чтобы родить Коннора. Чтобы по-настоящему порвать с прошлым, она должна заставить Алекса страдать так же, как страдает она. Муж не может ее отпустить — никогда не отпустит! — пока она не поступит так, что он начнет ее ненавидеть. Поэтому она вынуждена сделать то, чего старательно избегала делать эти четыре года, — стать одной из его обидчиков.

Касси пыталась убедить себя, что если она на самом деле печется об Алексе, то должна с ним порвать, потому что своим молчаливым согласием быть куклой для битья, на которой он вымещает злость, делает только хуже. Это совсем не означает, что он ей больше не нужен. И уж точно не означает, что она его разлюбила. Алекс был прав, когда утверждал, что они созданы друг для друга, только в какой-то нездоровой, извращенной форме.

Она вспомнила, как Алекс стоял на крыльце в Пайн-Ридж и уверял, что она его частичка. Вспомнила, как он обхватил ее ладони, когда они ловили рыбу руками в ледяном ручье Колорадо. Вспомнила, как сидела рядом с ним, наблюдая за парой львов в Серенгети. Вспомнила его вкус, его прикосновение, тяжесть его тела, когда он прижимался к ней.

Она не понимала, как вообще дошла в своей любви к Алексу до того, что она, эта любовь, ее буквально убивала.

Касси наблюдала, как ночь меняет мрачные оттенки черного, пока она вынашивала свое решение. Она закрыла глаза и, к своему удивлению, увидела не Алекса, а Уилла, привязанного к священного столбу во время Пляски Солнца. Ощутила жар, поднимающийся от земли, услышала бой барабанов и свист в орлиные кости. Представила, как Уилл пытался освободиться и ремень разрывал его кожу. Ему пришлось встать на колени — но это был единственный способ обрести свободу.

Раны заживут, останутся лишь шрамы. Но даже самые глубокие шрамы со временем рассасываются, и их практически не видно на теле. Единственное, что остается, — воспоминание о том, как было больно.

Касси вложила свою ладонь в руку Алекса, пытаясь запомнить температуру его тела, его запах, ощущение того, что он лежит рядом с ней. Эти воспоминания она позволит себе сохранить. Она большим пальцем погладила мягкие линии на ладони Алекса. Нежное рукопожатие — извинение за то, что она должна сделать, и прощание.

Глава 27

Одно ужасное мгновение Касси смотрела на замершие в ожидании лица и думала: «Они мне не поверят». Она решила, что ее просто засмеют. «Алекс Риверс? — изумятся они. — Вы, должно быть, шутите».

Зажав в кулак страх и гордость, Касси уселась на металлический складной стул, который поставил для нее консьерж гостиницы, где готовилась пресс-конференция, и разгладила складки на темно-синей юбке. «Оденься, как школьница, — посоветовали ей. — Ничего вызывающего, ничего сексуального». Чтобы не подумали, что она привлекала к себе внимание, провоцировала жестокое обращение.

Рядом с ней на таком же стуле сидела Офелия с ребенком на руках. Коннор икал, и эти звуки, как Касси ни старалась, напоминали ей всхлипы. Она осознавала, что в двухмесячном возрасте сын ничего еще не понимает и не запомнит. Как знала и то, что каждый раз, когда он будет к ней тянуть ручки, она будет видеть в этих серебристых глазах его отца.