Читать интересную книгу Лавочка закрывается - Джозеф Хеллер

— Я ничуть не рисовался, Сэм. Большую часть времени я пребывал в паническом состоянии. Я иногда просыпался по утрам и пытался понять, где я, а потом пытался сообразить, что я, черт возьми, здесь делаю. Иногда я и теперь просыпаюсь с такими же мыслями.

— Ерунда, — сказал Зингер и ухмыльнулся. — И мне всегда казалось, что ты трахаешься сколько хочешь, тогда как остальным это не удавалось.

— Ну уж, совсем не сколько хочешь, — сказал Йоссарян, рассмеявшись. — Больше было трепу.

— Но когда ты сказал, что больше не будешь летать, мы все держали за тебя пальцы. Мы отлетали наши семьдесят заданий и были в той же лодке.

— Почему же вы не присоединились ко мне?

— Нам не хватало смелости. Нас послали домой сразу же после того, как тебя поймали, так что для нас все обернулось как нельзя лучше. Я тоже сказал «нет», но к тому времени они уже предоставили мне выбор. А что случилось с тобой?

— Меня тоже отправили домой. Они грозились меня убить, посадить в тюрьму, они сказали, что уничтожат меня. Они дали мне майора и отправили домой. Они хотели, чтобы все было шито-крыто.

— Большинство из нас восхищалось тобой. Да ты и теперь, кажется, знаешь, что делаешь.

— Это кто сказал? Я больше ни в чем не уверен.

— Брось ты, Йо-Йо. На нашем этаже говорят, что ты даже затеял роман с одной из сестер.

Йоссарян чуть не вспыхнул от гордости.

— Это уже и туда дошло?

— Нам об этом сказал доктор моего приятеля, — весело продолжал Зингер. — Я помню, что на Пьяносе у тебя тоже что-то было с одной из сестричек, а?

— Очень недолго. Она меня бросила, потому что сочла ненадежным. Беда в том, что если уж ты вскружил девушке голову, то должен кружить ее и дальше. Но это не имеет никакого отношения к любви.

— Я это тоже знаю, — сказал Зингер. — Но ты и еще пара ребят были с ней на берегу в купальных костюмах в тот день, когда Малыша Сэмпсона разрубило винтом самолета. Ты ведь помнишь Малыша Сэмпсона?

— Черт, конечно же, помню, — сказал Йоссарян. — Неужели ты думаешь, что я мог забыть Малыша Сэмпсона? Или Макуотта, который был в том самолете, что разрубил Малыша на части. Макуотт был моим любимым пилотом.

— И моим тоже. Он был пилотом во время рейда на Феррару, когда нам пришлось заходить на цель второй раз и когда убили Крафта, и бомбардира, которого звали Пинкард.

— Так ты был со мной в самолете и на этом задании?

— Конечно, был. А еще я был в самолете с Заморышем Джо, когда он забыл про запасной рычаг для выпуска шасси. И его наградили медалью.

— Мне тоже дали медаль за Феррару.

— Трудно поверить, что все это действительно было.

— Мне знакомо это чувство, — сказал Йоссарян. — Трудно поверить, что я позволил им делать со мной все это.

— Мне знакомо это чувство. Знаешь, странно с этим Сноуденом. — Зингер помедлил. — Я его не так уж хорошо знал.

— Я его просто не замечал.

— А теперь мне кажется, что он был одним из самых близких моих друзей.

— И я чувствую то же самое.

— А еще я чувствую, — гнул свое Сэмми, — что он — это лучшая часть моей жизни. Мне не нравится, как я об этом говорю. В этом есть что-то безнравственное. Но после него в моей жизни остался случай, нечто драматическое, о чем теперь можно поговорить, и нечто, доказывающее, что та война была по-настоящему настоящая. Люди теперь почти ничему не верят из того, что было; моих детей и внуков не особо интересуют все эти древности.

— Приведи ко мне своего приятеля, и я ему скажу, что это правда. Он здесь с чем лежит?

— Да так, обследование.

— А обследует его Тимер? — Йоссарян покачивал головой.

— Они давно знают друг друга, — сказал Зингер.

— Ах, вот оно что, — сказал Йоссарян голосом, исполненным саркастического сомнения, и Зингер понял, что обмануть Йоссаряна ему не удалось. — Ну, Сэмми, так что же там дальше? Я так и не научился штурманскому делу, но ориентироваться, вроде, стал получше. Я знаю многих женщин. Я хочу жениться еще раз.

— Я тоже знаю нескольких женщин, но в основном это старые друзья.

— Не женись, пока не почувствуешь, что у тебя нет другого выхода. Пока в этом не будет необходимости, ничего хорошего из этого у тебя не выйдет.

