Поднялись каким-то особым лифтом и прошли в отдельную коридорную загогулину, в которой находился кабинет Грекова.
Все-таки жидковат современный интерьер: светлое дерево, долженствующее придавать помещению легкость и праздничность, выглядело как покрашенная картонка, которой поспешно и на короткий срок перегородили необъятный нежилой сарай.
Греков, ожидая их в приемной, вяло перебрехивался с хорошенькой секретаршей.
— Ну, здравствуйте, — сказал он, обнял Алика и Смирнова за плечи и повел их в кабинет.
Как был одет Владлен Греков! Светлый, почти белый костюм, ярко-голубая крахмальная рубашка без галстука, голубой замши легчайшие мокасины — все, как влитое, сидело на ладном, ловком теле. Греков за свой стол не сел. Все трое устроились в углу на креслах, у журнального столика.
— Так что же у вас там, братцы мои, произошло?
Братцы рассказали, что произошло. Точнее, один братец — Смирнов.
— Да… Как говорится, формально — прав, а по сути — издевательство. Особенно эти угрозы насчет двадцати четырех часов. — Греков встал с кресла, подошел к столу, сказал в селектор секретарше: — Светочка, с Ларионовым соедини… Если он, конечно, на работе.
Ларионов на работе был.
— Греков. Ты что ж, Сергей Валентинович, заслуженных людей обижаешь?.. Я Смирнова, Смирнова имею в виду… Так ведь боевой конь при звуке трубы… Понимаю тебя, понимаю… Но эти твои угрозы… Учти, мы в обиду наших ветеранов никому и никогда не дадим… Он не будет… — Греков ладонью прикрыл микрофон и спросил у Смирнова: — Саня, не будешь?
— Буду, — голосом из подземелья отозвался Смирнов. Греков захохотал. Отхохотался, снял ладошку с микрофона и сказал:
— Он больше не будет. У меня все.
Греков вернулся к журнальному столику, завалился в кресло:
— Я его не оправдываю, братцы, но его понять можно. Теперь страшнее зверя, чем прокурорский надзор, нет. — Греков был строг, но справедлив в оценках. Оценив все, решил покончить с делами: — В общем, Саня, живи спокойно и спокойно действуй, но действуй в рамках дозволенного. Договорились?
— Я всегда стараюсь действовать в дозволенных рамках, — противным голосом начал Смирнов, но Греков, прерывая, положил руку на его плечо:
— Ну, ну, не ершись, Саня. Я сказал, все будет в порядке, значит, все будет в порядке. По чашечке кофе? Света живо сварганит.
— Нас Роман в машине ждет, — подал голос Алик.
— То-то я смотрю: третьего мушкетера не хватает. Что ж с вами не зашел?
— Счел неудобным, Влад.
— Вот, вот, так и живем! — Греков возмущенно переменил позу: была правая нога перекинута на левую, теперь левую перекинул на правую. — Дела, спешка, суета и условности, условности табели о рангах. Поэтому теряем старые дружеские связи, видимся друг с другом только по необходимости. Когда мы с тобой, Алик, последний раз по-человечески поговорить смогли? У тебя на остоженском новоселье. Это ж года полтора тому назад. Я не ошибаюсь?
— В апреле прошлого года, — уточнил Алик.
— Ребятки, — осенило Грекова, — приезжайте ко мне на дачу в это воскресенье. Старое вспомним, посидим как следует. У меня дача на водохранилище. Да ты же, Алька, у меня там был! Я сейчас один, семья на Рижском взморье…
— Был. Три года тому назад. Спасибо за приглашение. Постараемся. Алик поднялся.
Встал и Смирнов. Греков провожал их до дверей. И у дверей его осенило второй раз:
— А что, Саня, может, вернешься на преподавательскую работу. Дурацкие и подлые наветы за Азию давно отметены. Твои же опыт, хватка, принципиальность — бесценны и очень нужны сегодня, именно сегодня. Ну, как ты, Саня?
— Я подумаю, — вежливо ответил Смирнов.
— Что ж, это твое право, — сказал Греков и сердечно пожал им руки.
В сопровождении помощника они спустились вниз.
— Ну что там? — полюбопытствовал Казарян, когда Смирнов и Алик подошли к машине, не дотерпев, пока они обоснуются в салоне. Но они не спеша устраивались, и только после этого Алик загадочно заявил:
— Нет, начальники — не чета нам, начальники — великие люди. Непримиримо конфликтующие стороны остались при своих и в то же время почему-то довольны донельзя. Если б начальников не было, все рухнуло бы в ожесточенной борьбе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ты конкретно о деле можешь говорить? — рассердился Казарян.
