Читать интересную книгу Свадьбы - Владислав Бахревский

- Господи! Хоть бы капельку! Ванечке! Русского молочка!

Вбежала в комнату кормилица, всплеснула руками, увидев свою хозяйку в таком виде. Схватилась за мальчика, а Надежда не пускает. Всего, может, секундочку не отпускала, а потом - поникла и отдала.

Тут уж другие служанки примчались, но Надежда опамятовалась.

- Что глядите? Подайте новое платье, какое принес мне Кизлярагасы.

Вечером Надежда уже сидела у изголовья разбитого параличом падишаха.

Падишах косил на нее левым здоровым глазом, правый был закрыт, и из этого здорового глаза у него текли слезы. Надежда отирала распухшее лицо больного, шептала непонятные, но ласковые слова, и падишах засыпал.

Глава третья

Колокола всю свою медную, посеребренную радость вызванивали до последней копеечки, а потому чудились золотыми.

Георгий влетел на монастырский холм, из-под руки оглядывая в весенней горьковатой дымке город Яссы - столицу многохитрого волка, господаря волка, ибо Лупу - волк.

В сиреневой дымке, поднявшейся над землей, сияли золотые купола и пробивались к небу каменные ростки башен и шпилей, но увидал все это Георгий в один пригляд. Конь задрожал, захрапел, попятился, приседая на задние ноги.

- Господи, помилуй! - воскликнули за спиной подоспевшие казаки, и только теперь Георгий увидел то, что было перед ним, - столб с перекладиной, веревка, а на веревке - мертвяк. А пониже - другой столб, а там третий, и видимо- невидимо таких столбов вдоль дороги до самого города.И ни один из них не пустовал.

Все сорок казаков, приехавших за тысячу верст поздравить господаря с молодой женой, теснились на холме в страхе и смятении: то ли поворачивать, пока голова на плечах, то ли подождать да разузнать хорошенько, что такое приключилось в богатом городе Яссах.

- Господь милостив, поехали с божьим именем на устах! - так сказал ехавший среди казаков старец-монах, посол московского царя грек Арсений.

- В проруби воду не пробуют, однако и не лезут в нее, коли время для иордани не пришло, - пробубнил Худоложка.

- Это гайдуки, - сказал монах. - Господарь Василий Лупу дал обет перевести разбойное племя. Эти пойманы и повешены, дабы не могли испортить свадьбы господаря с черкесской княжной.

Глава четвертая

Свадебный пир шел уже вторую неделю.

Княжна, по обычаю своей страны, первый день стояла в комнате невесты на серебряных ходулях-туфельках в пол- казацкого седла высотою, в прекрасных, с рукавами-крыльями, одеждах, придуманных в горах Кавказа.

Ее муж был немолод, но он был государь, а в детстве она любила сказки о заезжих принцах. Сказка обернулась былью. Да ведь и то, не в гарем угодила, а стала женой - единственной - христианского православного царя, на земле которого горы и долины, города и виноградники. И виноградари, и золотое вино, и лучшее вино - зеленое, из лучшего котнарского винограда. Его нельзя перевозить. На четвертый год выдержки оно становится крепким, как взрыв пороховой бочки, и чем оно старее, тем зеленее. Здесь каждый сорт вина превосходный: грыса, бербечел, фрункуша, бусуен, пе- лин…

А потому и пляшут здесь быстрее, чем бежит по сухой степи огонь, поют, забывая все горести, все грехи, совершенные и которым еще предстоит отяжелить душу.

У княжны были черные, сверкающие, как черный алмаз, глаза, белое, тронутое румяностью восхода лицо, шелковое море черных прямых волос и нездешняя, простенькая, как полевой цветок, который не боится быть таким, каким он родился, улыбка.

Василий Лупу, седой висками, усами, но сильный, большой, смеющийся, в счастье шел в тайник к своим сокровищам, и он не мог не разделить с княжной этой страсти своей, этой тайны, великого своего волшебства, которое удержало его у власти больше двадцати лет.

Княжна обрадовалась блестящим камешкам, как сказке. Она сначала боялась дотронутся до всех этих чудес, и Лупа взял тогда пригоршню изумрудов и пересыпал княжне в тонкие ладошки-лодочки. Она стала играть каменьями и жемчугом, глядеть через них на свечи, ловить свободной рукой длинные огни-мечи, летящие из бриллиантов. И потом, отложив игрушки, княжна таким долгим, благодарным взглядом одарила господаря, что он понял - княжна будет верна ему, даже если его и на свете не будет. И он, мудрый и мудреный человек, понял: не ради камешков эта верность, не потому, что судьбой княжна теперь в доле, а потому, что она приняла со страстью и эту тяжкую тайну, это бремя - быть хранителем и накопителем чудес земных и рукотворных, она разделит все, что ни пошлет судьба Лупу и ей, стало быть…

Он сказал:

- От московского царя прибыл посол с подарками, а с послом приехали донские казаки, у которых есть свои подарки. И что бы ни привезло это посольство, я дарю тебе. В твою казну.

