При этих словах маркиз живо представил себе лицо покойной жены и услышал ее низкий смеющийся голос: «А-а, так-то вы беспокоитесь о своей любимой жене, ваша светлость?» Он вспомнил, как она перегнулась через стол и обнажила свою набухшую грудь. «Посмотрите, сколько у меня молока! Какого прекрасного крепкого ребенка я рожу вам, ваша светлость!» Он вздохнул поглубже и усилием воли заставил себя говорить дальше. Хэтти видела это.
— В действительности все выглядело гораздо отвратительнее, но, повторяю, мне не хочется вам пересказывать эти подробности. Могу только сказать, что моя ярость достигла таких пределов, что в конце концов я схватил ее за плечи и встряхнул. Она вырвалась от меня и продолжала смеяться. Она была настолько пьяна, что не держалась на ногах. Неудивительно, что она споткнулась и буквально рухнула в кресло. От падения у нее начались схватки. Так что мне пришлось принимать у нее роды. Я должен был смотреть, как она рожает ребенка от другого мужчины. Это была крохотная девочка, которая прожила всего несколько минут. А ее мать в это время лежала в дурмане, не обращая на нее никакого внимания.
Я хочу, чтобы вы знали правду, — добавил он, помолчав, тем же бесстрастным голосом. — Элизабет умерла не в родах, как все считали и считают с моих слов. Она погибла в результате дорожного происшествия. Это произошло спустя две недели после смерти ребенка.
Он снова воспроизвел в уме, наверное, в сотый раз ту ужасную картину, которую составил по рассказу своего перепуганного конюха.
Элизабет без его ведома велела приготовить себе двухколесную коляску и впрячь в нее тогда еще не совсем объезженного гнедого жеребца. Она принялась так неистово стегать коня, что тот взбесился и поскакал во весь опор. Коляска опрокинулась, и Элизабет вместе с ней полетела под откос.
— Вот и все, Хэтти. Больше мне нечего сказать вам. Я не знаю, достаточно ли вам этого, чтобы вы поверили мне. Он отошел к камину.
Пока он рассказывал ей эту историю, она чувствовала себя так, как будто сама была рядом с ними, как будто была свидетельницей их взаимного раздражения и слышала, как они кричали друг на друга. Она не заметила, как в ее собственных глазах появилось горестное выражение. В какой-то момент она даже начала сочувствовать ему в его неспособности вытравить из памяти эти болезненные следы. Но существовало письмо. О нем она не могла забыть. Оставалось письмо, и вместе с ним несчастье Дэмиана, то горе, о котором он говорил Потсону.
Она рассматривала огромные тени на стенах, пытаясь извлечь истинный смысл из рассказа маркиза. Иногда ее мысли прерывались из-за неосознанного желания отказаться от размышления, но она заставляла себя вдумываться в его слова. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ей, что он сказал правду. У нее почти не было сомнений в этом, хотя ей хотелось, чтобы они оставались. Она хотела бы отругать его за ложь, но его признание не было ложью. Теперь она знала это. Она не только знала это, она также поняла, что у нее появилось желание верить ему.
Она снова вернулась к тем дням, когда приняла решение превратиться в джентльмена. Пять месяцев ее жизнь была подчинена единственной цели. Неужели существование лорда Гарри было напрасным? От этой мысли у нее так щемило сердце, что она предпочла бы лучше мучиться от острой боли в боку. В голове образовалась пустота.
— Вы сказали, что Элизабет отказалась назвать вам отца ребенка, — проговорила она с усилием. — Однако вы полагаете, что это Файли.
Он повернул к ней лицо, и она увидела удивление в его темных глазах, видимо, оттого, что закончились обличения и допросы.
— Да, это правда. Я уже сказал вам, что если бы я был совершенно уверен в этом, то давно убил бы его. Но младенец унаследовал его черты. Это была хорошенькая девочка с густыми рыжеватыми волосиками. Я бы не сказал, что она была похожа на Дэмиана или на меня. Мне нечего добавить к этому, Хэтти.
Она лежала, откинувшись на подушки и прикрыв глаза.
— Да большего, наверное, и не могло быть. Я верю, что вы рассказали обо всем.
Она почувствовала такое облегчение, что ей захотелось закричать. Это чувство так быстро заполнило ее сердце, душу и разум, что она не сразу осознала, как жестоко поступала до сих пор. Она стремилась уничтожить человека, который был невиновен.
— Боже мой! Я была Дон Кихотом, сражавшимся с ветряными мельницами в поисках истины. Зачем? Мне ничего не надо было делать, только поговорить с вами. Показать вам письмо Элизабет и узнать у вас правду. Я использовала вас для того, чтобы избавиться от собственного горя. Я вообразила вас средоточием всего зла на земле. И все это на основании одного-единственного клочка бумаги. Чего стоила моя вендетта! Должно быть, со мной жестокую шутку сыграла Немезида[6]. Разве простил бы меня Бог, если бы я совершила убийство?
Она разрыдалась. Первый раз она плакала так долго. Только теперь она до конца поняла, насколько несправедливыми были ее обвинения. В ее душе смешались ощущение вины, облегчение и отчаяние. Это было невыносимо. Что она могла натворить?! В ее неподвижных глазах застыло отчаяние.
— Хэтти, успокойтесь, вы не должны…
— Нет, нет. Я недостойна прощения. Я была уверена в вашей вине только потому, что меня сбило с толку это злополучное письмо. Никогда не прощу себе этой ошибки. За мою глупость, за мою слепоту…
Она отвернулась от него, пряча слезы стыда в подушку.
Он быстро подошел к ней, взял ее на руки и начал тихонько покачивать, прижимая к груди. Она не сопротивлялась. Чувствуя, что она пытается подавить рыдания, он гладил ее мягкие локоны и терпеливо ждал, пока она успокоится. Он невольно улыбнулся в тот момент, когда рыдания перешли в икоту, и приподнял ее повыше, чтобы видеть ее лицо. Она пыталась спрятать лицо в открытый ворот его белой рубашки.
— Послушайте, Хэтти, — сказал маркиз, — лорд Гарри должен смотреть мне прямо в глаза. Он имеет полное право назвать меня болваном за то, что я пустил все на самотек. И конечно же, лорд Гарри не должен вытирать слезы о мою шею. — Однако она продолжала рыдать, уткнувшись ему в шею. — Лорд Гарри — такой уважаемый джентльмен, — продолжал он, — его мужество и верность принципам заслуживают восхищения. И раз уж вы, моя дорогая Хэтти, лорд Гарри, вы должны вести себя достойно. Вы должны быстро найти какую-нибудь шпильку, чтобы уколоть меня. Как? Вы еще не готовы снова наброситься на меня? Лорд Гарри считал, что я порочен, что я хищник. Может быть, я не совсем такой, но я отличный игрок. Вот возьму и заставлю вас играть со мной в вист, пикет или фаро. Возьму и лишу вас приданого. Ведь мне ничего не стоит обыграть вас. Будете валяться у меня в ногах, когда останетесь без пенни в кармане. Ну, что вы скажете на это, Хэтти?