Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тетя Сара?
Посмотрев вниз, я вижу свою племянницу Элис, дергающую меня за руку. Она глядит на меня с благоговением.
– Вы правда работали с Холли Рэндольф? Когда она еще не стала звездой?
Я киваю.
– Работала. Она была очень хорошая. Но это было давно, почти что до твоего рождения.
– Как вы думаете, она все еще хорошая?
– Думаю, она может все еще быть хорошей. Знаешь, некоторые знаменитые люди остаются хорошими.
– Ух ты, хотела бы я с Холли Рэндольф познакомиться.
Я смотрю на Карен, подняв брови; та застенчиво улыбается.
– Милая, давай-ка спускаться в бабушкин и дедушкин ресторан. Я знаю, что там огромная индюшка ждет, чтобы ее порезали на кусочки!
Мы просачиваемся в прихожую; Карен говорит мне:
– Знаешь, я тут стала читать эти голливудские #MeToo-истории. Безумные они какие-то, правда?
– Весь мир безумный. А что, ты им не веришь?
– Нет, верю. Просто я потрясена, вот и все.
– Ну, – говорю я, когда последние из нас выходят из квартиры, – вот такие вот потрясающие вещи происходят. Я бы тебе рассказала историй.
Карен смотрит на меня с недоумением. Я в глубокой задумчивости закрываю за нами дверь.
Я понимаю, что не могу держать сестру в неведении. Разумеется, она должна узнать прежде, чем узнают все остальные. И я велю себе не забыть найти на этих праздничных выходных время рассказать ей немного о том, что произошло десять лет назад в Лос-Анджелесе.
Глава 50
Я вижу заголовок, когда еду в метро – как обычно, одна.
На соседнем сиденье лежит сложенный экземпляр утреннего таблоида, я беру его, разворачиваю и вижу первую полосу: фотографии голливудской кинодивы на красном ковре и рядом – последнего обвиненного студийного начальника: голова опущена, руки в наручниках за спиной.
Но в сегодняшней вечной круговерти новостей то, что было расписано вчера вечером и напечатано этим утром, уже устарело. Ситуация с тех пор успела развиться.
Мой телефон светится: новое оповещение от “Нью-Йорк таймс”. Один взгляд на экран – и я узнаю, в чем дело: “Холли Рэндольф и еще девять человек обвиняют миллиардера Хьюго Норта в сексуализированном насилии”.
Еще девять человек. Я знаю, что, если кликну на эту статью, написанную неким Томом Галлагером, то история Холли Рэндольф будет первой. Потому что она, разумеется, гвоздь программы. А где-то, прокрутив текст, я найду и свое имя. И обнаружу краткое изложение того, что я рассказала Тому за три наших разговора. Все эти тяжкие месяцы моей жизни, последующие годы сомнений, сжатые в несколько абзацев, которые прочтут чужие люди.
Мне хочется узнать, кто эти другие восемь женщин, прочесть их истории. Но сейчас торопиться мне некуда.
В отличие от других заголовков, которые в последние несколько месяцев шли один за другим, и я жадно кликала, чтобы прочесть очередную позорную повесть, этот может подождать.
Проверяю почту. Если статья в “Таймс” только что вышла, то никто из моих друзей, знакомых, коллег, людей, утверждавших, что знали меня в далеком прошлом, сразу мне писать не будет. Нужно время, чтобы статья проросла, просочилась.
Но одно знакомое имя я папке “Входящие” вижу.
Когда я открываю письмо Тома, мои губы складываются в легкую улыбку.
Привет, Сара!
Ну что же, она вышла. Если Вы еще не видели, то вот ссылка.
Надеюсь, у Вас все это не оставило тяжелого чувства, но вдруг Вам нужны слова поддержки: это большой вклад. Не могу выразить, как я признателен Вам за то, что Вы поделились своей историей и своим опытом, и я знаю, что очень многие другие тоже будут признательны. Так что Вы можете гордиться. Вы сделали огромное, важное дело.
Кстати, хочу попросить прощения за отступление от протокола. Не получится ли у Вас оказаться в субботу утром в мидтауне? Кое-кто очень хочет лично с вами встретиться; приглашаю Вас от его имени. Вы этого кое-кого тоже, наверное, были бы не прочь повидать.
