Таня молчала. Еще никто из ее знакомых не умирал. Один дедушка умер еще до ее рождения, второй — когда ей было пять лет, и она его не помнит. Сухого она видела всего один раз жизни, невзлюбила его, но смерть искупила его вину, даже с лихвой, и теперь она осталась ему должна уже тем, что пережила его, осталась жить и больше никогда не сможет с ним рассчитаться.
— Я думаю, он спас мне жизнь, — промолвил Максим.
Таня пришла в изумление. Она тоже испытывает жалость к Сухому, но эта смерть чересчур угнетающе подействовала на Максима, с ним не все в порядке, если он так героизирует Сухого, вознося его смерть в акт спасения жизни товарища.
— Если бы не он, — продолжал Максим, — на следующий день я бы на повороте въехал в дерево или трамвай. Выяснилось, что рулевое уже было надтреснуто, случившееся было неизбежным, но уже со мной.
— Необязательно. Возможно, ты бы смог остановить машину или хотя бы затормозить, — Таня поняла его синтезу.
— Или не смог. А ты бы даже не пришла ко мне на могилу.
— Ну почему же. Принесла бы тигровые лилии.
— Ты так добра, — улыбнулся Максим, а потом опять посерьезнел, — больше всего меня мучает, что он подумал то же самое, что и ты.
— Я? Что я подумала?
— Ты сказала, что это я сломал руль. Колька тоже решил, что это я подстроил, и так считал до самой смерти.
— Откуда ты знаешь? Он успел кому-то сказать?
— А что он должен был еще подумать? Ты же сделала такой вывод. Это первое, что приходит в голову. Он умер с мыслью, что это я его убил.
— Когда это случилось?
— В ночь на девятнадцатое июня.
— Ты был на похоронах?
Тане показалось, что он отделается однозначным кивком, но Максим продолжал:
— Мать так его звала у гроба, что он не мог не встать, но он лежал такой отстраненный, успокоившийся, как будто узнал нечто такое, от чего не может оторваться, но чего мы никогда не узнаем, пока не дойдем до конца.
Максима до такой степени терзала мысль о том, как он непредумышленно послал бывшего друга на смерть, что ее невольно охватил порыв сострадания.
— Кто-нибудь еще знает, что ты сам отдал ему ключи?
— Сашка.
Значит, есть, кому проявить сочувствие. Таня неожиданно разозлилась на него, на Сашку, на саму себя, что у нее нет наперсницы. Всю оставшуюся дорогу они не промолвили ни слова, слушая Никольского.
Едва они вошли в квартиру, на нее налетел такой сумасшедший шквал поцелуев и объятий, что ошеломленная, она смогла лишь добиться, чтобы это не произошло тут же на полу в прихожей.
…Максим смотрел в потолок и расслабленно улыбался.
— А поехали на речку, искупаемся, — предложил он, — в городе жарища невыносимая.
— Ты что, мне чемодан разобрать надо, помыться, в магазин сходить, что-нибудь из продуктов купить, у меня же есть нечего.
— Совсем забыл, — воскликнул Максим, вскакивая, — никуда ходить не нужно, все есть, утром я загрузил холодильник. Я тебя сейчас таким обедом накормлю, пальчики оближешь. Ты отдыхай, ничего не делай. Можешь пока ванну принять, — и он убежал на кухню.
Она задремала в теплой ванне и очнулась от стука в дверь.
— Радость моя, через десять минут будет готово, не задерживайся.
Когда она вошла на кухню, Максим театральным жестом поднял крышку со сковородки, стоявшей в центре стола. В пышном яичном круге симпатично просвечивали красные и зеленые кусочки овощей, все это было посыпано нарезанной зеленью.
— Ну, как? — спросил Максим.
— Если с утра ничего не есть, как я, то выглядит аппетитно.
— А на вкус еще лучше, — он стал раскладывать кушанье на тарелки.