— Могу. Во всяком случае, в ближайшее время Саньку из Москвы не вышлют.
— С паршивой овцы хоть файф-о-клок, — удовлетворенно заметил Казарян. — Куда теперь, солдаты невидимого фронта?
— Подкинь меня в редакцию, — попросил Алик. — А сами решайте, чем вечер занять.
Доставили Алика на Пушкинскую.
— Я дома буду к двенадцати, — сказал он, вылезая. — Ты доставь Саньку к этому времени.
Казарян позвонил, и они поехали за Галочкой. Влетев на переднее сиденье, она сообщила:
— Вас, Роман Суренович, на студии обыскались. Актив какой-то, на котором вы должны были выступать.
— Не до активов мне сейчас, — сказал Казарян и вдруг обиделся: — И вообще я в простое, что хочу, то и делаю. Могут не беспокоиться!
— А они уже не беспокоятся. Побеспокоились, побеспокоились и успокоились.
— Вот и слава богу, — удовлетворился Казарян.
— Что физик? — бестактно спросил Смирнов, чтобы влезть в беседу.
— А что физик? — беспечно сказала Галочка. — В связи с какой-то научной победой в лаборатории спирту нажрались, и он пришел домой в полных кусках. Сейчас спит.
— Хорошо физикам, — позавидовал Смирнов.
— Чем займем вечерок? — спросил Казарян. — Думай, Галка.
— Кататься. Хочу кататься. Чтобы из Москвы уехать, чтобы скорость, чтобы ветер. Одурела от жары, от каменных зданий.
— В Загорск давай, — предложил Смирнов. — И церкви посмотрим, и трасса отличная.
— Не надоела тебе эта дорожка? — ехидно осведомился Казарян.
— Да иди ты…
— Только чур, после Окружной я за рулем! — хищно потребовала Галочка.
— Ехать так ехать! — Казарян решительно развернулся, и они понеслись привычным путем.
Поселки, перелески, мосты. И ветер, желанный ветер. С ходу приступом взяли пригородную горку и ворвались в Загорск.
С непривычки слегка обалдели от смены темпа, когда, припарковав машину, они вышли на волю у монастыря. Неторопливо передвигались по горбатым улицам прохожие, почтительно молчаливы были иностранные туристы, дисциплинированным ручейком вливаясь в "Икарус", целеустремленно, но благолепно ходили монашки по своим божеским делам.
— Одессуе — природа, богом благословенная, ошуе — храмы рукотворные. Лепо, — перешел на церковнославянский Казарян.
В умиротворении походили по монастырю, а когда стало смеркаться около десяти — заторопились: хотели успеть поужинать в "Сказке".
— Осоловела от еды. Дремать буду, — решила Галочка и уступила руль Казаряну. Казарян вел машину без Галочкиного взвинченного азарта, уверенно, плавно, но на той же скорости. Казарян, не отрывая взгляда от дороги, одной рукой включил приемник и попал на "Рапсодию в голубом" Гершвина. Галочка с закрытыми глазами тихонько и удачно начала подмурлыкивать. Стало совсем хорошо, дальше некуда.
Доставили Галочку.
— Физику привет передавай, — сказал на прощанье Смирнов.
— Когда проспится, передам, — пообещала Галочка.
А вот и дом родной. Спустились от Остоженки и остановились у подъезда.
— Спасибо, Рома, за прекрасный вечер, — захлопнув снаружи дверцу, в окошко сказал Смирнов.
— Завтра к девяти я у вас, — ответил Казарян на невысказанный вопрос и медленно тронулся.
Смирнов стоял и смотрел, как "восьмерка" катила к набережной.
— Помогите, помогите! — призвал вдруг пронзительный женский голос, и сразу же неподдельный, звериный от дикой боли крик: — А-а-а!!!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Крик шел сверху, от пустыря на месте снесенного ветхого дома. Смирнов кинулся туда, на ходу вытаскивая пистолет. Когда он вырвался из черной ночной тени дерева, опять бог, солдатский бог отдал мгновенный приказ: падай! Одновременно с его падением раздалась резкая автоматная очередь. Мимо, мимо! Смирнов скатился с высокого тротуара в его тень на проезжую часть, тщетно стараясь вырвать запутавшийся в ремнях пистолет.