Когда мы в конце концов приехали в Париж и остановились в гостинице, мама меня от себя ни на секунду не отпускала. Ей было мало иметь под рукой Триш и Джилл. Она практически ничего не ела, и у нее, похоже, слегка поехала крыша. Она будила меня в три утра и заставляла сидеть у ее постели, чтобы у нее не было возможности позвонить в службу обслуживания номеров и заказать выпивку. Она непрерывно говорила о смерти своей матери, о том, как осиротела в семь лет и весь мир словно погас для нее. Я безуспешно пыталась сменить тему, уговаривала ее, даже читала ей вслух. А между тем нам так и не удалось найти приличного парикмахера, да и одежду уже поздно было шить на заказ.
Однако все мои усилия в результате возымели свое действие на маму, но мне было не отойти от нее ни на шаг, даже чтобы купить самое необходимое. Наконец Триш не выдержала. «Послушай, Бонни, ей действительно пора обновить гардероб», — сказала она и — пока мама рыдала, ломала руки и причитала, что не может позволить мне шляться где попало, — буквально вытолкнула меня за дверь.
И вот в один прекрасный, но дождливый день я обегала весь Париж в поисках подходящей одежды для Каннов.
Я очень боялась, что к тому моменту, как мы окажемся на борту самолета, мама напрочь забудет о цели нашей поездки. Я даже не была уверена, что она вспомнит о Сьюзен и ее «Конце игры». Мама непрерывно твердила, что там соберутся ведущие американские режиссеры и именно они представляют для нее основной интерес.
Мы забронировали роскошные апартаменты с видом на море и набережную Круазетт. Дядя Дэрил, мамин брат, о котором ты уже наслышан, завалил комнаты цветами, но, похоже, он зря беспокоился, поскольку Галло заказал четыре дюжины роз, Блэр Саквелл прислал очередные белые розы, а еще были бесчисленные букеты от Марти Морески из «Юнайтед театрикалз». Словом, наши апартаменты утопали в цветах.
Не думаю, что мама ожидала такого торжественного приема. Даже с учетом разговоров о возможной почетной награде, она рассчитывала, что ее погладят по головке — и только. Но чем больше знаков внимания ей оказывали, тем сильнее становились ее страхи. Весьма характерно для нее. Триш и Джилл заставляли ее хоть немного поесть, но мама не могла удерживать пищу. У мамы начиналась рвота, и мне приходилось сидеть с ней в ванной, пока все не кончится. Потом она снова пыталась проглотить хоть кусочек — и так до бесконечности.
Наконец я не выдержала и сказала ей, что должна найти Сьюзен. А она в ответ сказала мне, что не понимает, как я могу думать о всяких глупостях в такой момент.
Я пыталась втолковать маме, что Сьюзен ждет от нас известий, но мама разрыдалась, безнадежно испортив макияж, и потом сказала Триш и Джилл, что я к ней переменилась и стала не такой, как прежде, а Джилл ответила, что это все ее больное воображение и я вовсе не собираюсь никуда уходить.
Не знаю, что бы я тогда сделала, поскольку была вне себя, но в этот момент к нам в дверь постучалась Сьюзен. В серебристой атласной блузке с кистями и серебристых брюках, Сьюзен выглядела потрясающе, но мама даже не взглянула в ее сторону, так как ее опять тошнило, а потому я увела Сьюзен в спальню, чтобы спокойно поговорить. От Сьюзен я узнала, что показ нашего фильма состоится завтра утром, а затем пройдет пресс-конференция с нашим участием, на которой маме непременно надо присутствовать.
Я заверила Сьюзен, что все будет хорошо. Правда, маме сейчас нездоровится, но утром она будет в полном порядке, ведь с ней всегда так. И она никогда не опаздывает. Что до меня, то я встречусь с Сьюзен прямо перед просмотром, но сейчас мне ну никак не оставить маму.