Вкус блюда действительно оказался отменным.
— Как это называется? — спросила Таня.
— Не знаю.
Максим не надел рубашку, только джинсы. Она отвела глаза от его голого торса, внимательно изучая содержимое тарелки.
— А какие сюда кладут овощи? Болгарский перец, помидоры, еще что?
— Любые овощи с огорода, все, что есть в доме, кроме редьки и свеклы, наверное, — начал рассказывать польщенный вниманием Максим, — обязательные ингредиенты — лук и помидоры. Сначала обжариваешь лук на растительном масле, а потом по очереди добавляешь и перемешиваешь остальные овощи, сначала более твердые, болгарский перец, кабачок, огурцы…
— Огурцы? — перебила его Таня.
— Да, свежие огурцы. Помидоры — в последнюю очередь. Пока все томится под крышкой, взбить яйца, разбавить молоком и залить овощи. Посыпать зеленью, и лучше поставить в духовку, а можно приготовить на плите под крышкой. Пропорции и выбор овощей зависит от их наличия в доме и фантазии.
Рассказывал он с большим аппетитом, смакуя подробности.
— Пусть это блюдо называется «Летняя фантазия», — решила Таня.
— Зимой его тоже можно готовить, с зеленым горошком, добавить колбасы или ветчины, помидоры заменить томатной пастой.
— Это будет «Зимняя фантазия».
— Любите вы, женщины, все приукрашивать. Ты как Сусанна в «Самой привлекательной и обаятельной», у нее не ватрушки, а «Утренняя заря». Это же просто овощи, запеченные в яйце.
Таня прекрасно помнила фильм.
— А вы любите все приземлять. Помнишь, как там Куравлев сказал? «Что-то вы печете все, девочки, печете. Лучше уж капусту солили, что ли».
— Это я от скромности, а вообще-то я рад, что ты оценила мои старания.
На «летней фантазии» Максим не остановился и пошел дальше — из холодильника была торжественно извлечена миска с садовой клубникой.
— Давай дуршлаг, — он отсыпал половину ягод и отдал дуршлаг Тане, — помой, — распорядился он, оставшуюся ягоду поставил в холодильник.
Она практически одна съела тарелку клубники, Максим съел несколько ягод:
— Я в саду наелся, пока собирал, не хочу больше. Надо как-нибудь тебя в сад свозить, — осенила его счастливая мысль, он воодушевился ею, — будешь есть клубнику прямо с грядки, малину с куста.
Таню эта мысль нисколько не обрадовала. Когда Максим ушел, Таня разобрала чемодан, постирала одежду после путешествия.
На следующий день, прихватив с собой Сашу с Авророй, они все-таки съездили на речку, на Чемровку и загорали там до вечера.
Во вторник ей повезло — она застала Люду дома, Люда работала в лагере воспитателем, выходной она брала по вторникам. Максим отвез Таню в общежитие, где жили Андреевы, пообещав заехать через час. Лагерь принадлежал химкомбинату и в нем отдыхали в основном дети работников химкомбината. У Люды был старший отряд, Анжела жила с ней. В лагере было много детей из их школы, в том числе и Дима Ильин, он находился в среднем отряде, Людмила не заметила бы его пребывания, но вчера Дима взбудоражил весь педагогический состав, устроив побег из лагеря, и Люда вспомнила, что он из Таниного класса. Побег не удался, его случайно увидела в соседней деревне воспитательница, заехавшая по пути на продуктовой машине в магазин. Дима ушел из лагеря через неделю после заезда, на следующий день после выходного, когда к детям приезжали родители и привозили гостинцы. Дима уже «отбывал второй срок», первый сезон в лагере был еще его младший брат и к ним каждый выходной приезжали родители (Люда не знала, что Черных не отец Димке), а сейчас он в лагере один, и в этот раз его никто не навестил. Парня на первый раз простили, но Люда думала, что Дима может повторить попытку.