Читать интересную книгу Дикая Охота - Роман Афанасьев

Водитель «мерса» тоже выскочил на дорогу и, держа пистолет обеими руками, прицелился прямо в Кобылина, скорчившегося на крыше «Хундая». Он успел выстрелить только один раз — Алексей вывернул кисть и быстро спустил курок — два раза подряд, так, что его выстрелы почти слились в один. Первая пуля попала шоферу в плечо, отбросила на распахнутую дверь машины, а вторая, пущенная следом, пробила грудь. Водила выронил пистолет на асфальт, завалился на бок и сполз по двери на дорогу.

Кобылин змеей соскользнул с крыши «Хундая», лишь краем глаза отметив, что позади него народ начал выскакивать из машин и прятаться за соседние. Упав на асфальт, Кобылин заглянул под авто, но не увидел ног охранника, хотя чертовски на это рассчитывал. Даже не успев опомниться, он тут же откатился в сторону, и вовремя — охранник, вскочивший на багажник своего «мерса», выстрелил в Кобылина сверху вниз — так же быстро, два раза. Откатившийся охотник почувствовал горячую волну воздуха, когда одна из пуль пролетела мимо его щеки, но не дрогнул — вскинул пистолет и выстрелил снизу вверх, всадив пулю точно в лоб охраннику, что торчал на багажнике машины, как огромная мишень. От удара пули голова телохранителя запрокинулась, он взмахнул руками и с грохотом рухнул с багажника спиной вперед, прямо в черный проем между бортами машин.

Алексей привстал на одно колено, навел пистолет на распахнутую пассажирскую дверь «Мерседеса», не обращая внимания на крики, что раздавались из других машин. Сейчас его интересовало только одно — есть ли в машине другие стрелки, или там остался только проклятый Ирод.

Он успел заметить движение внутри машины — даже сквозь тонированное стекло, и тут же вскочил на ноги, держа дверцу на прицеле. И вовремя — человек в бежевом плаще выбрался с другой стороны машины, но убежать не успел — резко развернулся, почувствовав на себе взгляд охотника, обернулся. Тогда Кобылин спустил курок. Два раза.

Первая пуля ударила прямо в грудь, проделав в белоснежной рубашке маленькую черную дыру. Но вместо второго выстрела пистолет Кобылина вдруг сухо щелкнул. Потом еще раз, когда охотник автоматически спустил курок, видя, что человек в бежевом плаще и не думает падать. Совершенно автоматически Кобылин выпустил заклинивший пистолет из пальцев, вырвал из ножен под мышкой метательный нож и одним движением отправил его в полет. Человек в плаще, попятившийся после первого выстрела, так же быстро взмахнул рукой, и нож, летящий ему в лицо, резко взвился свечой вверх, словно отбитый невидимым щитом.

Кобылин рванул из кармана раскладной нож, с которым не расставался даже во сне, провел по лезвию окровавленной рукой и медленно двинулся к Ироду, стоявшему на месте и, казалось, совершенно спокойному. Он был точно таким, каким описал его Гриша — рослый широкоплечий мужчина, немного за сорок. Спокойное мягкое лицо, высокий лоб, русые волосы зачесаны на пробор. Огромные очки в черепаховой оправе, за ними — невозмутимые и неподвижные глаза. Бежевый плащ, совершенно новый, на нем ни единой складочки. Белая рубашка, черная полоска узкого галстука и рядом с ней — черное пятно от пули. Никаких следов крови — просто дырка, словно за рубашкой скрывалось не живое тело, а деревянный манекен.

Скользнув между машинами, Кобылин вышел к Ироду, что чуть попятился, давая охотнику возможность встать напротив. Алексей, не отрывая взгляда от пустых глаз Ирода, скрытых за толстыми стеклами очков, сделал крохотный шаг вперед, держа наготове нож. Он не знал, чего ожидать от этого чудовища, укравшего человеческий облик, но ничуть не боялся его. Больше того, спокойствие этого монстра ему даже немного нравилось. В этом было какое-то благородство, чувство внутреннего достоинства, сдержанная гордость — все, что должно быть у настоящего врага. Сделав еще один крохотный шаг вперед, Кобылин медленно опустил нож.

Не в силах оторвать взгляда от спокойного и мужественного лица Ирода, Кобылин вдруг почувствовал, как в тело вернулась боль. Болели разбитые колени и локти. Ушибленное бедро. Ломило где-то в ребрах с левой стороны, пульсировала болью прокушенная губа. Ныли выбитые и вывихнутые пальцы рук, а в затылок словно колотили молотком. Что он тут делает? Среди перепуганных людей, пытающихся уехать подальше от стрельбы, среди этой кучи-малы из машин, что рвутся вперед, не обращая внимания на царапины на бамперах и сорванные зеркала? Надо убираться отсюда, и поскорее, пока не нагрянули менты, спецслужбы, врачи и просто взбешенные водилы из помятых и простреленных авто. Надо уходить. Просто сесть за руль этой шикарной тачки, выжать газ и умчаться в сторону области. Залечь на дно, оккупировать какую-нибудь пустую дачу и отсидеться там, зализать раны. Все так.

