Читать интересную книгу Америkа (reload game) - Кирилл Еськов

– Кликни-ка мне хозяина вашего «Тиффани», красавица! – улыбнулся он, разглядывая ее с ничуть не скрываемым восхищением: среди квартеронок и мулаток красивые девушки не редкость, но эта была – не красотка, а именно что красавица...

– Хозяин – это я, – встречно улыбнулась та.

«Эх, вылепил же господь игрушку – женские глаза!»

– В смысле – хозяйка?

– Хозяйка – это жена хозяина, а я – сам хозяин и есть.

– Да, в русском тут имеются лингвистические нюансы, – кивнул он. – Вспоминается классический анекдот про ссорящихся супругов: он ей – «Да ты же идиотка!», а она ему в ответ – «Конечно, идиотка! А вот был бы ты генерал – так я бы была генеральшей!»

И когда она прыснула от смеха, ему сделалось вдруг легко-легко, как не бывало уже давно, с той поры как... ладно, стоп.

– Вот и я про то же! На «хозяйку» я откликалась, пока был жив мой дон Ринальдо; хватит уже!

Ага, так это антикварное хозяйство она, стало быть, унаследовала за покойным мужем...

– Не знаю, как у вас тут, сеньора, но у нас, в Метрополии, обращение «хозяйка» ничего уничижительного в себе не содержит; скорее даже эдакое шутливое подобострастие...

– А, так ты – из Метрополии? То-то я смотрю – странный у тебя акцент… Ты ведь солдат, верно?

– Был. Теперь в отставке.

– Странно... – она разглядывала его, чуть склонив голову к плечу, будто к чему-то прислушиваясь. – Если мои ощущения не врут – а я привыкла им верить! – ты как был солдатом, так и остаешься. В каком ты чине – майор?

– Верно, – чуть помедлив, прищурился он, – мой чин, «на здешние деньги», примерно соответствовал майору, – (дьявольщина, неужто и барышня тоже в Игре? – да нет, это уже форменная паранойя, ведь ее магазинчик я выбрал чистым тыком и сам, безо всяких подсказок и наводок...) – Вы, похоже, настоящая волшебница, сеньора! Как, кстати, следует к вам обращаться?

– Мария-Луиза, мой господин. Можно – просто Мария. И кстати – я не волшебница, а колдунья, потомственная: тут, знаете ли, тоже имеются лингвистические нюансы...

А ведь она ни капельки не шутит, ошеломленно сообразил он.

– Гм... Павел Андреевич Расторопшин, генерального штаба ротмистр, в отставке – к вашим услугам, сударыня! Мечтаю быть заколдованным вами, – и он принялся, отчаянно выгадывая время, выплетать витиеватейший комплимент, полный скрытых отсылок к «охапкам лиловых роз» и остроумных двусмысленностей, которые…

– Стоп! Вы прискорбно разрушаете сейчас свой образ солдата, Павел. Не хватает еще только затеять со мной беседу на литературно-музыкальные темы…

– Виноват, my fair lady! А не подскажите ль тогда потерявшему голову солдату правильные слова любви?

– Легко! Пароль: «Мадемуазель, я бы вдул!» Отзыв: «А я б дала!»

…

– Ма-ри-я… Слушай, а можно по-русски – Ма-ша? Ма-шень-ка?..

– Можно. Тебе теперь – всё можно! Люб ты мне, солдатик…

…

– А было – хорошо!.. – трепетным выдохом подытожила она, благодарно прильнув к нему каждой, казалось, клеточкой чудесного, упоительного, невероятного своего тела.

– Хорошо – не то слово, маленькая! Это было твое колдовство, да?

– Нет. И не надо поминать всуе такие вещи, даже в шутку! Тебе – в особенности.

– А что не так?

– Послушай-ка влюбившуюся в тебя без памяти колдунью, солдатик: плохо вокруг тебя, плохо… запах смерти – хотя, вроде, пока не от тебя… Ты уж там гляди в оба, ладно? Ну, тут не мне тебя учить.

– Эт’ точно – не тебе! – рассмеялся он. – Но всё равно спасибо, хорошая моя – непременно отдам приказ по своему гарнизону: удвоить караулы.

– Постой-ка, постой!.. – с этими словами она выскользнула вдруг из-под обнимающей ее руки и, будто обратясь в обнаженную античную статую из черной бронзы («Эх, и почему я не скульптор?..»), склонилась над раскиданной ими перед тем по полу одеждой. Вскоре поиски ее увенчались успехом, и она, проделав некоторые пассы ладонями, осторожно приподняла за ворот его пиджак:

– Зачем ты таскаешь при себе это? Жить надоело?

– Ты о чем?! – недоумение его была вполне искренним.

– Ты носишь в кармане – вот в этом! – артефакт, очень опасный. Ну, могущий в любую минуту стать смертельно опасным – скажем так…

Ему понадобилась добрая пара секунд, чтобы сообразить: эге, да это ведь про тот давний черный камешек – подарок дервиша из Темир-Хан-Шуры:

– Глянь-ка – вот это?

