поднялся страшный шум. Это передовые отряды громкими воплями распаляли себя перед атакой. Вылом, который мы защищали у ворот св. Романа был шириной свыше тысячи стоп. Первыми на приступ султан послал свои вспомогательные отряды, состоящие из пастухов и кочевников, прибывших из различных стран Азии для участия в священной войне Ислама. Они были вооружены только копьями или мечами, а для защиты имели только узкие деревянные щиты.
Едва они приблизились к стене, турецкие аркебузы открыли бешеный огонь. Туча стрел с шумом обрушилась на нас. В ту же минуту одновременно поднялись сотни штурмовых лестниц и легли на временный вал. Взывая к Аллаху, молясь и ругаясь, рыча от страха, бросились в атаку первые отряды по тысяче человек. Но их лестницы были перевёрнуты, на них брызнул греческий огонь, а скопище людей под валом было засыпано стрелами, залито кипящей смолой и расплавленным свинцом при помощи ложек с длинными рукоятками. Шум и рёв были столь оглушающими, что вскоре мы уже не слышали ничего. Турки атаковали вдоль всей материковой стены, а их пушки гремели и в порту и на море.
Некоторые из атакующих, с тяжёлыми ожогами, вопя, пытались убежать. Но чауши, занявшие позицию надо рвом, рассекали им головы саблями и хладнокровно сталкивали трупы, заполняя ими ров. Вскоре вдоль вала выросли горы трупов, достигая в некоторых местах половины его высоты.
После отрядов волонтёров султан послал христианские полки своих подневольных союзников и охочих до грабежа ренегатов, собравшихся под его знамёнами из разных стран. Теперь им пришлось сражаться за свою жизнь и многие из них смогли подняться на стену, прежде чем упали вниз на горы трупов. Жутко было слышать, как вокруг на всех языках Европы призывают Христа и Святую Деву, а не Аллаха и Пророка.
Много раз передо мной возникало искажённое страхом лицо, прежде чем исчезнуть внизу в темноте.
Немало закованных в железо генуэзцев были ранены или пали от турецких пуль, но обстрел укреплений с противоположной стороны не прекращался ни на минуту. Турки не обращали внимания на то, в кого они попадают: в своих или в нас. Раненые генуэзцы продолжали сражаться, стоя на коленях на краю вала и даже не пытались отползти в безопасное место, пока атакующие не стягивали их вниз железными крючьями.
Приблизительно в час ночи султан разрешил оставшимся в живых отступить. Потом он приказал открыть огонь из больших орудий. Огромные каменные ядра разметали наш бруствер, смели деревянные ящики и бочки с землёй в улочку между стенами. Грохот падающих брёвен заглушил всё вокруг. Пыль ещё не осела, и дым не рассеялся, как двинулись на штурм турки анатолийцы.
Это быстрые и дикие люди. С радостной улыбкой они карабкались вверх по спинам друг друга, образуя густые гроздья, чтобы достичь короны стены. Их не требовалось подгонять с помощью чаушей, ведь они – настоящие турки, которые родились с войной в крови. Анатолийцы не просили пощады, а гибли с именем Аллаха на устах. Они знали, что над ними летают десять тысяч ангелов Ислама и в минуту смерти каждый мусульманин попадает прямо в рай.
Анатолийцы наступали частыми волнами, воя и выкрикивая такие страшные оскорбления и угрозы христианам, что я не могу их передать. Но оборона всё ещё держалась. Бреши в наших рядах смыкались заново, а туда, где, казалось, железная стена начинает прогибаться, спешил Джустиниани. Он рассекал турок до пояса двуручным мечом, прибавляя отваги своим людям. Там, где на валу появлялась его фигура, наступление выдыхалось и турки поднимали лестницы в другом месте.
Когда волны наступающих анатолийцев начали откатываться от стен, на небе появились первые серые как труп, полосы рассвета. Всё моё тело было побито и болело, а руки так обессилели от усталости, что после каждого удара мне казалось, я уже не смогу поднять меч. Многие закованные в железо генуэзцы дышали с трудом, и был слышен страшный хрип у них в горле, когда они кричали: «Воды!». Как только турки стали отступать, у многих из нас пробудилась надежда, и какой-то наивный глупец даже крикнул придушенным голосом: «Виктория!».
Когда уже можно было отличить белую нитку от чёрной, и тьма рассеялась, мы увидели высокие белые войлочные шапки янычар, ровными шеренгами стоявших напротив нас по другую сторону рва. Они застыли в готовности отрядами по тысяче человек и молча ждали приказа о наступлении. Султан Мехмед сам появился перед ними с железным чеканом – знаком главнокомандующего в руке. Мы поспешно навели пушки и пищали в его сторону и дали залп, но не попали. Много янычар вокруг него пало, но шеренги продолжали стоять неподвижно и безмолвно. Янычары из задних рядов заполнили бреши, и я знал: они горды тем, что могут стоять в первой шеренге перед султаном, на месте, которое им не принадлежит ни по возрасту, ни по сроку службы. Чауши в зелёных одеждах быстро встали перед султаном, заслоняя его собственными телами.
Женщины и старики на большой стене воспользовались перерывом, чтобы спустить нам на верёвках воду, смешанную с вином в огромных вёдрах. Хотя большая стена была разбита ядрами так, что во многих местах стала не выше наружного земляного рва, взобраться на неё было не просто.
Всё что случилось потом, я описываю так, как виделось мне и, может, кто другой рассказал бы всё иначе, ведь зрение человека несовершенно. Но я стоял очень близко к Джустиниани и, мне кажется, хорошо видел, что произошло. Я услышал предупредительный крик и успел броситься на землю, когда турки дали залп из всего огнестрельного оружия. Усилившийся ветер быстро разогнал клубящиеся, чёрные как уголь тучи дыма. Когда грохот и крики стали стихать, я увидел, что Джустиниани медленно опускается и садится на землю. В его нагруднике сбоку зияла дыра величиной с кулак от свинцовой пули, которая попала в него сзади наискосок. Лицо его мгновенно стало свинцово-серым, запал угас. Он превратился в старика, хотя накануне покрасил себе усы и бороду. Он выплюнул перед собой кровавый клуб, а из-под панциря по его боку текла кровь.
– Это конец,– прохрипел он.
Стоявшие рядом с ним солдаты окружили его, чтобы на валу не сразу заметили, что он ранен. Они грозно озирались по сторонам.
– Эта пули прилетела с тыла,– крикнул кто-то из них.
Двое солдат подбежали ко мне и содрали с рук железные рукавицы, чтобы посмотреть, нет ли у меня на пальцах следов пороха. Потом они бросились к греческому технику, который стоял невдалеке и поспешно перезаряжал