Приняв такое решение, Кобылин кивнул. И тут же ему стало легче — боль отступила, скрылась в тумане, сменившись прохладным покоем. Стало так хорошо, так приятно, что захотелось петь. Алексей прыснул от смеха, вскинул руки к окровавленному рту и чуть не выколол себе глаз. Что это? Нож! Прочь! Он будет только мешать держать руль.

Алексей разжал пальцы, и железяка, звеня и подпрыгивая по асфальту, ускакала под машину. Стало еще легче, словно он выкинул огромный груз, тянувший к земле. Охотнику казалось, что еще минута — и он взлетит, как воздушный шарик, переполненный теплом и светом. Ему было так хорошо, как не было никогда в жизни — все печали ушли, все тревоги пропали, отступила боль.

Остались только голоса — злые, раздраженные, что царапали его голову изнутри. Их почему-то было два — тонкий, женский, и грубый, мужской. Кажется, там была еще парочка глухих голосов, но они только выли, даже не пытались шептать. Это было неприятное чувство — голову словно царапали изнутри. Алексей поспешил заглушить голоса, он оттолкнул их, запрятал поглубже, не пуская к себе, и торопливо сделал шаг вперед, пытаясь уйти из этого неприятного места.

Теперь нужно было просто обойти машину, пройти перед черным лакированным капотом, сесть за руль и тронуться с места. Это просто. Это легко. Это приятно. Вот только надо протиснуться мимо этого друга в бежевом плаще, что стоит на дороге. О, ну тут все просто — вот он посторонился, пропуская охотника, и, кажется, даже улыбнулся. Алексея обдало приятной теплой волной добра, исходящей от этого милого человека. Он заулыбался в ответ, чувствуя, как у него кружится голова. Это так приятно, словно только что выпил маленькую рюмочку текилы, что должна стать началом настоящего праздника жизни. Да, он точно пьяный — и голова кружится, и внутри все так воздушно и приятно… Но пить нельзя. Нельзя. Никогда. Нельзя! Это мешает охоте. Какой охоте? Охота давно кончилась…

Кобылин, глядя в строгие глаза человека в очках, что стоял прямо напротив него, широко улыбнулся, переполненный счастьем и добром.

— Охота не кончается никогда, — счастливо поведал он и громко рассмеялся.

Он еще смеялся, когда преграда внутри его головы лопнула, разлетевшись клочьями под натиском грубого мужского голоса. Темный зверь с пылающими алым огнем глазами, серийный убийца с окровавленной бритвой в руках ворвался в сознание Кобылина под пронзительный женский крик. Багровая пелена закрыла глаза Алексея, когда его темная сторона рванулась вверх, вытесняя из головы благостную муть. Глаза охотника полыхнули алым, руки вскинулись сами по себе, и он прыгнул на человека в бежевом плаще, что не был человеком. Рыча, как оборотень, Кобылин обхватил плечи жертвы и впился окровавленным ртом в шею этого существа, чуть ниже уха.

Он не слышал воя, не чувствовал ударов, сыпавшихся на него — швырнул жертву на асфальт и навалился сверху, остервенело терзая упавшее тело. Охотник кусал его, драл в клочья, бил, тряс, как куклу, — до тех пор, пока багровая пелена не опустилась ниже, затмевая его разум, и не закрыла собой весь окружающий мир.

ЭПИЛОГ

Над пустыми столами бара плавали сизые клочья сигаретного дыма, почти неразличимые в подвальной полутьме. Свет галогенной лампы, висевшей над прилавком, за которым высилась массивная фигура продавщицы, освещал только самый центр забегаловки. Он выхватывал из темноты грубые, сколоченные из досок столы, все еще пустовавшие, оставляя в темноте места для привередливых клиентов, что располагались вдоль стен. Эти столы были отделены друг от друга деревянными перегородками, невысокими, такими, чтобы сидевшие не видели друг друга, но не особенно мешавшими общению. Именно за ними, в этих приватных уголках, и начинали собираться первые клиенты.

Пара компаний тихо шепталась в своих уголках, еще несколько пар мрачно потягивали пиво из приземистых широких кружек, трое одиночек, застолбившие теплые местечки, явно дожидались своих товарищей, уныло изучая три строчки меню, напечатанные огромными буквами на серых бумажных листах. Из старенького музыкального центра, приютившегося на углу холодильного ларя справа от продавщицы, хрипло шептало радио, выдавая мелодии двадцатилетней давности.