Пока мы разговаривали, Триш успела уговорить маму хоть немного вздремнуть и увела в ее комнату. А в гостиной как раз сидели и выпивали дядя Дэрил и Салли Трейси, мамин новый голливудский агент. И я решила познакомить с ними Сьюзен.
Они мило улыбались Сьюзен, но с ходу, хотя как можно более тактично, сообщили ей, что, по их мнению, мама вряд ли сможет принять участие в пресс-конференции. Слишком много желающих с ней встретиться. А пресс-конференция по случаю фильма Сьюзен — не самый удачный повод появиться на публике. И конечно, Сьюзен должна понимать, что им приходится тщательно планировать мероприятия с участием Бонни.
Что ж, Сьюзен понимала. Очень даже хорошо понимала. Она бросила взгляд на тех двоих, и лицо ее потемнело. А потом повернулась и посмотрела на меня. Я тут же заявила, что в любом случае приду на показ и пресс-конференцию в качестве дочери Бонни и из этого тоже можно извлечь свою выгоду.
Сьюзен кивнула, потом поднялась, очень по-техасски сказала дяде Дэрилу и Трейси, дескать, было приятно познакомиться, повернулась и ушла.
Я, конечно, была в шоке, но не настолько, чтобы тут же не накинуться на дядю Дэрила. Он что, разве не знал, для чего мы сюда приехали?!
Но он, похоже, успел спеться с Салли Трейси, и они очень жизнерадостно в два голоса объяснили мне, что такие фильмы, как делает Сьюзен, едва ли найдут своего зрителя в Америке, и поэтому самое умное — дистанцироваться от Сьюзен. Я сказала, что мама твердо обещала Сьюзен и они должны это знать. А отыгрывать назад уже поздно, да и неэтично. Я старалась держать себя в руках, но чувствовала, как медленно краснею от злости.
На самом деле я думала, что это ведь и мой фильм, черт бы вас всех побрал! Я же играю в нем, и — черт возьми! — мы приехали сюда именно затем, чтобы его поддержать. Я уж было открыла рот, но вовремя заткнулась. Я боялась сказать нечто в духе своей мамочки и не желала выглядеть такой же законченной эгоцентристкой, как она. Я молчала, думая о том, как не хочется уподобляться мамочке, и тут дядя Дэрил отвел меня в сторонку и рассказал мне о том, какие серьезные люди ведут с ним переговоры относительно мамы. Он был уверен, что я все правильно понимаю.
А потом Салли Трейси спросила меня о фильме Сьюзен, типа того, есть ли там любовные сцены с моим участием и что это за сцены. Я ответила, что любовные сцены сделаны с очень большим вкусом и по-своему революционны, поскольку любовная пара состоит из двух женщин. И тогда Салли покачала головой и сказала:
— Думаю, у нас проблемы.
— Какие проблемы? — спросила я.
А дядя Дэрил заявил, что мне ни в коем случае не следует присутствовать на пресс-конференции.
— Ни фига! — возмутилась я.
Я уже была готова броситься на поиски Сьюзен, как тут из другой комнаты вышел тот человек. Ну, на самом деле я говорю о Марти Морески, хотя тогда я, естественно, не знала, кто он такой. А теперь позволь мне рассказать тебе о том, как он выглядел.
Марти нельзя назвать красивым в общепринятом смысле. По крайней мере, он не такой красивый, как ты. У него нет твоих манер, и по сравнению с тобой он не такой классный, и даже когда он станет таким пожилым, как ты, у него не будет твоего шарма. Марти добился успеха исключительно благодаря самому себе, и вообще, во многом он типичный парень из Нью-Йорка: вульгарный и шумный. У него вполне заурядное лицо и прямые черные волосы. Словом, ничего примечательного, если не принимать во внимание того, что он очень даже примечательный, особенно его голос — глубокий, мурлычущий — и его глаза — яркие, с лихорадочным блеском.