Читать интересную книгу Мать Печора (Трилогия) - Маремьяна Голубкова

Еще два месяца назад я, не задумываясь, ответила бы: "Ну, конечно же, наш голубковский колхоз имени Смидовича!" А сейчас вот сказать не могу.

Больше чем полвека прожила я в своем Голубкове и за это время сжилась со всеми: что ни голубковец, то свой да родной. Половина деревни - родня, другая половина - соседи близкие, друзья хорошие. Приедешь в Голубково или к рыбакам-голубчанам в Пнёво - с честью меня встречают. А тут приковал меня к себе веселый народ светлозерцы.

"Что в них такое кроется, что смотришь - и глаз оторвать не можешь?"

Перебираю я в уме все, что за эти два месяца видела и слышала. Все как будто здесь такое же, как и в любой другой рыбацкой бригаде. Вон и в голубковском колхозе ловят рыбу такими же новыми, уловистыми снастями. То же соревнование шевелит людей, тот же задор большевистский заставил голубчан принять вызов светлозерцев, а зятя моего Михайлу Вынукана меряться силами с Матвеем Перегудой.

Так же там днем и ночью новинка старинку гонит. Так же на любой час откликнется частушка, в любую минуту - пословица. Все будто такое же - и все не такое. И похоже, да не то же. Долго я ломала голову, в чем у светлозерцев отличка, и ничего не могла придумать. Помог мне разобраться все тот же Матвей.

- Есть, - говорит, - у нас одна загадка неотгадливая: "Что такое, чего люди слыхом не слыхали, видом не видали?" Вот нынче я знал бы, что ответить...

Я молчу, жду отгадку. С какую-то минуту потомил меня Матвей и сам же отвечает:

- Да мы сами, - говорит. - У нас любой человек чудо чудное, диво дивное, ни в какой другой земле не сыщешь. А до нашей поры и вовсе слыхом не слыхано, видом не видано. Хоть тебя, хоть меня, хоть любого возьми...

- Непарные люди-то, - говорю я Матвею. - Будто ягоды на кусту: одни созрели, а другие только наливаются.

- Так ведь нальются же, - усмехается Матвей.

Вот этот разговор я и вспомнила, когда захотела понять, чем светлозерцы от голубчан отличаются.

И пусть не обижаются мои земляки-голубчане, что в этой книге не про них речь велась, а про удалых рыбаков-передовиков из деревни Светлозерье.

6

Днем светлозерцы ловят белую рыбу, а на ночь выезжают с семужьими поплавями. Ночь проплавают, утром приедут, ворчат:

- Бьемся-бьемся, а семга думушки не думает.

- Воду цедим, поредню рвем, время проводим, а хоть бы клесковина семужья попалась!

Отдохнут, день ловят, а на ночь снова едут. Хоть и сердятся рыбаки, а понимают, что караулить семгу надо: семужий день вот-вот подойдет.

Первая семга - первая слава. Не один год помнят на каждом рыбоприемном пункте, кто выловил первую за лето семгу. По всей Печоре гремит слава про колхоз, который впереди всех сдает первый семужий улов.

Проездили светлозерцы с неделю, запечалились.

- Вот тебе и выполняй встречный план семгой! - говорят они Пете Каневу.

- Возьмите-ка меня с собой, - говорю я поплавщикам. - Нынче я опять в свое счастье верю.

Солнышко плывет к закату, ветер дует с заречной стороны. Поплавь надо метать из-под ветра. Переехали мы Печору - солнце в воду ушло. Промерил Миша воду, не доезжая до берега, развернул лодку и прочь от берега едет.

- Считайте гребки, - командует он гребцам.

Досчитали те до двадцати, выбрасывает Миша бережной матафан, рыбацкий плавучий маяк: показывает он, где поплавь начинается. За матафаном выбрались из лодки уши, а за ушами и вся поплавь идет. Мечет Миша нижнюю тетиву, Верочка - верхнюю, и за лодкой остаются плавки, будто бусы на нитке. На середине поплави другой матафан - крестовина из двух метровых досок. В середине крестовины столбик на полметра, а на столбике метелка, чтобы на воде видно было.

Целую неделю поплавщикам если и семга не ловилась, зато белой рыбы вдоволь было. А тут, как на смех, ни сига, ни нелемки. И только в самом конце берега завалился тяжелый, как колодина, налим да на пару с ним такая же грузная щука. Никогда щука в поплавь не мечется, если бы кто и сказал про то, я первая не поверила бы. А тут своими руками выхватила.

Вторую поплавь загадала я на свое счастье.

- Семги, - говорю, - еще не бывало. А уж если она в эту поплавь придет, значит, крепкое мое счастье.

И, верно, пришла тут и белая рыба, а вместе с ней и долгожданная первая семга. Все меня поздравляют. Иван завидует, а Верочка головой качает.

- Как это можно счастье с удачей путать? А вот не попала бы семга, что ж ты, Романовна, себя несчастной стала бы считать?