И через неделю я войду в относительную тишину изысканной, но не кичащейся этим брассери, окруженной городским шумом. Поищу среди озабоченных посетителей Тома Галлагера и другого человека, неприметно сидящего за столиком в углу, спиной к окружающему миру. Двинется стул, блеснут рыжие волосы, и это окажется она: Холли Рэндольф, сверкающая своей знакомой улыбкой – как будто всех этих прошедших лет и не было. Как будто нечего прощать, не за что себя винить – есть только будущее впереди, еще не написанное.
Возможно, вот она, судьбоносная встреча, а возможно, она уже состоялась. Когда я недавно оказалась у того дома в Верхнем Ист-Сайде и, поднявшись на крыльцо, позвонила в звонок. Минутное ожидание – и дверь открылась. И за ней была Сильвия: волосы еще побелели, несколько новых морщинок вокруг глаз. Но осанка по-прежнему уверенная, голос спокойный.
Понимающий взгляд, превратившийся в улыбку.
– Сара, – сказала она. – Ну наконец-то.
И широко раскинула руки для объятия.
Перед этим я погуглила ее дочь, Рейчел, которой сейчас двадцать шесть; она работает заместительницей редактора в издательстве. Все мы как-то продвигаемся вперед. А годы у нас позади только-только показываются из своего укрытия. Сильвия о многом, наверное, даже не подозревала, и я решила ей об этом сказать. Но это все в прошлом.
Значение имеет вот этот вот момент. Я сижу в трясущемся вагоне метро и безмятежно гляжу на заголовок у себя телефоне. Дело сделано.
Не мне одной теперь жить с этой историей. Я ее передала – тебе, Том Галлагер. И каждому, кто с ней соприкоснется, кто раскроет на этой статье газету или кликнет по ссылке в поисках похабных подробностей. Это теперь не только мое бремя.
Я выключаю телефон, убираю его, чтобы не мешал думать. Во мне что-то теплится – какая-то тихая удовлетворенность.
Я не гналась за славой. Никогда не гналась. Я хотела, чтобы меня увидели, услышали, запомнили. Нам в жизни, в общем, другого и не надо.
Интересно, где в этот вот момент находится Холли, отстающая от меня в Лос-Анджелесе на три часа? В своем просторном доме в Малибу, глядит на Тихий океан – и получает сообщение от своего пресс-агента; или видит краем глаза то же самое оповещение в своем телефоне; или, может, читает похожее письмо от Тома Галлагера из “Нью-Йорк таймс”.
Как она отреагирует – ведь у нее совсем другой взгляд на эту историю, совсем другая жизнь?
Потом будут видеоинтервью с ней на “Энтертэйнмент тунайт” и “Гуд морнинг, Америка”, бесконечные вопросы на красном ковре. Это будет дополнительным бременем, которое ей придется нести, ведь она же – Холли Рэндольф.
Поэтому я довольна тем, что принадлежу к массам, к будничным, к незамечаемым.
Поезд F выезжает из своего подземного туннеля. Я щурюсь на ноябрьском солнце и радуюсь тому, что со мной происходит.
Вы знаете этот кадр – последний во множестве фильмов. Это я – выглядываю из окна поезда, изгибающегося над землей, гремящего над крышами Бруклина. Это камера – отъезжает, показывает с вертолета: весь Бруклин, потом, за ним, Манхэттен, сияющие на солнце небоскребы, блестящая под обширным ясным небом Ист-ривер.
Солнце озаряет нас, поезд мчится вперед.
Это я. Это город. Это мы все.
Благодарности
Я впервые задумалась о том, чтобы написать эту книгу, вскоре после того, как осенью 2017 года были выдвинуты обвинения против Вайнштейна. Поэтому спасибо в первую очередь всем тем, кто имел отношение к бесценному рассказу о его преступлениях: журналистам и медиаплатформам, но особенно – самим пережившим эти преступления жертвам, за то, что раскрыли миру свои правды. Разумеется, многие из совершавших насилие еще на свободе, поэтому я бы хотела отметить тех, кто продолжает делиться своим опытом, призывать преступников к ответственности и ратовать за голоса женщин и мужчин, по чьим жизням и карьерам был нанесен такой несправедливый удар.
Написание и продвижение моего первого романа, “Мрачная глава”, дались мне тяжело. Несмотря на то, что это была книга об изнасиловании, которому я подверглась в действительности, “Соучастники” бросили мне новый вызов, и я не сумела бы закончить свой “трудный второй роман” без поддержки множества друзей и сторонников.
- Тигр Железного моря - Марлон Брандо - Современная проза
- Папа - Татьяна Соломатина - Современная проза
- Негласная карьера - Ханс-Петер де Лорент - Современная проза