Каково? Так и подмывает спросить академика:
– Как же так, Владимир Иванович? А кто же, как не Вы вместе со своими товарищами, озабоченными будущностью России и желающими обустроить это будущее так, как виделось русским интеллигентам, создали для этого партию конституционных демократов, которая, как оказалось, была для России лишней. Вы разве собирались не брать в это будущее русский народ или тогда он еще не представлялся Вам тупым “рабочим скотом”, ради которого вообще ничего предпринимать не стоило? Нет, уважаемый Владимир Иванович. Зря Вы так. Народ российский оказался плохим все по той же причине – победила не Ваша правда, правильной оказалась не Ваша формула. А случись все иначе, не было бы и отчаяния, не было бы и этого явно несправедливого признания…
Еще одна «интеллигентская штучка» явно напрашивается в коллекцию наших узелков. Помните, чем заканчивается первый том «Мертвых душ» Н. В. Гоголя: Чичиков едет на бричке, запряженной тройкой, а автор обращается к читателю и ведет с ним беседу. Ты бы, говорит Гоголь, был бы доволен моим героем, ежели бы я скользил по нему равнодушным взглядом, но я капнул глубже и докопался до того, что все вдруг стали примерять Чичикова, да и прочих героев поэмы на себя. А примерив, отшатнулись с брезгливостью: не мы это, не похоже, клевета все это. И что же получается.
А вот что. Похоже, что Гоголь и нас всех запутал, и сам запутался в своих «мертвых душах». «Не загляни, – как он сам пишет, -… поглубже ему (Чичикову. – С.Р.) в душу, не шевельни на дне ее того, что ускользает и прячется от света, не обнаружь сокровеннейших мыслей, которых никому другому не вверяет человек, а покажи его таким, каким он показался всему городу, Манилову и другим людям, и все были бы радешеньки и приняли бы его за интересного человека» [695]. Так ведь заглянул. И обнаружил, что Россия состоит только из его героев: Чичиковых, Маниловых, Ноздревых, Собакевичей, Коробочек и прочей прелести. И вот такая его гоголевская Россия вдруг оборотилась «птицей тройкой» и, явно наплевав на обрисованную автором реальность, понеслась, опрокидывая по пути все то, что насочинял Гоголь в этой своей поэме. И вызывает недоумение у многих поколений читателей эта вопиющая нестыковка.
Нас еще в школе заставляли учить наизусть эти строки: «Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем – гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи…
Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься?… Русь, куда же несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства» [696].
Это, само собой, слова не записного патриота-почвенника. Гоголь был слишком умен и талантлив, чтобы вот так, в лоб, петь чичиковской Руси панегирический хорал. Скорее всего, эти три последние странички своей поэмы Гоголь написал вынужденно, чтобы закрыться ими от основного своего текста. Но именно эти странички и не дают нам покоя.
Помните, герой одного из рассказов В. М. Шукшина с удивлением для себя обнаружил, что в «птице тройке» сидит… жулик и именно от такой тройки шарахаются в стороны «другие народы и государства». А умнейший В. В. Розанов в начале нашего века написал пророчески: «Недалеко ускачет такая “тройка”… Да, знаете, народы-то, пожалуй, и “сторонятся” перед Россией; но – от отвращения, от омерзения. И уже давненько подумывают: как им защититься от этой дикости, от этого исступленного преступления, от всех наших чудовищных пороков и низости… Как связать и укротить эту “бешено мчащуюся тройку”…» [697]
На прощание еще два слова о советской интеллигенции, ибо – придется повторить – та интеллигенция, которая нынче правит бал, есть последние еще оставшиеся на плаву отходы именно советской интеллигенции. А советская интеллигенция, что мы также знаем, была зачата наспех, без любви, и появилась на свет божий, как нечто совсем нежеланное. Одним словом, интеллектуальный слой в нашем бывшем государстве «был создан искусственно, причем в огромной степени из негодного к тому материала и как нечто временное, подлежащее “отмиранию” в недалеком будущем» [698].
