Читать интересную книгу Человек человеку - кот - Составитель Андрей Синицын Коллектив Авторов

— И, все же, я рискну. Итак? Кем она была?

— Домашним животным.

— Что-о-о? Простите, Ваше Величество, Вы, наверное, оговорились…

— А вы прекрасно держитесь, разумный. Нет, я не оговорилась. Это было до принятия галактического закона о работорговле, которому всего-то какая-то сотня лет, и до подписания Декларации положения тех инорасовых членов семей, которые отказались покинуть свои семьи после принятия закона даже ради возвращения в родные миры. Что вы хотите, семья — это семья, и часто подобные связи крепче расовых, иначе Декларация была бы и не нужна. И, пожалуйста, оставьте этот наигранный тон. Я не сомневаюсь, что вы неплохо подготовились к нашей встрече.

— Простите, Ваше Величество.

— Ничего, я понимаю, заигрались, можно сказать… Но больше не надо… стара я уже для всех этих глупостей. И когти в кресло не втыкайте, муж позволял это только ей, и я сомневаюсь, что он сделает для вас исключение.

— О, простите меня, Ваше Величество. Так Донна Бел-ли'Аддэн отдыхала в этом кресле?

— Ну да.

— И Ваш супруг позволял ей портить эту древнюю мебель…

— Простите, котенок, но вы делаете вид, что забываете, о чем и с кем говорите. В последний раз. Решите, что вам нужно больше — дешевая сенсация: «Человеческий император позволял своему домашнему животному портить когтями драгоценную древнюю мебель — наследие Прародины», или вас действительно интересуют подробности жизни Донны.

— Приношу свои извинения, Ваше Величество, за возможную бестактность.

— Вы этим славитесь.

— Больше такого не повторится.

— Вот теперь верю и поэтому продолжу. Итак, у нее была белоснежная шерстка и холодные, как наши северные моря, серо-голубые глаза. Я вовсе не жалею, что принесла ее, просто за много лет столько всего изменилось… А тогда у нее были только эти глаза, и когда мы встретились взглядами на рынке, я пошла к перекупщикам и заплатила ту безумную цену, которую они хотели за эту малышку. Ну, вы же знаете, как на живом рынке перекупщики содержали товар? Выставленный, он должен был выглядеть чисто и опрятно, иначе кто на него польстится. А вот упитанным ему было быть вовсе ни к чему. Их как везли в громадных сетках, так и, не вынимая, обрабатывали всякими моющими и дезодорирующими средствами, а потом полоскали в холодной воде, чтобы с утра чистенькими выставить на торги. Не продан — снова в сетку. Кормежка не была предусмотрена — вода есть, а без еды несколько торговых дней даже самые маленькие могут прожить. Может быть,

если бы ее жизнь началась иначе, и взгляд у нее был бы другим. А тогда он был отчаянным, но гордым — как у тех, кто никогда не просит о пощаде, потому что не верит в помощь. Ну, в общем, вот так и купила я ее мужу в подарок — пусть забавляется, а уж у нас ей всяко будет лучше, чем там. «Сперва согрейте, а потом начинайте кормить маленькими порциями», — сначала я не поняла эту фразу торговца, но потом, когда взяла ее в руки… нет, работорговля все же была ужасным злом.

— Да-да, конечно, Ваше Величество. Продолжайте.

— Она дрожала так, что, конечно, не смогла бы есть… Вам, наверное, странно подумать, но даже тогда далеко не все одобряли подобную торговлю, и рынки были вынесены за основные климатизаторы.

— Вы хотите сказать, что было холодно?

— Да, и преизрядно. Помню, мне тогда пришлось перекодировать верхнюю одежду под максимальную терморегуляцию. А ведь ее мне отдали совершенно раздетой.

— О-о-о-у!

— Простите, разумный, я вовсе не хочу вас шокировать. Просто в наше время те столетия почему-то сильно идеализируют, особенно в инорасовой истории. Может быть, так и надо, мы старались забыть, что служили вам для уборки фекалий и в качестве пищи, вы — что были нашими домашними игрушками и материалом для изготовления особо дорогой натуроодежды. Кинолэрды тоже употребляли нас в пищу и использовали как охотничьи объекты, ну и мы не отставали… Это все было, и от этого нельзя отворачиваться, чтобы не повторить. А уж если вы хотите разобраться в причинах возникновения Договора, вам не подобает столь открыто демонстрировать свое э-э… изумление. Не демонстрируете же вы его, когда передаются фелиссианские схватки под струями воды.

— О, Вы видели мои передачи?

— Да, некоторые. Но эти — не самые пристойные. На мой взгляд, нет ничего неприличней, чем мокрая кошка. Это даже не эротично, это просто извращение какое-то. Хотя у вас, молодых, свои представления о морали…

— Их показывают только в ночное время.