- Спасибо, князь, - склонила голову княжна. - Это будет мое, но пусть это будет и твое.

Ей тоже хотелось сделать мужу подарок, и она спросила:

- Не изволит ли государь посмотреть танцы джигитов и девушек моей страны?

С княжной прибыла сотня джигитов и полсотни служанок.

- Я буду счастлив, государыня, посмотреть танцы и послушать песни твоей родины. Давай на этот праздник пригласим московского посла и казаков.

Танцевали черкесы па носках, танцевали черкешенки-черешенки. Черные, до полу, платья, шитые золотом и серебром, рукава-крылья черные, расшитые таинственными знаками, а из-под черного розовый, как утренняя нежность, шелк подкладки. Плыли девушки, словно прекрасные облака, то ли наваждение, то ли явь, то ли танец, то ли магия любви.

Лицо господаря светилось безмятежностью, а княжна, как серна, как звезда, строга и ослепительна; явилась, но может и сорваться в безумный, губительный полет. Звезды ведь падают.

Василий Лупу дотронулся рукой до глаз, снимая колдовство и расслабленность: дела, дела. Глянул на монаха Арсения, улыбнулся, но так улыбнулся, что как бы чего-то и оставил про запас.

Казакам бочку вина пожаловал.

Когда танцы кончились, с господарем остался московский посол да Худоложка с Георгием, остальные казаки вино пошли отведывать. Получился как бы неофициальный прием, на котором о настоящем помнят, но говорят о будущем.

- Мне известно, что Турция не мыслит потерю Азова. Войско в Стамбуле собрано, но мне до сих пор удавалось, любя брата моего, вашего государя Михаила Федоровича, оттягивать сроки похода. Я знаю, что теперь вышла новая долгая отсрочка войны, - пристально глянул на московского посла. - Это мне стоило очень больших денег, но ради мира и любви к брату моему я денег не жалел.

- Государь прислал тебе, князь Василий, сорок сороков соболей.

- Я счастлив, что ваш государь меня не забывает.

Василий Лупу соскочил проворно со своего государева

места, пробежал наискосок через залу к иконам и встал на колени.

- Помолимся.

Помолились.

- С богом, - сказал Василий, поднимаясь с колен и отпуская гостей.

В передней ловкие слуги шепнут казакам: господарь ожидает их для тайного от Москвы свидания, то же нашепчут и московскому греку.

- Деньги, нужны деньги, соболя. Если в Москве хотят мира, пусть шлют соболей. Пока я в силах, я куплю для Москвы мир, но условие одно - вернуть Азов. Без этого мир невозможен, возможны одни отсрочки.

Это будет сказано монаху Арсению. В Москве не знают, что Ибрагим болен, а если и узнают, им будет дано понять: не в одном Ибрагиме дело. Азов нужен не Ибрагиму, Турции он нужен.

- Вы привезли замечательные каменья! Им цены нет! - будет говорить Лупу Георгию и Худоложке. - Передайте мой поклон господам атаманам великого Войска Донского. Скажите - господарь помнит о казаках. Теперь с полгода бояться вам в Азове некого, разве татарский хан помешает мирному вашему житью - султан Ибрагим болен. Поход на Азов великий визирь Мустафа пока отложил. Прошу вас, однако, не сообщать этого московскому послу. Пусть это будет наша тайна. Казакам невыгодно, чтобы в Москве скоро узнали о болезни падишаха. Москва перестанет оказывать вам спешную помощь хлебом и оружием. Задержит войска, которые в Москве собраны для помощи великому Войску Донскому против турок.

Хитрая лиса этот Василий Волк. Ему надо передать в Турцию все, что вызнает у казаков и у москвичей. Туркам надо знать одно: поможет московский царь казакам войском или пе решится?

- Нам в Азове москалей не надобно! - крикнул Худоложка.

Георгий - переводчик. Он бы и смягчил перевод, но по глазам господаря видно, что он по-русски мало-мало понимает. Эх, Худоложка, политикан с саблей на боку.

МОСКВА Глава первая

Над Московским царством стояла страшно сверкающая вестница беды - звезда пришлая, двуглазая. Один ее глаз был иссиня-зелен - кошачьей ярости, а другой - красен, как дьявольское око.

Москва под звездой этой ссутулилась и притихла.

Царь Михаил Федорович ложился спать не иначе, как положив под подушку перстенек с нефритом, ибо нефрит, известное дело, гонит дурные сны. А сна и вовсе не стало.