так по имени министра обороны страны Андре Мажино, принявшего решение о ее возведении. Линия Мажино стала вершиной военно-строительного искусства того времени и была совершенно неприступной. Чтобы ее оборонять, требовалось совсем небольшое количество войск. Это высвобождало крупные армейские силы для других участков фронта. Прорваться к Парижу немецкая армия могла только в обход, с севера, через территорию соседней Бельгии. Когда Черчилль призывал нейтральные страны не бояться Гитлера, а смело становиться в ряды союзников, он в первую очередь имел в виду Бельгию. Если бы только она впустила французскую армию и Британский экспедиционный корпус на свою территорию, если бы только они смогли занять позиции вместе с частями бельгийской армии на границе с Германией, судьба нацистов оказалась бы решенной. Бельгийско-немецкая граница имела протяженность чуть больше 100 километров, еще приблизительно такой же протяженности была граница между Третьим рейхом и Люксембургом, через который можно было проникнуть в Бельгию, а затем во Францию. Оборонять столь короткий участок фронта совместными британско-франко-бельгийскими силами было бы проще простого. Вермахт же практически не имел шансов прорваться. Таким образом перед Германией на западе Европы выстроилась бы стена, пробить которую не представлялось возможным. Тем временем между Западом и нацистами началась ожесточенная гонка вооружений, которую Германия отчаянно проигрывала. К весне 1940 года одни только англичане уже выпускали больше самолетов, чем была в состоянии производить немецкая экономика, а ведь самолеты и другое вооружение делать для союзников с осени 1939 года взялись и Соединенные Штаты Америки. Третий рейх задыхался от введенных против него экономических санкций и от морской блокады. Остановившиеся поставки железной руды через Нарвик стали последним гвоздем, вбитым в гроб немецкой военной промышленности.
Отступать Адольфу Гитлеру в мае 1940 года было некуда. Речь в его случае не шла о том, чтобы уйти с должности канцлера Германии, как с поста премьер-министра Великобритании ушел Чемберлен. У Гитлера такого политического выбора не было. Его, Геринга, Геббельса, Гейдриха, Гиммлера, всю эту нацистскую камарилью, без сомнения, предали бы суду, потеряй они власть. Нет, у них имелся только один выход остаться на политической поверхности – устроить мировую войну всерьез. Нападение на Западную Европу с целью разгромить Францию и вывести таким образом главную сухопутную силу союзников из игры было затеей с военной точки зрения совершенно безумной, хотя если бы это удалось, германский нацизм был бы спасен. Война с Францией и Великобританией была совсем иным делом, нежели столкновение с Польшей. Даже простое соотношение воинских сил было не в пользу Германии, но куда хуже выглядело соотношение человеческих, промышленных и сырьевых ресурсов, которые, в конце концов, и должны были решить исход войны. Весной 1940 года никому и в голову не могло прийти, что Германия сумеет разгромить Западную Европу за две недели (Дюнкерк случился через 16 дней после начала боевых действий). Все военные специалисты того времени, включая большинство немецкого генералитета, не сомневались в том, что предстоящая война будет затяжной, а у Германии нет для такой войны ресурсов – ни человеческих, ни промышленных, ни сырьевых.
Численность войск у союзников и вермахта накануне Французской кампании была приблизительно одинаковой: 3,3 миллиона солдат и офицеров у союзников, 3,35 миллиона солдат и офицеров у вермахта. Однако у союзников имелось в два раза больше артиллерии, особенно ощутимым был дисбаланс в тяжелой артиллерии, оставшейся у французов еще с Первой мировой войны. Сегодня многим это может показаться удивительным, но союзники в полтора раза превосходили вермахт по количеству танков, а главное, французские танки весной 1940 года были куда лучше немецких. Две трети танкового парка германских вооруженных сил весной 1940 года составляли танкетки типа T-1 и T-2, в то время как у французов имелись отличные тяжелые танки B1, а также великолепные средние танки S35. Единственное немецкое преимущество заключалось в авиации: у люфтваффе было в 1,7 раза больше самолетов, нежели у союзников, а немецкие самолеты и летчики давали десять очков вперед французским, бельгийским и голландским. Однако даже в авиации превосходство нацистов было довольно шатким. Люфтваффе действительно были на голову выше отсталых французских и особенно бельгийско-голландских ВВС, но британские ВВС немецким не уступали ни в самолетах, ни в пилотах, в чем весь мир сможет удостовериться осенью 1940 года во время Битвы за Британию. Главная проблема союзников в небе, когда началась Французская кампания, заключалась в том, что англичане оставили большую часть своей авиации дома, на островах. На первом этапе они посчитали, что хватит тех самолетов, что уже отправлены во Францию, а затем, когда ситуация резко ухудшилась, Черчилль побоялся перебрасывать английскую авиацию во французскую мясорубку, понимая, что эта техника очень скоро Британии самой сильно понадобится. Если бы только англичане успели до начала немецкого вторжения организовать во Франции такую систему ПВО, какую они создали у себя на островах, никакого блицкрига бы не случилось. Союзники повсюду опоздали буквально на полшага. По заказу военного министерства Америка произвела для Франции крупную партию истребителей – всего 560 самолетов, доставить которые планировали в июне 1940 года. Новому премьер-министру Великобритании Уинстону Черчиллю хватило бы, вероятно, одного месяца после вступления в должность, чтобы подготовить Западную Европу к тотальной обороне. У него, однако, не оказалось в распоряжении даже лишнего дня. Наоборот, первый день войны он потерял из-за Чемберлена и бюрократии. При условии, что до катастрофы на Западном фронте с момента начала боевых действий прошло всего пять дней, это было очень много.
Практически весь высший немецкий генералитет, как никто другой, боялся войны на Западе. По их мнению, выиграть такую войну было невозможно. Этих людей абсолютно не интересовала политика, они смотрели на предстоящую кампанию исключительно через призму военного искусства, уникального по степени дерзости. Это затем, в июне 1940 года, после победы над Францией, генералитет назовет свершившееся выдающейся смелостью гениального Адольфа Гитлера. Перед началом же Французской кампании многие немецкие генералы от страха думали больше о перевороте в стране и о свержении Гитлера, нежели о победе над союзниками. Проблема заключалась ведь не только в том, что вермахту предстояло атаковать превосходящие силы союзников, но и в том, что единственным способом одержать верх являлся полный разгром врага в кратчайшие сроки, буквально за один-два месяца, поскольку вести затяжную войну Германия была не в состоянии. Это уже было за гранью разумного: представить себе такой исход надвигающейся войны не мог никто. Ведь ко всем военно-экономическим недостаткам у Германии еще имелись и колоссальные стратегические трудности.
Если у союзников был лишь один уязвимый участок фронта, в Бельгии, протяженностью немногим более сотни километров,