Читать интересную книгу Что будет дальше? - Джон Катценбах

С этими словами Вольф вновь рассмеялся. Его смех, казалось, мог пробивать стены, как мощное оружие с близкого расстояния. Порой он срывался в какое-то циничное хихиканье, отчего возникало ощущение, что этот человек знает разгадку какой-то тайны, непостижимой для других, нормальных людей.

— Я бы сказал, что эта затея совершенно безнадежна, — все так же ухмыляясь, заметил Вольф. — Но все же, профессор, на вашей стороне есть одно занятное обстоятельство, которое вселяет в меня некоторую надежду на успех.

— Что вы имеете в виду?

— А то, что такой уж он — современный мир. В нем ничего не утаить. Никаких тайн и секретов в нашей жизни уже не осталось. Более того, никто по этому поводу уже давно не переживает. Наоборот, каждый только и мечтает о том, чтобы его жизнь вывернули наизнанку и показали по телевизору. «Минута славы», «Стань звездой», всякие реалити-шоу… Ощущение такое, что главной целью людей стало выставить свою жизнь на всеобщее обозрение. Помните: «Каждый имеет право на пятнадцать минут славы».

«Уорхол, — подумал Адриан. — Дожили: сексуальный маньяк цитирует мне Энди Уорхола».

— Вот только… есть в этом деле одна загвоздка.

«Или это не Уорхол, а Маршалл Мак-Люэн? — Адриан вдруг осознал, что не может вспомнить автора хорошо известной ему цитаты. — Неужели Вуди Аллен?» В общем, ему пришлось взять себя в руки, чтобы вновь сосредоточиться на разговоре с Вольфом.

— Какая еще загвоздка?

— Даже если мы сумеем разыскать ее в Интернете, даже если поймем, откуда ведется трансляция, — это еще не значит, что вам удастся ее спасти. Поймите, если все произошло так, как вы описываете, то, смею вас заверить, похитившие девчонку люди тоже не дураки. Они догадываются, что ребенка из благополучной семьи будут искать, и, как только они поймут, что кольцо поисков сужается вокруг них, статус Дженнифер в их сознании резко изменится. Скажем так, из первосортного товара она превратится в отработавшую свое сломанную вещь, которая только мешается в доме. А что делают со сломанными вещами?

Адриан судорожно вдохнул и переспросил:

— В каком смысле — что делают?

Марк Вольф продолжал говорить, но Адриан Томас заметил, что его голос слегка дрогнул. По всей видимости, даже маньяку-рецидивисту становилось не по себе по мере того, как он осознавал, что́ может произойти с Дженнифер, надоевшей похитителям или ставшей для них опасной. Сам пожилой профессор изо всех сил старался держать себя в руках и не выдавать волнения. Он делал вид, будто просто внимательно слушает собеседника.

— Ну, профессор, не знаю, как вы, — медленно произнес Марк Вольф, — но, когда у меня в холодильнике что-то ломается, я просто выбрасываю его на помойку.

Глава 31

Дженнифер сидела на кровати, зажмурив глаза, скрытые под маской, и пытаясь восстановить в памяти, как выглядела комната, в которой она жила у себя дома. Она старалась воспроизвести облик всех находившихся там вещей — всего, что только могла вспомнить, с точностью художника воссоздавая мысленно каждую деталь обстановки, все цвета и формы. Игрушки. Картины. Книги. Подушки. Постеры. Стол стоял именно так, вспоминала Дженнифер. Покрывало на ее кровати было сшито из лоскутов красного, синего, зеленого и фиолетового цвета. На комоде стояла фотография десять на пятнадцать, запечатлевшая, как Дженнифер отбивает мяч головой во время молодежного футбольного матча. Ей потребовалось немало времени, чтобы собрать целостную картину из разрозненных частей: она боялась упустить из виду любую мелочь. Девушка получала наслаждение от каждого нового воспоминания — будь то сюжет и герои книжки, прочитанной ею в детстве, или то Рождество, когда она получила в подарок свои первые серьги. Ее прошлое постепенно вырисовывалось, словно картина на холсте, в очередной раз напоминая о том, что Номером Четыре она стала лишь несколько дней назад, но до этого в течение многих лет ее звали Дженнифер.

Она находилась в состоянии напряженной внутренней борьбы.

Несмотря на то что Дженнифер удалось-таки на какое-то мгновение украдкой подсмотреть, как выглядит место ее заточения, повязка на глазах существенно ограничивала ее внутренний мир. Иногда, когда она пробуждалась от своей полудремы, ей требовалось большое усилие, чтобы припомнить хотя бы что-то из своего прошлого. Все, что она ощущала, все звуки и запахи — все то, что происходило здесь, в темнице, и, как она знала, снималось на видеокамеру, — все это вносило сумятицу в ее самосознание. Порой ей казалось, что еще вчера не было никакой Дженнифер и никакой Дженнифер не будет завтра. Дженнифер существовала лишь в данную конкретную секунду. Она понимала, что должна изо всех сил бороться за жизнь, вот только с кем или с чем велась эта борьба — этого она понять не могла. Пленнице казалось, что лучше уж быть матросом, брошенным на произвол судьбы посреди бушующего зимнего моря. По крайней мере, тогда она знала бы, что ей нужно сопротивляться волнам и ветру и что, если она не удержится на плаву, непременно погибнет.

