Читать интересную книгу Одиссей покидает Итаку - Василий Звягинцев

Позади захрустел песок, и Новиков, обернувшись, даже не удивился. Воронцов же, подойдя, улыбнулся радостно, словно бог знает сколько не виделись, сел рядом, вытащил из кармана уже набитую трубку, подчеркнуто тщательно ее раскочегарил. Табак он теперь курил совершенно немыслимый по аромату.

— Замучил я тебя, компаньеро Андрей, — сказал он, словно читая в душе Новикова. — Совсем ты извелся. Что я, кстати, Олегу и предсказывал, когда он меня собрался с вами знакомить. Только не с той стороны ты замок ковырял. Никаких тайн психики во мне не имеется. Все, что есть, — на виду. В одном ты прав — не все я вам говорил и не с улицы к вам пришел. Была и у меня история, ничуть не хуже вашей, а во многом прямо-таки один к одному. Даже смешно. Послушай, а потом вместе обсудим, что, как, зачем и почему…

— Ну и как ты себя после всего чувствуешь? — спросил Новиков, когда Воронцов закончил свой рассказ.

— Да в общем нормально. Сплю по крайней мере спокойно. Это, наверное, в молодости такие вещи обостренно воспринимаются… Если ты войну имеешь в виду. А остальное… — Воронцов пожал плечами.

— Теперь все усложняется еще на порядок, — сказал Новиков. — А в остальном наше положение становится даже выигрышнее. Союзники у нас теперь мощные — есть на что надеяться. Но вот что мне непонятно, так эти самые совпадения. Отчего они именно такой сценарий закрутили? Фантазия бедная или как?

— Знаешь, я не удивлюсь, если у них действительно «бедная фантазия». Как говорил один мой товарищ: «Увы, это правда. Придумать можно было и поинтереснее».

— А чего ж ты так долго молчал? — спросил Новиков. — Не доверял нам?

— Об «не доверял» не может быть и речи. Просто присматривался. Ирина меня ваша смущала. Чего это она вдруг флаг сменила? Перебежчик — ему тоже причина нужна. Хоть идейная, хоть шкурная… А она же не абы кто, лицо доверенное и подготовленное. Возьми опять же военные аналогии. Кто перебегал — пехота, рядовые все больше, офицеры — редко, а чтоб кадровые разведчики — такого и не слышал. Да и то наши примеры — в пределах одной расы и близких исторических формаций…

— Ну, не скажи, — возразил Новиков. Область чистой теории его устраивала, потому что уводила разговор от личности Ирины и подлинных причин ее перехода в лагерь землян. — Были в истории еще и не такие случаи. И на нашу тему тоже. Вспомни, к индейцам европейцы жить уходили в поисках справедливости и нравственной чистоты, к полинезийцам — Джека Лондона читай, Стивенсона и тому подобное.

— Ладно. Согласимся. Из рабства необходимости в царство свободы… Следующая причина — решил я выдержать и осмотреться. Чего мой друг Антон дальше делать будет. Отступиться он не должен, а раз так — его ход. А я пока развлекусь, чистым воздухом подышу, с интересным народом пообщаюсь… Вполне подходяще.

Новиков вдруг вскочил, хлопнул себя ладонью по ноге.

— Вот! А я уже измучился вконец, планы всякие строил, теории изобретал. А зачем? Только сейчас дошло — информация, которой мы располагаем, вообще ничего не стоит. По твоей же военной методике если рассуждать — попадает нам в руки «язык», но какой? Пусть даже взводный лейтенант. И что он может рассказать? Если и правду, то на своем же, взводном, уровне. А без знания стратегических замыслов их верхнего командования ей грош цена. Одно дело — стоять насмерть, если за тобой Москва и враг переходит в решительное наступление, совсем другое — если он решил на километр продвинуться, потому что на старой позиции комары сильно кусают.

— И что в итоге? — спросил Воронцов с интересом.

— То самое, что ты сказал. Ждать и не брать в голову. А то мы воображаем о себе бог знает что, судьбы галактик мечтаем решать, а на нас, может, давно плюнули и забыли. Дел у них других нет… Раз твой Антон такой умный, пусть сам свои проблемы и распутывает. А у меня в зубах навязло. Надо будет — нас позовут. Давай лучше сегодня же организуем большой банкет по случаю добровольного присоединения Валгаллы к России. Ирину из Питера заберем, твою Н. А. пригласим, еще кого-нибудь…

— Годится. Люблю повеселиться, особенно пожрать. Тем более я давно обещал Олегу его личной жизнью заняться, хватит ему в девках ходить.

