Е.П.: А ты знаешь историю красного «ягуара»? Он его по дешевке купил и красил потом…
А.К.: Я точно так же «форд» ржавый купил и красил… То, что ему «ягуар», то мне «форд».
Е.П.: Ты помнишь, как он одно время, очень короткое время, уже вернувшись, ездил на машине «Ока»?
А.К.: Конечно!
Е.П.: А ты знаешь, откуда она взялась? Ее Алеша, сын, купил по проекту «Властилина», которую Властилину потом за мошенничество посадили, но Алеша успел купить. И вот Вася, пижон, ездил на «Оке»! Правда, она сломалась сразу же, в первые дни…
А.К.: Мы где-то встречались, в ресторане каком-то, и Вася приехал на этом чудище. И мы когда вышли и я увидел, как Вася садится в машину «Ока», я понял, что он в Америке растерял понятие о престижности автомобиля, там плюют все на марку, лишь бы ехала, а маленькая машина еще больше ценится — экология… А он заметил мое удивление и гордо так говорит: «Очень удобный автомобиль, парковаться легко…»
Е.П.: А я вспомнил, как мы были однажды почему-то в гостинице «Radisson Славянская» — Белла, Борис, я… И Вася приехал на «Оке». И до метро чтобы не идти, мы попросили Васю нас подвезти. Так мы не могли все влезть, и он нас по очереди до метро возил! А потом, когда он переехал в Европу, у него уже и в Москве стали появляться приличные машины…
А.К.: Я помню появившийся у него в России после возвращения автомобиль «вольво». На который потом пересел Лешка и Васю возил. Еще я помню у него автомобиль «Форд Фокус», ярко-красный, на котором он довольно долго ездил. Он и в больницу попал из «Фокуса»…
Е.П.: Был вроде слух, что ему Березовский купил машину какую-то…
А.К.: А мы слухами не занимаемся, мы не журналисты, а Васины друзья. Что сами знаем, то и говорим… И говорим сейчас об Аксенове и деньгах, об отношениях между ним и деньгами. Он был, конечно, очень прилично обеспеченный человек к концу жизни, что не мешало ему очень беспокоиться о том, чтобы деньги все время были, не кончались. И это, на мой взгляд, подвигло его на некоторые необдуманные поступки. Не буду ставить покойному другу это в упрек, мне его мотивы очень понятны…
Е.П.: Я знаю, что ты имеешь в виду.
А.К.: Вот и хорошо, знай, а других это не касается. Да, он был очень озабочен тем, чтоб деньги все время были, чтобы деньги не кончились. И его понять можно: он был единственный работник на огромную семью. Была жива Алена. До этого не очень задолго погиб Ванечка. Майя… И он — единственный кормилец. И кормилец стареющий, быстро стареющий. Его панику, может, кто-то не понимает, а я прекрасно понимаю.
Е.П.: Ты даже паникой это называешь?
А.К.: Да, к концу жизни он был в состоянии некоторой паники относительно денег.
Е.П.: У него же вроде довольно высокие гонорары были…
А.К.: У него были доходы, но все они оказывались меньше, чем он ожидал. А деньги имеют свойство кончаться, как правильно тебе сказал Иосиф Александрович Бродский, имеет свойство кончаться даже Нобелевская премия… И Вася был очень этим озабочен. Хотя заканчивал жизнь в довольстве — вот правильное русское слово. Довольство. В довольстве. Но это довольство очень сильно преувеличивалось новыми кузнецовыми. На которых неизгладимое впечатление производил дом в Биаррице и прочая роскошь вроде подержанного красного «ягуара». Вася был на вид гораздо богаче, чем на самом деле.
Е.П.: Совершенно верно, да… Ну все, мы эту тему… наверное, закрыли. Деньги в жизни Аксенова как одна из его романтик. Как и любовь, и сочинительство… А что уж там на первом месте? Разумеется, не деньги…
А.К.: Так я и говорю, Женя! Вот я поэтому и говорю, что на вид он был гораздо богаче, чем на самом деле, потому что он был во всем романтик. Он умудрялся романтизировать все: тряпки, бытовые увлечения… И даже деньги. Потому что, извини, кроме романтика такую глупость, как покупка по дешевке «ягуара», никто не сделает.
Е.П.: И этим объясняется некоторая странность его романа «Редкие земли»…
А.К.: Конечно! Он романтизировал деньги. Вот как царь Мидас прикасался к чему угодно, и оно превращалось в золото, так Вася прикасался к чему угодно, хоть к золоту, и оно превращалось в романтику. Знаешь, он все романтизировал, он все немножко… наигрывал, немножечко накручивал, немножечко напоказ, немножечко слишком видно. Стиляга… Понимаешь? Вот и все. Вот в чем проявлялось то, что он был прежде всего художник все-таки, а уж потом работник, зарабатывавший деньги.
Приложение
О «штатниках», сребрениках и свиной тушенке Из журнала «Крокодил», 1988, № 1, 7, 9, 11
Признаемся: был соблазн, публикуя фрагмент нового сочинения Василия Аксенова, тут же прокомментировать его, дать ответ по существу, расставить точки над i и над ё. Вероятно, срабатывал стереотип, инерция старого мышления — объяснять, расставлять, а не спорить, выслушивать мнения… Однако нам удалось избежать соблазна. Правда, мы сделали оговорку: читатели вправе высказать свое собственное мнение о публикации. Не скроем, мы верили нашему читателю и не ошиблись в нем: сотни писем уже принесла почта международного отдела. Сегодня — первая подборка откликов.
…Почитал, почитал я, дорогой «Крокодил», опубликованный тобой первоисточник, выпорхнувший из-под пера «таланта и титана», именуемого Basil Aksionoff, и хочу категорически заявить, что жил он у нас чисто символически, ибо как только заработал у него в полную силу пищеварительный тракт и отведал он американской тушенки, то всем своим существом — и умственно, и душевно — сиганул в эти самые Штаты, а обитали в нашей стране только штаны с присущим им содержимым, образно названным поэтом антиголовой.
Здесь закономерность такая: как только потребности штанов станут преобладать над всем иным и смещается в пространстве мыслительный аппарат, бегут аналогичные типы в соответствующие посольства и подвывают у порога: «Возьмите меня, ведь я уже давно и сердцем, и душой у вас. Вот только штаны перевезите».
Такая получается «утечка мозгов» — от Basil Aksionoff до Saveli Kramaroff.
Стиль — это личность, как говаривали корифеи. И употребил Basil слово «штатники» не случайно, ибо еще не забыл, что есть в нашей современной разговорной речи и слово «нештатник». Правда, спутал, где он штатник, а где нештатник. Придется помочь. Кое-что уточнить. Все-таки, дорогой «Крокодил», в Гаучерском колледже работает он нештатником. А штатник он совсем в другом месте, давным-давно состоя на повременно-гастрольной, но постоянной работе в парижском филиале радиостанции «Свобода» — обычного подразделения ЦРУ. И, как не раз об этом сообщалось, руководят там литературно-эстетическими и социологическо-экологическими направлениями американские «искусствоведы в штатском» от сержантов до майоров включительно. И, как водится в литературно-цэрэушной среде, ставят они регулярно по стойке смирно всяких там Basil и С° и дают им команды: «Оплевать! Оболгать! Оклеветать!» И слышится в ответ дисциплинированное: «О'кей, сэр!» или «Яволь, ваше благородие!» Тут, как понимаете, все зависит от того, кто команду подает — американский сержант или бывший власовско-гиммлеровский поручик.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});