Читать интересную книгу Большое Гнездо - Эдуард Зорин

— Бог в помощь!

— Дай и тебе бог крепкого здоровья, — отвечали, кланяясь, мужики.

Много уж копен торчало по всему сжатому полю, а еще больше оставалось на корню спелого хлеба. Хороший был урожай в этом году, сытной обещала быть зима…

Ближе к Москве больше становилось просторов, но под самым городом пошли сплошные леса. Поздней ночью постучал Веселица в наглухо запертые ворота.

Что да как, долго расспрашивал его въедливый страж, прежде чем пустить на ночлег.

Спал Веселица у попа Пафнутия на сеновале — в избу идти не захотел: душно было. Утром, ни свет ни заря, снова отправился в путь. Спешил Веселица ко времени быть во Владимире, князя не хотел гневить, да и самому не терпелось встретиться со старыми своими друзьями.

Ввечеру, проезжая через Потяжницы, услышал Веселица шум за плетнем. Не то баба плакала, не то всхлипывал мужик.

— Эй, кто там есть живой? — крикнул он, не слезая с коня.

Всхлипы прекратились, и из-за плетня высунулась женщина со сбившимися волосами. Глаза в глаза встретился с ней Веселица взглядом.

— Ты что ревешь? — спросил озадаченный дружинник.

— Да как не реветь-то, коли мужика мово взяли?

— Куды взяли-то?

— На рать, куды ж еще?.. А мужик мой хром и на один глаз слеп. Какой из него пешец?

— Ты, баба, говори, да не заговаривайся, — оборвал ее Веселица. — Хромых и кривых и прочих всяких убогих князь наш в войско свое не берет…

— То князь, а то боярин…

— Да кто же боярин-то у вас?

— А Одноок. Днесь водил он казать дружину на княжой двор, так самых крепких мужиков отобрал, и коней добрых, и кольчугу справную. А утром явился его тиун да на мужика мово и накинулся. Ты что, говорит, прячешься по углам, яко таракан? Ты почто не хочешь служить князю?!

— Эко наговорила ты мне всего, баба, а что-то не верится, — покачал головою Веселица.

— Да мне-то почто врать?

— Твой мужик…

— А я тебя о заступе не прашивала, сам кликнул. Вот и езжай себе мимо.

Веселица пристально посмотрел на бабу — нет, не врет она, слезы ее от горя, а не от хитрости.

— Что ж, одного твово, хворого-то, и взял Одноок? — спросил он.

— Почто одного? Не одного. Вон и Киршу взял, а он грудью скорбит, одною ногой в могиле. Да и Толпыга не краше Кирши. Жатва на носу, вот и оставил боярин крепких-то мужиков — так ему, знать, сподручнее…

И баба снова залилась громким плачем:

— И почто все горести на мою голову?!

— Сгинь ты! — рассердился оглохший от ее крика Веселица. — Лучше толком сказывай, где вашего тиуна искать.

— Фалалея-то?.. Да где ж его искать, как не у Сюхи? Тамо его и ищи…

Перестав всхлипывать, баба смотрела на Веселицу с затаенной надеждой.

— А Сюхина изба где?

— Вон с краю, — показала баба.

«Ах ты, боярин, ах, сукин сын», — со злорадством подумал Веселица, решительно направляя коня к Сюхиной избе.

На дворе у Сюхи кто лежал, кто сидел, прислонясь спиною к срубу, много было мужиков. Признал среди них Веселица и кривого на один глаз мужа давешней бойкой бабы.

Из двери выскочила босоногая растрепанная девка, увидев Веселицу, всплеснула руками и снова скрылась.

Пока дружинник спешивался, пока привязывал к столбику коня, на крыльцо вышел дородный краснорожий мужик в накинутом на одно плечо голубом опашне.

Поднимаясь на нижний приступок, Веселица спросил издалека:

— Это не ты ли Фалалей, Однооков тиун?

— Ну я, — ковыряясь ногтем в зубах, неохотно отозвался мужик. — А тебе пошто понадобился?

— Разговор наш впереди, не пустишь ли в избу? — сказал Веселица.

— Изба не моя, не я тут хозяин, — буркнул тиун. — Говори, с чем пожаловал?

— Фалалеюшка, — бархатно позвали из избы. Отволокнулось оконце, и в его проеме показался круглый и хмельной бабий лик.

— Чего тебе? — недовольно поморщился тиун.

— Это кто же к нам пожаловал? — бесстыже улыбаясь, повернулось круглое лицо к Веселице.

— Кто пожаловал, дело не твое, — буркнул тиун и растопыренной ладонью вдавил лицо в избу. Дощечка задвинулась.

Фалалей смущенно покашлял.

— Вольна баба в языке, — сказал он. — Эк ее разохотило.

И, вперив бесцветные глаза в Веселицу, во второй раз спросил:

— Так почто ко мне пожаловал, мил человек?

— Ты, что ль, мужиков набираешь в дружину? — строго спросил Веселица.