— Я могу еще поездить по свету, — сказал Зингер. — Друзья советуют мне совершить кругосветное путешествие. У меня есть знакомые времен моей работы в «Тайм». У меня есть хороший приятель в Австралии; он давно болен, у него болезнь Гийана-Барре, Он уже тоже не молод, и передвигаться на костылях ему не очень-то легко. Хотелось бы повидаться с ним еще раз. Есть у меня и еще один приятель — в Англии, он на пенсии, а другой — в Гонконге.

— Пожалуй, на твоем месте я бы съездил. Хоть будет чем себя занять. А этот твой приятель, который сейчас здесь, в больнице? Пациент Тимера.

— Его, наверно, скоро выпишут. Он был военнопленным в Дрездене вместе с Куртом Воннегутом и еще одним по имени Швейк. Ты себе можешь это представить?

— Когда-то в Неаполе я стоял в одной шеренге с солдатом по имени Швейк и познакомился там с одним парнем, которого звали Джозеф Кэй. Я ни разу не слышал про Дрезден, пока не прочел об этом в романе Воннегута. Пришли ко мне своего приятеля. Я бы хотел услышать про Воннегута.

— Он его не знает.

— Все равно, попроси его заглянуть, если он не против. Я здесь пробуду весь уикэнд. Ну, Сэмми, хочешь поспорить? Как ты думаешь, мы еще встретимся не в больнице?

Этот вопрос застал Зингера врасплох.

— Это тебе решать, Йоссарян. У меня-то время есть.

— Я запишу твой телефон, если ты мне его дашь. Может, стоит попробовать. Я бы хотел еще поговорить с тобой о Вильяме Сарояне. Ты ведь пытался писать рассказы, вроде тех, что писал он.

— И ты тоже. И что же с этим стало?

— Я пописал и бросил.

— Я тоже бросил. Ты когда-нибудь отправлял свои вещи в «Нью-Йоркер»?

— Я всякий раз мчался именно туда.

— И я тоже.

— Сэмми говорит, что вы спасли его жизнь, — сказал крупный человек в халате и домашних пижамных штанах; он громогласно и с веселым видом представился как Рабиновиц, голос у него был хрипловатый и твердый. — Расскажите мне, как это случилось.

— Пусть он сам сообщит вам подробности. Вы были в Дрездене?

— Он сообщит вам эти подробности. — Рабиновиц снова задержал взгляд на Анджеле. — А вы, молодая леди, похожи на одну даму, которую я где-то видел, только вот не могу припомнить, где. Она тоже была сногсшибательна. Мы с вами встречались? Раньше я выглядел помоложе.

— Не уверена. Это мой друг Энтони.

— Привет, Энтони. Слушайте меня хорошо, Энтони. Я не шучу. Вы сегодня должны вести себя с ней как с королевой, а если вы будете вести себя с ней иначе, то я обязательно узнаю об этом и начну посылать ей цветы, и вы окажетесь не у дел. Верно, дорогая? Приятного вечера, детка. Желаю хорошо провести время. Энтони, меня зовут Лю. Идите, развлекитесь немного.

— Непременно, Лю, — сказал Энтони.

— Я теперь на пенсии, торгую немного недвижимостью, занимаюсь потихоньку строительством со своим зятем. А вы?

— Я тоже на пенсии.

— Но вы работаете с Милоу Миндербиндером.

— Не полное время.

— У меня есть приятель, который хотел бы с ним встретиться. Я приведу его. А в больнице я, чтобы скинуть вес. У меня небольшие проблемы с сердцем, поэтому толстеть мне нельзя, но иногда я сбрасываю слишком много. Вот и лег обследоваться.

— У Денниса Тимера?

— Тимера я сто лет знаю. А эта миленькая блондиночка, похоже, просто куколка. Уверен, что где-то ее видел.

— Я думаю, вы бы запомнили.

— Поэтому-то я и уверен.

— Болезнь Ходжкина, — доверительно сообщил Тимер.

— Черт, — сказал Йоссарян. — Он не хочет, чтобы я знал.

— Он хочет, чтобы вообще никто не знал. Даже я. А я знаю его почти тридцать лет. Он тянет на рекорд.

— Он всегда был такой? Он не прочь пофлиртовать.

— И вы тоже не прочь. Со всеми. Вы хотите, чтобы все здесь были от вас без ума. Он более открытый. А вы — хитрый.

— Вы коварный тип и слишком много знаете.

Глядя на Рабиновица, Йоссарян видел перед собой высокого, откровенного, крупного сложения, но страшно исхудавшего человека. У него была абсолютно лысая макушка, седоватые рыжие усы и он проявлял агрессивное внимание к Анджеле, выказывая несокрушимую сексуальную самоуверенность, превосходившую и подавлявшую самоуверенность Анджелы. Йоссарян с удовольствием наблюдал, как она наклоняется вперед, чтобы подобрать бюст, как она кладет на колени руки, чтобы не задиралась юбка, как, усевшись, чопорно подгибает под себя ноги. Она столкнулась с такой подавляющей и властной сексуальной раскованностью, которую не могла принять, но не могла и победить.

— А ведь он даже не итальянец, — ворчал Йоссарян.