Конечно, в один день они не уложились. Подготовка заняла гораздо больше времени. Слишком много недоделок выявилось, слишком много дополнительных идей возникло по ходу. То Шульгину захотелось реализовать свои юношеские мечты и украсить дом коллекцией огнестрельного оружия, охотничьего и боевого, причем требовалось не что придется, а такие, к примеру, экзотические образцы, как винтовки Краг-Йоргенсона, Шмидт-Рубина или Бердана № 1, пистолет-пулемет Томсона 1741 года или какой-нибудь штуцер Снайдера для охоты на слонов, и непременно с прикладом из сандалового дерева. А это, естественно, требовало серьезных поисков.

Берестин, в свою очередь, выдвигал идею организовать не просто заурядную вечеринку, но все до мельчайших деталей стилизировать под начало шестидесятых годов: пластинки и магнитозаписи, напитки и сорта сигарет, даже характерные наборы закусок и заграничные иллюстрированные журналы. Ну и так далее.

Причем трудно сказать, в чем тут было дело — в подсознательном желании компенсировать нереализованные юношеские мечты, в очередном приступе ностальгии по прошлому, или просто это была игра, веселое соревнование в остроумии, изобретательности и памяти.

Ведь, в конце концов, все они были достаточно умны, чтобы всерьез увлечься неограниченными возможностями к стяжанию материальных благ. Скорее наоборот.

Но наконец все было готово. Осталось только привезти гостей.

…Как-то получилось, что Левашов, перевалив за середину четвертого десятка, не обзавелся не только семьей, но и постоянной подругой тоже. В юности он создал себе идеальный образ девушки, которую готов был полюбить, но ничего подобного так и не встретил. Такое случается почтим с каждым, однако у большинства безболезненно проходит годам к двадцати пяти. А вот у Олега процесс приобрел злокачественный характер, и многие вполне приличные, но не соответствующие вымышленному образу девушки, готовые составить его счастье, отступали, поняв тщету своих усилий и чар.

Морская же служба сделала перспективу устройства личной жизни Левашова совсем уже проблематичной.

Поэтому, когда Воронцов сообщил ему, что не забыл своего обещания и что претендентка на руку и сердце ждет его с нетерпением, Олег усмехнулся скептически, но возражать не стал.

Через мастерскую Берестина, которая и на этот раз сыграла роль КПП на границе двух миров, они вышли на вечернюю Пушкинскую улицу, сели в как ни в чем не бывало стоящий у бордюра «БМВ» и отправились туда, где, по словам Воронцова, ждала Олега прекрасная незнакомка.

Подруга Воронцова, которую он даже за глаза называл отчего-то по имени-отчеству, жила в плоской шестнадцатиэтажке близ Крестового моста.

Наталья Андреевна, о которой Левашов был достаточно наслышан, оказалась вполне миловидной дамой в возрасте около тридцати. Она открыла дверь, провела их в комнату, и Олег увидел подружку Наталии Андреевны. Девушка сидела на диване у открытой балконной двери с каким-то толстым журналом в руках и сразу, с порога, произвела на Левашова впечатление, на которое, очевидно, и рассчитывал Воронцов. Самое интересное, что Воронцов тоже увидел ту девушку впервые в жизни, а увидев, с удовлетворением отметил, что Наташа поняла и выполнила возложенную на нее задачу безукоризненно.

При том, что девушка ни в коей мере не походила на воображаемый идеал, Левашов почувствовал непривычное и почти непреодолимое желание смотреть на нее не отрываясь. Она его сразу заинтриговала, вероятно, своим сумрачным, замкнутым лицом. «Как Медея, — подумал Олег. — А может — Цирцея…» — вспомнил он излюбленные Шульгиным мифологические сравнения.

Густые темные волосы обрамляли лицо девушки и свободно стекали на плечи тяжелой волной. Еще он заметил длинные ноги в до белизны вытертых джинсах и туго натянутый на груди черный свитер.

После краткой процедуры представления Лариса (так ее звали) протянула узкую руку. Воронцов ее просто пожал, а Олег, неожиданно для себя, наклонился и неловко эту руку поцеловал. Лариса не то удивленно, не то пренебрежительно взмахнула ресницами и вновь отвернулась, вновь села на диван, поджав ноги. Повисла мучительная пауза. Разрядил ее Воронцов утонченно-казарменной шуткой.

…Разговор вращался вокруг подходящих к случаю пустяков, как почти всегда в малознакомой компании такого круга. Левашов исподволь продолжал изучать девушку, отмечая, что на красивых пальцах Ларисы с темно-вишневыми ногтями нет ни единого кольца или перстня, что журнал, который она отложила при их появлении, — каталог Сотби и что, сославшись на встречу, о которой Н. А. ее, разумеется, предупредила, не следовало бы говорить таким скучающе-безразличным тоном.