Внутренне девушка тряслась в истерике. Внешне она старалась сохранять спокойствие.

Дженнифер твердила себе: «Мне только шестнадцать. Я школьница». Она понимала, что еще слишком мало знает о мире. Она никогда не была в экзотических странах, не видела никаких удивительных мест. Она не была ни солдатом, ни разведчиком, ни преступником — никем из тех людей, чей опыт позволял бы понять природу тюрьмы, в которой она оказалась. Однако, как ни странно, сознание этого не угнетало ее. «Я кое-что знаю о жизни, — думала она. — И я не сдамся без боя». И хотя она прекрасно понимала, что лжет себе, ей было все равно. Дженнифер знала, что главное сейчас — максимально использовать то немногое, что ей известно.

А для этого, в свою очередь, требовалось мысленно восстановить во всех подробностях жизнь, которую она вела до того дня, когда рядом с нею притормозил фургон и из него выскочил неизвестный мужчина. Девушка вспоминала как хорошие моменты, так и плохие. Все было одинаково ценно, полагала она. Злость по отношению к матери, презрение к мужчине, который претендовал на роль отчима, — даже эти воспоминания укрепляли ее решительность.

«Рядом с комодом стоит черный металлический торшер с красным абажуром. Ковер — цветное покрывало, лежащее поверх старого, выцветшего, покрытого пятнами коврового покрытия. Самое заметное пятно — это когда я пролила томатный суп, который, на самом деле, нельзя было приносить из кухни, но я принесла. Как она орала! Тогда она назвала меня безответственной. И справедливо. Но я все равно стала спорить с ней. Как часто мы спорили? Раз в день? Нет, чаще. Когда я вернусь домой, она крепко меня обнимет и расскажет о том, как горько плакала, когда я исчезла, и от этого мне будет приятно. Мне не хватает ее. Я не думала, что когда-нибудь смогу произнести эти слова. У нее уже есть седые волосы — несколько прядок, которые она забывает подкрашивать, и я не знаю, стоит ли говорить ей об этом. Она может быть красивой. И она должна быть красивой. А я когда-нибудь стану привлекательной? Может быть, сейчас она плачет. Возможно, рядом с нею Скотт. Я все равно ненавижу его. Папа уже давно бы отыскал меня, жаль, что это невозможно. А Скотт — ищет ли он? И вообще, ищет ли меня кто-нибудь? Папа ищет меня, но он мертв. Это ужасно. Я лишилась самого дорогого, что было в моей жизни. Рак. Жаль, что я не могу наслать рак на мужчину и женщину, которые меня украли. Мистер Бурая Шерстка знает. Он всегда спал со мной рядом в постели. Он помнит, как выглядит моя комната. Но как же нам выбраться отсюда?»

Дженнифер знала, что камера фиксирует все, что она делает. Она понимала, что мужчина и женщина (Дженнифер не была уверена, кого из них двоих она боится больше) могут наблюдать за ней. Тем не менее она потихоньку — так, словно бы, стараясь не шуметь, она сумеет избежать внимания, — начала проводить кончиками пальцев по цепи, начиная от шеи и дальше двигаясь по направлению к петле в стене, куда эта цепь крепилась.

Первое звено. Второе. Звенья были гладкими на ощупь. Дженнифер представила, как должна выглядеть цепь. Серебристая, блестящая; купили ее, похоже, в зоомагазине. Звенья были не такими толстыми, как для питбуля или добермана. Но для нее — в самый раз. Девушка потрогала петлю, вкрученную в стену. Гипсокартон — догадалась она. Однажды, когда она ссорилась с матерью — Дженнифер вернулась домой позже своего «комендантского часа», — она со злости запустила пресс-папье в стену. Раздался гулкий удар, и пресс-папье упало на пол, оставив широкую дыру в стене. Матери пришлось потом вызвать мастера, чтобы тот заделал пролом. Гипсокартон не отличается особой прочностью. Может быть, она могла бы вырвать этот крюк? Дженнифер почувствовала, как ее губы беззвучно пошевелились, когда она мысленно задала себе этот вопрос. «Мужчине следовало бы учесть это обстоятельство, — подумала она. — Сила, с которой я бросила тогда пресс-папье, была совсем даже не девчачья, — напомнила себе Дженнифер. — В детстве папа учил меня метать мяч. Он любил бейсбол. Он подарил мне бейсболку с эмблемой „Ред Сокс“. И он научил меня правильным броскам. Отклонись назад как можно сильнее. Рука согнута в локте. Плечо не шевелится. Удар по мячу. Фастбол. Номер 95 на черном фоне».