Гавейн и Эттарда наконец проснулись, увидели меч. Эттарду охватило отчаяние. Гавейн же вдруг вспомнил, что очень, ну очень спешит.
Пелеас бродил по лесу и выл, но тут встретил чародейку Нимуэ. Та как раз возвращалась после визита к томящемуся в тюрьме Мерлину, к которому забегала время от времени, чтобы чародею не было тошно в темнице одному. Нимуэ выслушала стенания Пелеаса, глянула на него томным взглядом и спросила: «А что такого ты нашел в этой Эттарде, чего бы не было у меня?» Рыцарь присмотрелся повнимательней и вынужден был признать, что ничего, а как знать, не совсем ли даже наоборот. После краткого разговора ни о чем оба «взаимно утолили свои желания», да так тщательно, что решили проделывать это чаще. Прямо-таки регулярно. Пелеас вынужден был забросить обязанности рыцаря Круглого Стола, ибо Нимуэ — Владычица Озера — не желала, чтобы любовник рисковал своим драгоценным здоровьем и жизнью и терял время на всякие глупости, вместо того чтобы заниматься утолением ее желаний. Пелеас — как учит «Смерть Артура» — жил король королем под бочком у чародейки до конца дней своих, наслаждаясь отдыхом, едой, вином и прелестями ложа. А Эттарда?
Узнав о случившемся, отчаялась вконец, захворала и умерла, обливаясь слезами. Бойтесь судьбы Эттарды, девочки.
САГРАМОР
Рыцарь с таким именем часто появляется и у Мэлори, и в «Вульгате». Ничем особенным он не отличался, и я б не стал им заниматься, если б не прозвище... Саграмор-Потаскун.
Чего ради рыцарь получил такое «почетное» прозвище, неизвестно. Об этом — ни слова. Удар может хватить. Лот из Оркад склочничает и озорничает, как говорится, «от пуза», а прозвище не заслужил. Гавейн, его сынуля, днями и ночами «роскошно удовлетворяет желания» разных дамуазелей, и никто не дает ему какого-либо подходящего «nom de querre» (или скорее «d’amour»), а Сагромор оказывается «Потаскуном». Можно себе представить его альковые похождения, сравнимые разве что с военными деяниями Артура под Бадоном (девятьсот экземпляров трупов!).
Фи, сэр Томас, нехорошо, братцы цистерцианцы. Выкатить такую пушку и не дать ей ни разу выстрелить? Так порядочные люди не поступают!
«Вульгата» говорит, что Саграмор-Потаскун пал смертью храбрых в борьбе со стакнувшимися с Мордредом саксами.
ТАРКВИН И ДРУГИЕ ПРОКАЗНИКИ
Паскудный рыцарь-ренегат Тарквин внимательно посматривал со своей сторожевой вышки, не приближается ли какой «добрый рыцарь». А когда такового замечал, нападал, побеждал, грабил, истязал и возвращался восвояси. Слабачком он не был, запросто поконал и заключил в темницу «тридцать четыре» рыцаря, в том числе Лионеля, Эктора Окраинного, Кэя, Бранделя, Галихуда (не путать с Галахадом), Алидука, Бриана-Островитянина и даже Моргольта — бойца из первой десятки. Но наконец нашла коса на камень: Тарквин нарвался на Ланселота Озерного.
Но даже у Ланселота дело пошло не просто — после того, как они сломали копья и повалили обеих лошадей, пеший бой на мечах длился больше двух часов и Ланселот уже истекал кровью от многочисленных ран. Однако наконец Тарквин ослаб, и Ланселот могучим ударом разрубил ему шлем. Тарквин рухнул на колени, а следующим ударом Ланселот снес ему голову.
Тарквин, как и другие неправедные рыцари (Брюс Безжалостный, Колгреванс из Горе, растлитель и насильник Перис из Дикого Леса, Карадос, Сэп из Мопаса, Рыцарь из Черной Страны, Зеленый Рыцарь, Красный Рыцарь, Персиант Индийский), просто необходим для развития сюжета — ведь с кем же бороться праведным рыцарям, если нет неправедных? Однако и черные характеры тоже верно отображают реальную историческую картину рыцарства и рыцарской эпохи. Тарквинов и рыцарей-разбойников было гораздо больше, чем Ланселотов и Галахадов.
МЕЛЕГАНТ
Очередной проказник. Был князем — сыном Багдемагуса, короля Горе и кузена короля Уриенса. Втайне алкал королевы Гвиневеры и пылал порочной похотью. Когда Гвиневера по весне выбралась в лес праздновать Бельтайн, Мелегант похитил ее, запер и собирался взять силой. Классический ирландский aithed — похищение женщины.
Королеву вызволил (примчавшийся на телеге!) Ланселот, даровав развратнику князю жизнь. Мелегант отблагодарил лучше не придумаешь: что было духу кинулся к Артуру и донес, что, мол, освободитель Гвиневеры Ланселот воспользовался выпавшей возможностью и, прежде чем вернуть освобожденную королеву законному супругу, «роскошно с ней удовлетворялся» в замке Мелеганта, не вылезая из ложа королевы ни днем, ни ночью. Что, кстати сказать, полностью соответствовало истине.
Так что все это могло иметь серьезные последствия для Гвиневеры и Ланселота, но ведь, к счастью, существовал рыцарский кодекс и обычай. «Лжешь, сукин сын, — холодно бросил Ланселот Мелеганту. — И сей же час я докажу это в бою на мечах». В начавшемся поединке Ланселот, гроссмейстер ристалищ, разделал более слабому Мелеганту голову на две половинки. Сим действием он неопровержимо доказал, что закон и правда на его стороне, покойник лгал, а Гвиневера чиста, как лилия.
Приключение с Мелегантом — тоже отсылка к кельтской мифологии, очередная триада, причем в системе «Ланселот—Гвиневера—Мелегант» именно Ланселот играет роль «старого короля», способность которого безуспешно подвергает сомнению «юный претендент». В древних валлийских преданиях похитителем Гвенвифары был злой гигант, а ее освободителем и убийцей «претендента» — сам король Артур.
ПАЛОМИД
Интересный рыцарь, ибо заморский. Он сарацин, язычник. «Как так? — могут спросить. — Сарацин, неверный, поклоняющийся Магомету, и вдруг среди христианских рыцарей? Меж элиты и цвета рыцарства? За общим (круглым) столом с Галахадом, Персивалем и Борсом? Сарацин, носящий титул „сэр“, как все другие рыцари, самой священной обязанностью и заповедью которых являются, как ни говори, защита веры? Эй, что-то тут не так!»
Все тут так. Придумывая сэра Паломида, Томас Мэлори, вероятно, обратился к французским романам о рыцарях Карла Марлета — Молота, героически остановившего арабскую агрессию в VIII веке, и к chansons de qeste, то есть песне о паладинах Карла Великого, который вел в IX веке бои с маврами эмира Кордовы. В рыцарских романах сарацины и мавры обычно показаны «коллективным героем», образуют дикую орду, жаждущую христианской крови. Однако порой их «индивидуализируют», и тогда относятся как к равным и достойным противникам. Как к рыцарям со всеми вытекающими отсюда последствиями, то есть кодексом и принципами рыцарской борьбы. Это исторически обоснованно: воины Магомета, особенно испанские мавры, часто подражали рыцарям-гяурам, восприняв частично их «атрибутику» — одежду, латы, оружие, а также кодекс чести. То же самое было во времена Крестовых походов. Саладин, показавший массу примеров рыцарского поведения, воспринимался крестоносцами как рыцарь и вызывал их восхищение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});