Собравшись с силами и изобразив на лице улыбку, Кэйт вошла в палату и поцеловала Лиззи, сидевшую за столом еще с двумя девушками.
— Привет, мама! — Лиззи выглядела великолепно — недельное пребывание в больнице явно пошло ей на пользу.
Кэйт тоже села к столу и кивком головы поздоровалась с девушками. Одна из них, широкая в кости, поднялась и спросила:
— Сварить вам кофе?
— Спасибо, только без сахара, пожалуйста.
— Я, мам, слышала в «Новостях» об очередном убийстве — кошмар какой-то! Мы как раз говорили об этом.
Кэйт пришла в замешательство: видимо, Лиззи все же разболтала о том, что ее мать служит в полиции, хотя сама просила Кэйт даже не заикаться об этом.
Блондинка с большими зеленоватыми глазами и крупным перманентом покачала головой:
— У вас на работе, должно быть, сплошные стрессы! Шутка ли! Чуть не каждый день видеть мертвецов! Мне и подумать страшно!
Кэйт усмехнулась: значит, ее работа впечатляет!
— Признаться, занятие не из приятных. Но кто-то должен это делать!
— Мама расследовала столько дел об убийствах! Правда, мам?
Вот теперь Кэйт и в самом деле испытала неловкость.
— Не скажу, чтобы «столько». В конце концов, убийства не так уж часто случаются!
— Кто же этот «Потрошитель из Грэнтли»? Есть у вас какая-нибудь гипотеза?
Глядя девушке прямо в глаза, Кэйт ответила:
— В том-то и дело, что гипотезы пока никакой нет. Но мы над этим работаем.
Тут первая девушка принесла чашку кофе для Кэйт и вместе с блондинкой вышла. Кэйт оценила их деликатность: они оставили мать и дочь вдвоем.
— У нас так принято, мам! Если к моей соседке придут, я тоже выйду.
— А с чем эти девушки попали сюда? — спросила Кэйт, потягивая маленькими глотками кофе.
— Андреа, та, у которой темные волосы, покушалась на самоубийство. У нее целая куча проблем! И с учебой, и со всем прочим… Она славная, по-настоящему славная.
— А с блондиночкой что?
— Да это же медсестра, мам! И не догадаешься. Верно?
— Пожалуй, — рассмеялась Кэйт. — Ну ладно, ты-то сама как?
Лиззи вздохнула, откинула со лба волосы:
— Нормально. Сегодня разговаривала с психиатром. Он, мам, очень симпатичный. Говорит, что у меня конфликт личностного характера. Что я пыталась кого-то изобразить из себя, потому что страдала комплексом незащищенности. Я старалась быть хорошей со всеми и в то же время против всего и всех восставала.
— Ну и как, по-твоему, прав он?
Глядя в глаза матери, Лиззи кивнула:
— Мам, мне так стыдно за все, что я сделала! И за этот дневник. Мне жить не хотелось, когда я узнала, что бабушка прочитала его. Ведь ты меня любишь, мама, я знаю, и я тоже тебя люблю. И бабушку. Но иногда мне казалось, что я у вас… ну как бы это сказать… на втором плане. Ты понимаешь, да? И все из-за твоей работы. А настоящего отца у меня вообще не было. У моего папы психология потребителя. Он всех, кого можно, использует. И меня тоже. Я это давно знаю. Но все равно люблю его. Какой-никакой, а отец! — Лиззи взглядом молила мать понять ее.