Впрочем, справедливости ради надо сказать, что у коммунистов все было временное: государство должно было отмереть, различия между городом и деревней также (правда, так и неясно, кто бы с кем сравнялся: город с селом или наоборот), уже вскоре должны были исчезнуть различия между умственным и физическим трудом, и т.д. и т.п. И весь этот бред мы не только вынужденно озвучивали, хуже другое – мы в него верили! Причем искренность этой веры определялась лишь интеллектуальным уровнем человека и ничем более.
Стоит поговорить еще вот о чем. Как только мы (пусть пока декларативно) развернули свою «птицу тройку» в направлении «светлого капиталистического будущего», то сразу пришлось нам пересмотреть свои базовые ценности, с которыми мы давно и прочно сроднились. И не последнее место среди них занимает традиционное для России представление о нашей интеллигенции как о совести нации, спасительницы России и т.д.
Причем со сменой идеологических ориентиров почти автоматически сменились и наши представления о том, чтo всегда считалось определяющим для интеллигенции, а чтo столь же традиционно противопоставлялось ей. Со времен А. И. Герцена, а позднее и Д. С. Мережковского самым ярким и самым ярым антиподом интеллигента являлся мещанин. В этом несложно убедиться, если просто сопоставить наиболее характерные черты этих полярных мировоззренческих групп населения.
Итак, мещанин всегда думает и заботится только о себе и своих близких, а интеллигент страдает думами о России и человечестве, своя собственная участь и участь его близких ему практи-чески безразличны, он выше этого. Далее: мещанин, не гнушаясь любой работой, трудится для блага своей семьи, интеллигент предпочитает рассуждать о всеобщем благе. Для мещанина весь мир сосредоточен в нем самом, все, что выходит за пределы его личных интересов, для него практически не существует. Интеллигент, напротив, свою персону идентифицирует с миром, а свое миросозерцание считает единственным благом и для всех прочих. Мещанин поэтому в глазах интеллигента являет собой эталон подлинной пошлости. Подобную картину можно продолжать писать до бесконечности. По словам Н. А. Бердяева, «последний мужик чувствовал свою связь с вечностью и потому не был мещанином» [699]. Как круто замесил философ, но мнение он выразил общее: мещанство для России всегда было категорией традиционно презираемой, как, впрочем, и интеллигенция.
Так было, повторяю, всегда. Но будет ли так в будущем? Сегодня уже стало ясно, что ценности социально озабоченной интеллигенции – именно ее мы изучали в этой книге -нынешней России пользы принести не могут. Как не принесли реальных успехов и почти десятилетнее реформаторство многочисленных «интеллигент-ских правительств», которые сменяли одно другое по мановению президентской прихоти.
Если жизнь стала настолько сурова, что выживание человека становится делом только самого человека и никого более, то понятно, что лучшие шансы в этом у тех, кто без излишних стонов и надрыва смогут врасти в эту новую жизнь. Столь же, кстати, ясно, что интеллигенции (в традиционном понимании этого слова) к такой жизни приспособиться не удастся, ибо она просто не умеет ни к чему приспосабливаться; подобные же организмы в жестокой эволюции уступают свое место организмам более гибким и стойким.
И последнее, то, с чего мы начали этот заключительный раздел книги. Повторим еще раз основной вывод: значение интеллигенции в российской истории неизбежно будет ослабевать по мере того, как Россия будет уходить от традиционного для нее тоталитаризма в направлении демократии. Уже тот факт, что роль интеллигенции в современных нам событиях практически незаметна, говорит о том, что, несмотря ни на что, движемся мы в правильном направлении.
Без интеллектуалов Россия не выживет и не проживет, а вот без радикальной интеллигенции – вполне.
Февраль 1994 г. __ апрель 2000 г.
[1] Оболонский А.В. Драма российской политической истории: система против личности. М. 1994. 352 с.
[2] Там же. С. 197
[3]Цимбаев Н.И. «Под бременем познания и сомнения…» (идейные искания 1830-х годов) // Русское общество 30-х годов XIX века в мемуарах современников. М., 1989. С. 28.