– Да! Оно самое. Откуда оно у тебя?

– С Кавказа, – пожал он плечами; глупость какая-то… – Это же просто шлифованная бусина из базальта, память об одном человеке… И если бы тот человек желал причинить мне зло, он – уверяю тебя! – мог сделать это гораздо более простым и верным способом... – («Да уж, шепни тогда дервиш хоть слово кому следует – и я, по местной традиции, уселся бы на кол перед воротами ханской резиденции…») – И потом, я таскаю при себе эту штуковину сильно не первый уж год – и как-то всё обходилось без особо вредных последствий...

– А я и не говорю, что тот человек желал тебе зла. Действие такого рода артефактов зависит от кучи причин – от расклада иных артефактов вокруг, для примера… Эта, как ты выразился, штуковина смахивает на кусочек Аравийского Черного Камня[58] – может статься, на том Кавказе он тебя и в самом деле оберегал… Послушай, – устало вздохнула она, – я ведь не учу тебя воинским уставам и баллистике, верно? А ты уж, будь добр, не учи меня моему ремеслу! Просто поверь: эта штуковина очень опасна – конкретно для тебя, конкретно здесь и конкретно сейчас. Очень.

– Ладно, уговорила, – пробормотал он, осторожно отложив камешек на подоконник. Суеверен ротмистр был не более (и не менее), чем это вообще свойственно людям его стрёмной профессии – но вот о том, что дервиш, даря ему оберег, действительно помянул тогда Каабу, она, по его разумению, знать не могла никак… – Здесь, как я понимаю, оставлять штуковину тоже рискованно?

– Нельзя, – подтвердила она. – Здесь вокруг куча разнообразных артефактов, и как они сработают все вместе – бог весть; не хотелось бы пробовать… Я, собственно, оттого и почуяла его присутствие.

– А вот глянь-ка, – поманил он ее к окошку, – во-он в кофейне по соседству, за средним столиком, сидит парнишка, мой спутник. Как, на твой глаз, – ему штуковина не повредит, нет?

– Ему? – она дважды перевела взгляд с Расторопшина на Сашу и обратно: сперва бегло, а потом очень внимательно. – Нет, ему не повредит, ничуть… Значит, он – твой спутник?

– Верно. А что тебя удивляет?

– Да так… Похоже, очень непростой парнишка. Очень…

Отличный, кстати, мотив для «петли со скидкой»… Дойти до кофейни и сдать камешек на временное хранение Саше, выслушавши попутно его отчет о перемещениях четверки филеров (к немалому удивлению ротмистра, никто из них за это время не покидал пятачка в окрестностях «Кранцлера», даже не попытавшись перекрыть задние дворы – похоже, Компания наняла второпях совсем уж ленивых дилетантов…) было делом пяти минут; Марии, впрочем, этого как раз хватило, чтоб минимально разгрести хлам, загромождавший (как уж водится) дверь черного хода. А обнимая его напоследок, она вдруг замерла:

– Послушай… те люди, четверо… Ну вот, не чую я такого, чтоб они охотились за тобой – а должна бы! Тут что-то не так…

– Да нет, всё так. Они следят, собственно, не за мной – скорее пытаются, самим своим присутствием, отпугнуть от меня возможного ликвидатора; не слишком при этом усердствуя, по-моему.

– Ну, разве что… – нехотя кивнула она, явно не расставшись со своими сомнениями. – Ты… ты вернешься, солдатик? – только честно!

– Даже и не надейся, что – нет! Неужто, нежная моя, тебе и вправду по душе солдаты?

– Ты знаешь – да! Человек, которого каждодневно могут убить, ничего не откладывает на завтра; и это – прекрасно!

…Место, где был запланирован контакт – заколоченный и выставленный на продажу бар «Кондор» – не понравилось Расторопшину сразу и до чрезвычайности: примыкающий квартал был совершенно безлюден, и при минимальном желании отследить посетителей ничего не стоило. Убедившись, что на украшающей фасад табличке «For Sale» намалевана снизу ребячьим угольком рожица (сигнал «явка чиста»), он еще раз, чисто для порядку, огляделся по сторонам (всё равно наблюдатели, если они наличествуют, наверняка заняли позиции в заброшенных домах вокруг – хрен отсюда разглядишь) и толкнул надсадно скрипнувшие створки входной качающейся двери.

Оглядев же царящую внутри «мерзость запустения», он великодушно признал про себя, что был неправ: да, некоторые резоны организовать встречу в этой развалине, безусловно, имелись. Нетронутый многодневный слой пыли на полу гарантировал, по крайней мере, от поджидающей внутри засады, ибо фиксировал сейчас одну-единственную следовую дорожку – от двери прямиком к лестнице, ведущей на второй этаж: там, в жилой комнате прежнего хозяина бара, и должен был состояться контакт.