Читать интересную книгу Адская бездна. Бог располагает - Александр Дюма

Вконец приуныв, он стал прохаживаться взад-вперед по переулку, почти уже решившись вернуться в Париж, не пытаясь больше ничего предпринять.

Блуждая так, он разглядывал то, что встречалось, с праздным любопытством смотрел на дома и прохожих, по любому поводу останавливался, говоря себе, что проделывает все это ради нее, и выискивал малейшие поводы, только бы задержаться здесь, еще хоть на минуту отсрочить отъезд, который был уже делом решенным.

Вдруг за его спиной раздался грубый хохот, заставивший его обернуться.

Смеялся ломовой извозчик, которому протягивала какую-то бумагу женщина, крестьянка судя по всему.

– Э, кумушка, – говорил возница, – вы женщина красивая, черт меня подери, и глазки у вас вон какие большие! Да только наше правительство позабыло научить меня читать. Если кому нужно, чтоб я ему ответил, мне не писать надобно, а сказать.

Крестьянка произнесла несколько слов, но на языке, ему незнакомом.

– Если хотите, чтобы вас понимали, то и говорить надо на христианском наречии, – буркнул возница. – А вашей тарабарщины я в толк не возьму.

И он хлестнул своих лошадей.

Женщина с нетерпением махнула рукой; казалось, она совсем пала духом.

Лотарио удалось расслышать то, что она сказала. Он приблизился к ней и произнес по-немецки:

– Что вам нужно, добрая женщина?

Крестьянка радостно встрепенулась:

– Как, сударь? Вы из Германии?

– Да.

– Хвала Создателю! Тогда не соблаговолите ли вы указать мне, где этот дом?

И она протянула свою бумагу Лотарио. Он прочел: «Сиреневая улица, номер 3».

– Сиреневая улица, номер три, – повторил он, удивленный и очарованный таким совпадением. – Это здесь. Стало быть, вы направляетесь к господину Самуилу Гельбу?

– Да.

– И я тоже.

– В таком случае будьте добры, проводите меня.

В эту минуту она, наконец, посмотрела на него. Казалось, его лицо ее поразило. Удивленный ее пристальным любопытным взглядом, он в свою очередь вгляделся в ее черты, но не нашел в них ничего знакомого.

На вид этой немке было года тридцать четыре, от силы тридцать пять. Она была хороша спокойной и суровой красотой деревенской женщины. Ее бездонные черные глаза, густые волосы цвета воронова крыла и речь, в которой сквозил некий оттенок торжественности, наконец, сама ее манера держаться, отмеченная какой-то непреклонной гордостью, – все это, тем не менее, нисколько не противоречило ее простому наряду – грубой коричневой накидке в голубую полоску.

Оба направились к воротам дома Самуила; она разглядывала Лотарио, он же скорее всего и думать забыл о ней, восхищенный возможностью войти в этот дом и тем, что сами обстоятельства вынуждают его быть смелым.

Шагая рядом, она заговорила с ним, быть может, затем, чтобы заставить и его разговориться:

– Французы, они все от роду насмешники. Этот извозчик насмехался надо мной за то, что сам же не умеет читать. Обычно, когда мне случалось бывать в Париже, меня сопровождал один славный парень из наших краев, он немного говорил по-французски. Но в этом году Господь призвал его к себе. А я все равно и года не могу прожить, чтобы не приехать сюда. Долг, который меня сюда призывает, слишком свят, и я не могу им пренебречь, что бы ни случилось. Ну вот я и здесь. Но вы и представить себе не можете, сударь, сколько невзгод и обид я претерпела, пока добралась. Странно все-таки, как эти люди могут не знать немецкого языка. Да еще все как один смеются, стоит мне заговорить!

Лотарио был слишком взволнован, чтобы ей ответить или хотя бы понять, о чем она говорит. В душе у него звучал иной голос.

Они приблизились к калитке.

Лотарио позвонил, весь дрожа. Каждый удар колокольчика отзывался в его сердце.

Та же старуха, что накануне встретилась Лотарио, подошла, чтобы им открыть.

Отступив в сторону, Лотарио пропустил немку вперед себя.

– Фрейлейн Фредерика у себя? – осведомилась та по-немецки.

– Да, она дома, – отвечала старуха на том же языке.

– Как ее здоровье?

– Превосходно.

– Благодарение Богу! – воскликнула крестьянка с радостью и облегчением. – Моя добрая госпожа Трихтер, скажите ей, сделайте милость, что та, которая всегда приходит по весне, просит позволения повидать ее.

– О, конечно, я вас узнала, – кивнула старуха. – Входите же в дом. И вы входите, сударь.

Госпожа Трихтер подумала, что Лотарио явился вместе с крестьянкой.

Она провела обоих в гостиную, а сама поднялась наверх, чтобы сообщить об их визите Фредерике.

