— Я все понимаю. Иди ко мне, — тихо сказала Леа.
— А ты не сердишься?
— Иди ко мне. Хватит разговоров.
— Но ты мне не ответила.
— Нет, — промурлыкала она, — я не сержусь.
Успокоенный ее ответом, Реднор начал раздеваться и наклонился к ботинкам. Он еще ничего не успел сделать, как рядом оказалась Леа. Она внимательно осмотрела рубец на правой руке. Да, все не так хорошо, как хотелось бы. Руку надо беречь.
Она опустилась на колени, чтобы помочь ему снять обувь.
— Не нужно, — торопливо сказал он.
— А я считаю, — поднимая на него глаза, ответила Леа, — что нужно.
— Поступай, как знаешь, — сдался он. В глубине души Реднор все время боялся ее прикосновений, но с каждым разом она все более приручала его. Он лег в постель и натянул на себя одеяло. Леа едва слышно скользила по комнате — вот плеснула вина в кубки и поставила их рядом с кроватью, вот передвинула в угол кресло, в котором сидел Херефорд. Сквозь дремоту Кейн услыхал, что она раздевается.
— Леа, — сонно пробормотал он, — а почему женские наряды, когда они сняты, выглядят так грустно? Это платье переливалось на тебе серебром, а сейчас лежит как унылая серая тряпочка?
— Может, и на тело без одежды грустно смотреть? — улыбнулась Леа.
— Однажды… Нет, ты прислушайся!
— Что?! — встревожилась она.
— Дождь! Это значит, что кончилась засуха!
20
По всей Англии зарядили проливные дожди, ни пройти, ни проехать. Лошади и скот увязали в грязи. Крестьянам, которые везли свой товар на рынки, приходилось на собственных плечах вытаскивать телеги с провиантом. Дождевые потоки смывали с земли пыль и грязь, скопившуюся за три месяца засухи. Темза вышла из берегов. Люди с отчаянием смотрели на прибитые дождем посевы: чудесный урожай, который вызрел под жарким солнцем, умирал прямо на глазах. Мощные струи дождя вбивали зерно глубоко в землю, запасенное на зиму сено промокло насквозь.
Вернулся в Лондон молчаливый и удрученный Стефан, и с ним вся придворная знать, кроме Филиппа Глостера. С преданными ему людьми Филипп медленно отправился на восток. Филипп чувствовал — смерть близко, и хотел умереть там, где родился. Кейн, получив его последнее письмо, очень расстроился и даже хотел поехать к нему, но передумал. Из письма он понял: Филипп не хочет его видеть. Видимо, Филипп вообще не хотел встречаться с кем-либо. Реднор был в отчаяний и не мог сдержать слез, но, слава Богу, рядом оказалась Леа, и она поддержала его. Обняв его, как ребенка, она долго сидела с ним, утешая. Кейн понял — с потерей нужно смириться.
А двор тем временем пребывал в каком-то лихорадочном веселье — мужчины пили и устраивали игрища с оружием, женщины без конца меняли наряды. Все ждали Генриха Анжуйского.
Леа держалась в стороне от придворной жизни. Когда Мод предложила ей занять место Элизабет Честер, Леа ответила с деланной грустью, что муж вряд ли разрешит ей сделать это. Мод попыталась втолковать ей, что она может вертеть Реднором как хочет, но Леа старательно изображала глупышку. Она тяжко вздохнула и чуть ли не со слезами на глазах посмотрела на королеву.
— Ах, ваше величество, я была бы так рада, но… не решусь заговорить с мужем на эту тему. Может, вы попросите за меня — едва ли он вам откажет.
После своей попытки отправить Реднора на тот свет Мод побаивалась его. До тех пор, пока в руках Реднора находились подкупленные ею наемники убийцы, любая ссора с этим безумцем способна была обернуться грандиозным скандалом, который вполне мог перевернуть и без того шаткий трон ее мужа! Вот если бы она прибрала Леа к рукам, Кейн и пальцем не смог бы шевельнуть. Мод всеми силами пробовала внести раздор между супругами, следила за каждым шагом Леа. Все ее хитроумные планы разбивались о невероятную глупость девчонки и недюжинный ум ее мужа.
Кейн ни на минуту не выпускал жену из виду. Когда она разговаривала с придворными дамами, Реднор слонялся вокруг, навострив уши. Если она выходила из гостиной, даже на минуту, он шел следом и терпеливо дожидался, привалившись к стене, пока она поправляла волосы или платье. Его невозможно было занять ничем — ни разговором, ни игрой, ни выпивкой. Дом, где они жили, охранялся, словно осажденный. Иногда Леа выезжала на рынок — тогда ее сопровождали полсотни до зубов вооруженных солдат и сам Реднор. Охрану он предупредил — если с головы жены упадет хоть один волосок, смерть покажется им счастливым исходом. На душе у Реднора было неспокойно — отец и Пемброк словно растворились в предрассветном тумане. Из Певенси после снятия осады не приходило никаких известий, а из посланий его доверенных лиц в Уэльсе следовало, что Гонта там нет. Ко всему прочему, и жена вела себя как-то очень странно: она могла веселиться со слугами, но тут же приходила в дурное настроение и через мгновение уже плакала горючими слезами. Она то ластилась к нему, то недовольно отталкивала его. Когда Реднор находился в хорошем расположении духа, он на все смотрел сквозь пальцы, но иногда и его терпению приходил конец. Он срывался, начинал ругаться, и тогда Леа билась, чуть ли не в истерике, крича, что ей страшно, ужасно страшно, но чего она боялась, добиться от нее было невозможно.
Леа удивлялась себе, пыталась сдерживаться, но ей это удавалось все хуже и хуже. Она прекрасно знала причину своих страхов, сомнений у нее почти не осталось — она носила в себе ребенка. Леа окончательно в этом уверилась, когда по утрам ее стали преследовать приступы легкой тошноты и головокружения. Мысль о родах приводила ее в ужас, она боялась, что не разродится и умрет, погубив ребенка. Хотя мать ей многое рассказывала, и она знала, как рождаются дети, это не утешало ее. Страх перед родами усиливался мыслями о том, что она может перестать быть желанной для Кейна.
Женщины при дворе вились вокруг него, как пчелы, и в их числе — Джоанна Шрусбери. Возможно, узнав о ребенке, он перестанет заглядываться на придворных дам. А может, и наоборот, утратит к ней интерес, как только она станет толстой и некрасивой. Леа слышала немало рассказов о том, что беременной жене не так-то легко удовлетворить прихоти своего мужа. Кто знает, не сочтет ли он это достаточным поводом для того, чтобы открыто искать на стороне возможности удовлетворить свою похоть?
Леа напрасно думала, что никто ни о чем не догадывается. Уже многие заметили, что она не играет в шумные игры, перестала ездить на охоту, а больше слушает разговоры о детях — как кормить, чем лечить. Женщины постарше понимали, что происходит, и украдкой улыбались, но по-доброму. А вот Джоанна Шрусбери отпускала колкости пуще прежнего, она в последнее время просто не давала Леа проходу. Мод тоже не оставляла попыток заполучить Леа.