— Не оправдывайтесь. Все, что существует, имеет право на существование или перестает существовать. Но не делайте возмущенного лица, узнав, что Донну продали мне голой.

— Как скажите, Ваше Величество.

— Да не говорите глупостей. Все равно ведь уберете все то, что вас не устроит в интервью, поэтому я и не слишком миндальничаю. Итак, продолжим?

— Конечно, Ваше Величество.

— Постаравшись поудобней устроить ее за пазухой…

— О-о, телесный контакт!

— О чем вы, разумный? Ей просто было холодно. И я поспешила во дворец…

— К императору?

— Тогда он еще не был императором. Триста двенадцать лет назад он был простым пожизненным Консулом. Я выгнала всех из кабинета — он был сердит, и все эти правители мелких планетарных федераций были рады получить передышку хоть на несколько минут — сдвинула в сторону всю эту бумажную э-э… отчетность и планы и вынула из-за пазухи ее. Она к тому времени немножко согрелась и перестала дрожать. Она была не больше моей ладони и с трудом стояла на ногах из-за слабости. Но смотрела ему в лицо, не отводя глаз. Ну, вы все умеете так смотреть, и большинство из людей это почему-то смущает. В первые годы из-за этого было много проблем с дипломатами, которые в результате соглашались почти на все, но потом дипломатов к вам стали посылать только из полирасовых (с вами) семей. Уж они отлично знали, что на такой взгляд поддаваться нельзя.

— Вы хотите сказать, что уже в таком юном, можно сказать, детском возрасте она уже умела использовать взгляд?

— Уберите вопросительную интонацию. Я всегда говорю то, что хочу сказать. Да, несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, а потом она стала членом нашей семьи. Вот и все.

— Но вы говорили про «домашнее животное»…

— Я говорила про общественное мнение, а не про ее реальное положение в нашей семье.

— Каким же было реальное положение?

— А на это я вам уже ответила. Она была младшей женой Императора — как сейчас говорят, уточняя, что речь идет о разумном семейном партнере, принадлежавшем к другой расе.

— И как Император относился к ней?

— Любил, конечно.

— Вы ревновали?

— Иногда очень. Она отличалась чрезвычайно независимым, иногда я бы сказала стервозным характером. Например, любила подчеркивать, как много ей позволено Императором.

— Например?

— Запускала когти в мою одежду, била редкие бокалы, обгрызала мою цветочную коллекцию.

— Но, может быть, были какие-то нехватки в питании?

— Не говорите глупостей, котенок. Она наблюдалась у лучших специалистов. Просто ей нравилось, сломав листья моему новому любимчику, который был доставлен э-э… с очень далекой планеты и с трудом приживался в оранжерее, смотреть на меня откуда-нибудь сверху с видом: «Ну и что ты мне сделаешь?»

— А Вы?

— А что я могла сделать? Он прощал ей все ее подобные выходки… Однако, могу заметить. Что его вещей она не касалась.

— А она ревновала?

— Ужасно. Она была чрезвычайно ревнивой особой. У Императора так больше и не появилось других инорасовых партнеров. Более того, в круг своей собственности она включила и меня, так что и у меня просто не было никакой возможности обратить на кого-либо свое благосклонное внимание. Разве что она терпела третьего создателя договора кинолэрда Форева Джолли Оффлакистрайк по роду Спаниэль. Но он принадлежал к совершенно другой семье, и нас объединяли только чисто дружеские связи.

— А каково было ее влияние на имперскую политику, экономику, культуру?

— Ну, некоторые из этих «выдающихся деятелей» — я надеюсь, вы меня понимаете — которые постоянно толклись в Императорском дворце, иногда удостаивались ее особого внимания. Разумеется, те, кого она «отметила», могли рассчитывать на большую заинтересованность, или внимательность, или снисходительное отношение Императора — это кому что было надо. Но хочу вам подчеркнуть, что она ни разу не отреагировала на всякие там приманки в виде запаха и т. п., ее либо интересовал данный носитель разума, либо нет. И здесь ее вердикт был окончательным, задобрить Донну со второго, с третьего раза было невозможно. И, разумеется, она не терпела фамильярности. Ну, знаете, к вам, фелиссианам, очень часто обращались в те годы как-нибудь вроде «у-ти-киси-пуси», или «кис-кис-кис», или «кисонька-лапочка». Не дергайте ушами, вижу, что вспомнили. Так вот, с ее просто непомерным чувством собственного достоинства она, разумеется, подобного не терпела. Обычно она смотрела так, что обращавшийся сам начинал чувствовать себя идиотом, а потом уходил. Ласкать и носить ее на руках мог только один человек — Император, от всех остальных она подобного бы не потерпела. Даже от меня, хотя мне позволялось несколько раз ее погладить.