— Ну, я…

— Отчего ж одни калеки у тебя на дворе?

— Чего ж калеки-то? — смешался тиун. — Мужики справные…

— Оно и видать: один безглазый, другой хромой.

— Да в глазах ли сила ратная? — заюлил Фалалей. — Уж не в одной сече они побывали — и с Андреем хаживали, и с Михалкой. Одно слово — народ бывалый. А князю желторотые-то птенцы — на что?.. Э, погоди-ко, — спохватился вдруг он. — Ты-то пошто встрял? Ты-то кто есть такой?

— Не твое дело, тиун, меня спрашивать, — нахмурился Веселица. — Твое дело отвечать.

Тут из толпы сидящих у амбара мужиков кто-то подал хилый голосок:

— Веселица енто, Фалалей. Я его во Владимире не раз встречал…

— Что? — вытаращил глаза тиун.

— Веселица и есть, — подтвердил мужик.

Фалалей выпрямился, грудь колесом, угрожающе двинулся на дружинника.

— Да как ты смел, боярский закуп, не в свое дело встревать?! — зарычал он, выкатывая из орбит глаза. — Да как ты в Потяжницы попал?

Веселица отступил на шаг, спокойно положил ладонь на перекрестье меча.

— Не закуп я, а князев дружинник, — сказал он, — и ты на меня, тиун, не рычи.

— Закуп он, закуп, — пропищал голос из толпы. — Не слушай его, Фалалей!

На сей раз приметил Веселица крикуна — тот самый мужик это и был, хромой и безглазый, чью бабу встретил он у плетня.

— Ну-ка, все разом, — сказал тиун, с опаской поглядывая на протянутую к мечу Веселицыну руку, — навались, мужички!

Вскинулась послушная Фалалею серая толпа, галдя, окружила дружинника.

— Хватай его да вали наземь! — приказывал тиун.

— Стой! — закричал Веселица. — Стой, Фалалей! Обманул тебя мужик, образумься, пока не поздно!..

— Вяжите его, вяжите, — подначивал мужиков тиун. — Что к чему, опосля разберемся.

Выхватил Веселица меч — отхлынула в ужасе толпа (Фалалей, защищаясь локтем, попятился на крыльцо) перерубил прихваченные к столбику поводья, вскочил на коня.

Вертясь посреди двора, пригрозил тиуну:

— Гляди у меня, Фалалей, наплачешься вместе со своим боярином!..

Глава шестая

1

Хорошие вести застревают в пути, злые вести летят быстрее птицы. Раньше других узнали в Новгороде о новой задумке Всеволода.

Опечалился Ярополк Ярославич, приехал к Мартирию, понуро сидел в палатах, говорил тихим голосом:

— Все это твои козни, Мартирий. Наговорил ты батюшке с три короба, наобещал и того боле. А нынче, объединясь с Рюриком, идет Всеволод на Чернигов, мстит за свою обиду.

— Зря печалишься, княже, — успокаивал его владыка, — не в твои пределы вступило Всеволодово войско. А за батюшку ты не беспокойся, и вины твоей в этом нет. Там за киевский стол идет давнишний спор, им его и решать. Ты же разумом укрепись и о своих делах подумай. Ярослав до сих пор стоит в Торжке, на дорогах купцам ни проходу, ни проезду нет от лихих людей. Собери, не откладывая, бояр, посоветуйся с передними мужами, скажи, что дальше намерен делать, как урядишься со свеями и с Ярославом.

— Да какой со свеями ряд? — оживляясь, сказал молодой князь. — С ними я и с одною дружиной за все обиды сведу разом счет. А Ярослав пущай убирается сам. Меня кликнуло вече — не его. Кому же и владеть, как не мне, новгородской землею? Дерзость его неслыханна.

— Хорошее, твердое слово сказал ты, княже, — улыбнулся Мартирий, в душе посмеиваясь над его вспыльчивостью. — Народом править — не борзым конем. Конь и тот норовист, а ежели не кормлен, то и не смел. Прежде чем на свеев пойти, допусти хлебушко через Торжок. Ярослав нам теперь опаснее любого другого ворога. От него все беды пошли, с ним и управляйся в первую голову. С тобою бог и законное право…

Однако, беседуя терпеливо с Ярополком Ярославичем, и сам Мартирий втайне тревожился. Не нравилось ему, что не раньше и не позже, а сразу после того, как узнал о переменах, случившихся в Новгороде, пошел Всеволод на Чернигов, хотя и раньше просил его об этом Рюрик. Покуда с вечем считался владимирский князь, покуда притворялся, что считается с Боярским советом, не хотел он, должно, нарушать старого обычая, не хотел силой сажать Ярослава, а волею самого владыки. Тогда надежно связал бы он Мартирия, тогда крепко и надолго обосновался бы в Новгороде и любое несогласие волею того же веча пресекал бы на самом корню. Вольницей вольницу задушить мечтал Всеволод, руками самих же новгородцев накинуть на них прочную петлю.