Имя г-жи Трихтер, должно быть, напомнило нашим читателем того грандиозного выпивоху, который в первой части этой истории так внезапно умер у них на глазах в ту минуту, когда подавал прошение Наполеону. Но читатели, вероятно, забыли о том, что прежде чем принести своего дражайшего лиса в жертву собственным великим эгоистическим замыслам, Самуил поинтересовался у самого Трихтера, согласился ли бы тот отдать жизнь, чтобы обеспечить своей матери кусок хлеба. Трихтер утверждал, что умер бы с радостью, лишь бы ей было на что жить. Поэтому, отправив приятеля к праотцам, Самуил посчитал себя должником его родительницы. Он увез ее из Страсбурга и приставил к Фредерике, для которой эта добросердечная и достойная женщина стала более чем служанкой – почти матерью.

Вошла Фредерика.

Лотарио пришлось опереться о спинку кресла, так бурно заколотилось его сердце.

Фредерика же бросилась к посетительнице и горячо сжала ее руки.

– Садитесь же, моя дорогая, моя добрая сударыня!

И она пододвинула ей кресло. Но крестьянка не села.

– Постойте, – сказала она, – дайте сперва поглядеть на вас, налюбоваться всласть. Все такая же… нет, еще красивей, еще веселей, а стало быть, по-прежнему чиста. Благодарение Творцу! Слава тебе, Боже! Я пришла издалека, но такая отрада стоит всех тягот пути.

Только теперь заметив Лотарио, Фредерика слегка покраснела.

– Этот господин с вами, матушка? – спросила она.

– Нет, – отвечала крестьянка. – Я встретила его по дороге сюда. Мы незнакомы.

Тут немного покраснел и Лотарио.

– Мадемуазель, – пролепетал он, – я прибыл к господину Самуилу Гельбу по поручению господина графа фон Эбербаха.

– Графа фон Эбербаха! – вскричала незнакомка.

– Мой друг уехал вот уж добрых полчаса назад, – сказала Фредерика.

– Граф фон Эбербах? – снова вмешалась крестьянка с необычайной живостью, глядя на Лотарио в упор. – Вы упомянули графа фон Эбербаха?

– Вне всякого сомнения, – улыбнулся Лотарио, не понимая, почему это имя ввергло немку в такое возбуждение.

– Так он в Париже? – спросила она.

– Да, он только что назначен сюда послом Пруссии.

– И как он себя чувствует?

– Благодарение Богу, мой дорогой дядюшка в добром здравии.

– Ваш дядюшка? Так вы Лотарио?.. О, прошу прощения… господин Лотарио?

– Вы меня знаете?

– Знаю ли я вас! – вскричала незнакомка.

– Откуда вы? Из Берлина? Из Вены?

– Я… Да какая разница? Вам нет нужды меня знать. Довольно того, что я знаю вас. И ее тоже.

И она окинула его и Фредерику одним взглядом:

– Что ж, дети мои! Бедная женщина, что сейчас говорит с вами, счастлива видеть вас обоих с такими красивыми, невинными лицами, она не устанет благодарить Провидение за то, что в тот малый срок, который ей суждено провести в Париже, ей было дано увидеть вас перед собой вот так, вместе, чтобы полюбоваться вами и вас благословить.

Молодые люди, смущенные ее странным поведением, попробовали было переглянуться, но тотчас оба потупились.

– Но мне представляется, что я никогда прежде не встречал вас, сударыня, – пробормотал Лотарио, только чтобы сказать хоть что-нибудь.

– Вам так представляется?

– О сударь, не спрашивайте ее, – ласково произнесла Фредерика. – Она таинственна, как запертая дверь. И нет такого ключа, что помог бы раскрыть ее секреты. Она мне клялась своей бессмертной душой, что мы с нею даже не родня, но каждый год она проделывает двести или триста льё, чтобы повидать меня всего на несколько минут. Она приходит в отсутствие моего опекуна, упорно избегая встреч с ним, спрашивает, здорова ли я, счастлива ли, – и удаляется.

– Она говорит с вами, только если вы одна? – спросил Лотарио.

– Ну да, одна, – сказала Фредерика.

– Мне пора уходить, – горестно вздохнул Лотарио.

– Нет, нет, – с живостью возразила незнакомка. – Вы – это совсем другое дело, вам можно остаться. Я не скажу ей ничего такого, что вам нельзя было бы услышать. Вы не такие уж чужие друг другу.

– О, так мы не чужие! – радостно вскричал Лотарио.

– Но я никогда прежде не видела этого господина, – возразила Фредерика.

– А я, – признался Лотарио, – впервые увидел фрейлейн вчера утром на террасе.

– Ах, так вы меня видели?

Лотарио осекся, сконфуженный тем, что так торопливо проговорился. Ему казалось, будто по его лицу легко прочесть все, что творится в его сердце.