— Нет, нет. На Фому не обижайся. Раньше он был шибко богатый человек, потом все прахом пошло, теперь вот мыкается с нами тоже. Вот и злобится порой, что надо ломить хребет со всеми.
— Я прощаю Фоме, я понимаю, как ему трудно. Он стал одноруким, а такому добыть зверя тяжело, — проговорил Алексей.
— Ну, вот и ладно. Отдыхайте, а мы пойдем поскотину ставит", — устало сказал Феодосий.
— Вы сегодня хорошо отдыхайте, — светло улыбнулся Алексей — Ночью мы погоняем мало-мало кабанов, медведей, далеко уйдут. Потом городьбу доделаете.
Алексей прошел по деревне, показал Феодосию на пень, сказал:
— Как ваши глаза не посмотрели, пень высокий, а вода была выше его. Когда будет большой дождь, то вас затопит, — волновался за переселенцев.
— Ниче, теперь уже построились, куда денешься.
— В сопку надо уходить, там деревню строить, — говорил Алексей.
— Легко сказать, парень, в сопку уходить. Деревня — это не чумы, снял и перенес. Да и речка воробью по колено. Нам бы хоть урожай спасти. Помоги, — отмахнулся большак.
Тинфур, как все люди тайги, спорить не стал, только и сказал:
— Помогу, собаки помогут.
Солнце коснулось краешка туч, затем сопки и ушло спать. Феодосий поверил Тинфуру, дал людям отдых, теперь снова суетился, мол, надо выходить на поля. Но Алексей его остановил.
— Ты совсем не поверил Тинфуру, — чуть с обидой сказал он — Плохо думал — Тинфур обманет. Тинфур сказал, что звери убегут за несколько сопок, собаки их угонят.
Смеркалось. Аниска, Андрей и Тинфур ушли на поля. Развели костерок, стали ждать. Собаки мирно дремали за костром. Но вот они насторожились, потянули воздух, сорвались и наметом ушли в сопку. Послышался заливистый лай.
— Чушек гоняют, — бросил Тинфур.
Лай удалялся. Тинфур достал из котомки берестяную трубу, проревел. Скоро собаки вернулись. Чуть покрутились у костра, снова бросились в сопку. Затрещала чаща. Еще один табун кабанов в панике бежал от собак. Затем ревел медведь, которого собаки загнали на дерево. Тинфур их вернул. Истошно, оповещая тайгу о смертельной опасности, кричал изюбр, его давили собаки.
— Теперь будем мало-мало спать, — усмехнулся Тинфур — Звери не придут сюда. Спите. Тихо горел костер, друзья спали. Утром Андрей заговорил:
— Ты, Алексей, на Фому не таи обиды. Запутался этот человек, случайно забрел в нашу компанию. Идет за нами, как теленок на веревочке. А человек он неплохой. Когда надо, то может и помочь. Прошли много земель. Были ссоры, споры, но Фома не оставил нас. Может быть, боится, что мы найдем что-то лучшее, жирные куски отхватим. Пустое то. Земли везде потливы, кругом маета.
— Э, чего мне на него обижаться. У каждого есть друзья и враги. Каждый может подумать о тебе плохо. На всех обижаться — скоро умрешь.
— Думать плохо — это еще не страшно, но когда человек все делает назло или готовится сделать зло, тогда — страшно, — сощурил глаза Аниска — Ларька на нас врагом смотрит, а ить сам виноват.
— И от одного врага может быть горько, как от осинового дыма.
— Назвать его врагом тоже нельзя, средь нас живет, но он может много бед натворить, паря, — рассуждал Аниска.
— Выпинать бы и Ларьку и Фому, но пока зацепки нет, живут и робят, как все, — вставил Андрей.
— Фома пообтесался, Ларька еще неотесанной чуркой ходит, — возразил Аниска — И жизнь, ежли что, то сама их выпнет. Придет срок.
Андрей коротко рассказал о злоключениях Фомы, как он вошел в их жизнь, как выручил в сибирских походах, потом убил человека из племени буреть…
— Вот и пойми такого человека. То с нами, то против.
— Теперь с нами, — проворчал Аниска.
— Когда у человека такая путаная душа, шибко плохо жить. Один раз хорошо, другой раз плохо. У нас такой люди шаман: думает один раз так, другой раз так. И врагом не назовешь, и другом тоже. Путается в своих же ногах, сам их найти не может.
— Ты бы рассказал нам, что за диво-корень у вас тут растет? — спросил Аниска.
— Могу сказать, он молодость возвращает старику, больному приносит здоровье. Хороший корень стоит так дорого, что можно купить сто ружей и к ним порох и свинец на два года. Можно купить десять девушек и хорошо кормить их.
— А мог бы ты показать, как и где он растет?
— Нет. Это не могу. Наши дети как только начинают понимать слова и думать, то они дают клятву, что никому из других племен они не покажут тех корней. Если покажут, то будут убиты. Вы люди другого племени, вам никто не покажет корень-человек.
— Иван Русский видел те корни? — пытал Аниска.
— Корни Иван видел, но траву, по которой ищут корни, — никогда.
— Откель же появилось такое чудо на земле?
— Из души человеческой. Добрая душа — уйдет в добрый корень, плохая душа может стать колючим деревом. Иван говорил, что души русских уходят в небо, не так он говорил, хороший душа всегда будет жить на земле. Че делать хорошей душе в небе? Умрет человек, душа должна помогать живым, в небе помогать некому. Станет хорошей травой, лечить будет, плохой травой — отравлять будет. Какая душа, такая трава, дерево. А всех, кого убили враги, их души ушли в корень женьшень. Красная ягода на траве — кровь убитых.
— Э, сказочки ты рассказываешь, паря, — усмехнулся Аниска.
— Ты другие расскажи сказочки, — тоже с легкой усмешкой сказал Тинфур — Души летят в небо. Э, плохие сказочки. В небе летают только птицы. Наши сказочки от отцов, а отцам мы верим.
— Не будем спорить. Не хошь показать корни женьшеня, не надо. Жили мы без них тыщу лет, еще столько же проживем. Это не должно быть помехой дружбе. У каждого своя секретность. Уже светает, пошли в деревню. Вот поставят наши поскотину, и все будет ладно.
— Нет, надо все равно чушек гонять, долго гонять. Хорошо пугать, чтобы больше сюда не ходили.
— Ты бы подарил нам сученку для развода, Алеша?
— Я уже ее подарил, вон у гой суки будут скоро щенки, много щенков, у вас будет много хороших собак. Чушки и медведи не будут к вам ходить.
— Спасибо, удружил. А мы-то думали!
— Зачем плохо думали? Надо хорошо думать. Траву женьшень не могу показать, не обижайтесь. Все могу, но это не могу. Если я открою ту тайну, то все люди отвернутся от меня, а отец убьет. Сын не может убить отца, если отец о том не просит, но отец может сына убить.
Пашни огорожены. Тинфур забрал собак и ушел домой. Оставил пермякам суку, шуструю, остроухую, как и все собаки удэгейцев. А зверь отошел И больше почти не тревожил поля. Не без того, что забредет в овсы медведь, Но его тут же загонит на дерево Жучка. Но не трогали пермяки разбойника, и без того вонища стоит от брошенных кабанов, медведей. Да и медвежье мясо не ели, зачем зряшно зверя колотить?