Кэйт кивнула:
— Говоря откровенно, Лиззи, я и в самом деле все время отдавала работе. Но пойми, мне надо было зарабатывать деньги! Твой отец ни пенса не давал на тебя. Он бросил меня с ребенком, с невыкупленным домом и разбитым сердцем в придачу! — Кэйт улыбнулась, смягчая резкость своих слов. — Надо было как-то устраивать нашу жизнь, и мне приходилось, много работать. Каждое повышение по службе давало заметную прибавку в деньгах. Я сумела выкупить дом и по сей день полностью оплачиваю его содержание. У твоей бабушки крохотная пенсия… — Кэйт крепко сжала руку дочери. — У тебя, Лиззи, не было никаких оснований чувствовать себя заброшенной. Потому что работала я исключительно для тебя, ты была моим единственным стимулом! Я хотела, чтобы ты ни в чем не нуждалась! Ради этого я даже отказалась от личной жизни!
— А твой дружок? Отец мне рассказал.
У Кэйт защемило сердце. Лиззи заметила, что мать в смятении, и улыбнулась.
— Ой, мам, ну что ты разволновалась? Ведь это же здорово! Я видела как-то этого Патрика Келли. Он приезжал к нам в школу вручать какие-то деньги. Мужчина что надо! Темноволосый. И говорит мало. Мне тоже такие нравятся. У нас с тобой одинаковый вкус!
Кэйт опустила глаза и закусила губу. Любой мужчина, похоже, во вкусе Лиззи, судя по ее дневнику! — мелькнула мысль. Но Кэйт ее прогнала. Хватит осуждать дочь, иначе невозможно будет наладить с ней отношения.
— Да, он ничего, симпатичный. Только для «дружка» я уже старовата. А, как ты думаешь? Скорее он мне… друг, что ли.
— Отец по-другому считает. И так ревнует тебя! Посмотрела бы ты на него, мам, когда он говорил о Патрике Келли! Даже позеленел от злости! — И Лиззи рассмеялась так заразительно, что медсестра и соседка Лиззи, стоявшие неподалеку от палаты, заулыбались.
— А ты, Лиз, что ему сказала?
Лиззи перегнулась через стол, жестом, до боли знакомым, убрала со лба волосы и усмехнулась, как нашалившая школьница. Глядя на эту девочку-женщину, Кэйт смахнула выступившие на глазах слезы.
— Сказала, что нечего совать нос не в свое дело.
Кэйт округлила глаза.
— Держу пари, Лиз, что это произвело на него впечатление!
Лиззи снова расхохоталась.
— Он будто свинчатку проглотил, мам! Но я твердо ему заявила, — Лиззи посерьезнела, — что это главная проблема всех членов нашей семейки: каждый старался делать то, чего от него ждали остальные, пусть даже вопреки собственной воле!
Кэйт с удивлением смотрела на Лиззи, за последнее время дочь повзрослела и поумнела.
— В общем, — заключила Лиззи, — я отбрила его как следует. С тем он и ушел!
— Ох, Лиззи!
— Ну что «ох, Лиззи»?! Нормально! Психиатр советует говорить всегда то, что думаешь. Пожалуй, я так и буду поступать впредь! — Она широко раскинула руки в стороны. — Мне, мам, сейчас так легко! По-настоящему легко, впервые за последние сто лет! Сегодня утром приходила Джоани, и мы с ней долго болтали. Она хорошенько выдала мне. Объяснила, каким я была все это время дерьмом. И я обещала ей стать другой! И тебе обещаю!
— Я тебя все равно люблю, Лиззи, какой бы ты ни была и что бы ни делала!
— Я знаю, мам! — Лиззи улыбнулась. — Ну а теперь расскажи про Патрика Келли!
— По долгу службы я пришла к нему в дом, когда убили его дочь, и с того дня, сама не знаю, как это получилось, мы стали друзьями.
— Бабушка от него в восторге. Ну, это понятно. Он ведь ирландец. Помнишь, как-то раз в программе «Лучшие поп-мелодии» выступал Бой Джордж. Тут вошла бабушка и сказала: «Что, черт побери, за ерунду показывают?» Я ей говорю: «Это, ба, Бой Джордж, его настоящее имя Джордж О’Дауд, он из ирландской семьи». Бабушка послушала-послушала и вдруг говорит: «Да он, пожалуй, не так уж и плох!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});