- Нет, - говорю, - Верочка. Три года подряд не заглянула бы в Печору семга, и тогда я свое счастье не утеряла бы.

Добыча ловца не ждет. Вовремя встретили светлозерцы семгу. Как весной взяли они скорохваткой большие тонны белой рыбы, так и теперь полными сетями черпали из Печоры живое серебро. Любая рыба идет - и то рыбаки весело ходят, смело ступают, светло поглядывают, а тут семга - вот люди и в задоре, как соколы в полете.

- Вода жидка, да семга густа.

- Пошла семужка. Только самим нынче плошать не надо.

Пожилые молодым не уступают, а и в Мишином звене комсомольская честь не гнется: догнали они Анну Егоровну и отставать не хотят. И вот в радости, в работе да веселье зародилась у рыбаков дума: "А нельзя ли нам свой план втрое перехлестнуть?"

Озорные эти слова первая сказала Верочка. Давно, видать, в комсомольских головах эта дума бродила.

Анне Егоровне сказали - та призадумалась. Трифон Окулович принахмурился.

- Всю Печору не вычерпать...

Николай Протасьевич прищурился и спрашивает:

- А по силам ли, ребята, затею затеяли?!

- А ведь стоит взяться, - отвечает Анна Егоровна.

- Выдюжим, - говорит и Степан Петрович.

- Осилим, - соглашается Николай Богданов.

А когда и Трифон Окулович без единого слова пожал Мише руку, сели звеньевые за стол и переписали свой договор наново.

Еще через неделю пришла из Усть-Цильмы газета. В статье Пети Канева говорились про светлозерцев хорошие слова: назывались они рыбаками-десятитонниками. И хоть дело это было у светлозерцев только еще надумано, из Петиной статьи было видно, что это живая быль. "У светлозерцев слова с делами не спорят", - писал Петя. А надо всей газетной полосой стояли большие цифры: "10 тонн на рыбака вместо 28 центнеров по плану!"

7

Весь август играли над Печорой переметные ветры. На какой-то редкий день отстоится погода. На реке тишь да гладь, а по небу все еще бегут непоседливые тучки. Ветерок-тиховей обмахнет своим легким крылом Печору. Пробежит темной полоской с берега на берег малая пузырчатая рябь. И опять на воде светлота, гладкота, ясень. Изредка прочеркнет по воде своим хребтом прямую ровную черту кривозубая щука, метнется в сторону от берега розовоглазая сорожка - и опять на реке тишь да гладь: ходи да слушай речи тундровых речек, урчанье ручьев, голоса далеких лесов.

Промелькнет такой редкий погожий день, и опять август заговорит ветрами. Налетит просоленный морем полуночник, приведет с собой взлохмаченные грозовые тучи. Свернутся они черными сытыми котами, помурлыкают громом. Проведет им ветер против шерсти - искры сыплются.

Сначала подымется на реке неживая окатистая волна, а потом разойдется, расшумится ветер - и ну колыхать мать Печору! Стадами, будто белые резвоногие олени, пасутся на реке волны. А меж них пастухами ездят на лодках, как на нартах, наши рыбаки и помахивают хореями-шестами, промеривают под собой непроглядную глубину.

Ничто не останавливает и светлозерцев в эту пору. С самой весны стоит у них в ушах молодой, зазывный клич старого бригадира:

- Вот они, руки-то! С морской волной схватятся - переборют!

Давно уехал от нас Петя Канев. Увез он с собой целый ворох новых рыбацких пословиц да поговорок, собрал все Оленькины песни и столько записал Матвеевых речей, что печатай он их целый год в газете - еще останется.

К концу августа снова начал Матвей на счетах пощелкивать, все квитанции подсчитывать, а в первых числах сентября объявил, что закончен светлозерцами и второй годовой план. Как просил Петя Канев, Матвей телеграфировал ему про это.

- Поднажмем, ребята, третий план одолеем, - говорил он, когда воротился из Юшина. - Так будем работать, сумеем в свой век три века упихать!

А "ребята", сколько ни жмут, перегнать друг дружку не могут.

Голубковские колхозники той порой худо ли, хорошо ли, а также подходили к полутораста процентам. Как-то Матвей туда снова съездил. Приезжал ответно в Глубокое и Михайло Вынукан.

- Двести процентов выполним, а сколько на третью сотню перейдем, не могу сказать, - говорил он Матвею.

- Молодцы голубковцы! - хлопал его по плечу Матвей. - Держись за гриву века, а не за хвост. Время нас разбудило, а теперь мы ему покоя не даем.

- Как это не даем? - удивляется Вынукан.

- Да так, - усмехается Перегуда. - Рядом с нами секунда и та растет: и не велика она, а укладиста.

- Да что она, не прежняя, что ли, секунда-то? - еще больше удивляется Михайло.

- Выходит, не прежняя. Время нас, а мы время переделываем.