несчастен. Я стараюсь делать вид, что все в порядке. Я уверен, что Лейкин не в порядке, и если Кэм увидит то же самое у меня, он соберет все воедино. Тем более что я говорил с ним о ней в тот же день.
Поскольку только одному из нас позволено проявлять эмоции, то они достаются ей.
В конце концов, я тот, кто это сделал с нами.
Я должен сожалеть о том, что связался с ней. Не то, чтобы я не знал, что все закончится именно так. Может быть, я и не знал, что буду так разрываться на части из-за этого, или что все закончится преждевременно из-за какого-то напыщенного осла с желанием умереть, но я знал, что разобью ей сердце.
И все же я не могу пожалеть о том времени, которое мы провели вместе. Она научила меня тому, что я не безнадежный кусок дерьма. Что я могу испытывать к кому-то настоящие чувства. Я бы ни на что не променял то время, которое мы провели в объятиях друг друга.
Каждая секунда кажется вечностью, когда я сижу на работе. Кажется, что все мои действия так или иначе напоминают мне о Лейкин. Если я сажусь за компьютер, то вспоминаю, как она облизывала рожок с мороженым, просто чтобы помучить меня. Если я вижу на стене фреску в морском стиле, она напоминает мне о времени, проведенном на пляже. А если я выгляну в окно, то увижу океан и вспомню, как мы ходили на пляж.
В тот день я испугался больше, чем когда-либо. Как только я заметил, что она не обращает внимания на то, куда плывет, я понял, что дело плохо. А когда она ушла под воду, часть меня умерла внутри. Все время, пока я плыл к ней, я думал о том, что люди постоянно тонут. Я бы никогда не простил себе, если бы с ней что-то случилось в тот день.
Я бы никогда не стал прежним.
В сотый раз за сегодняшний день я хватаю телефон и набираю ей сообщение, как будто это плохая привычка, от которой я никак не могу отказаться. Я настолько привык к тому, что она наполняет мой день случайными комментариями, что их отсутствие вызывает чувство изоляции. Но когда я открываю сообщение, я вижу два последних сообщения и снова чувствую боль.
Через несколько часов после того, как она оставила меня стоять у статуи, я попытался написать ей, сказать, что мне очень жаль и что я никогда не хотел причинить ей боль. Но в ответ я получил только большой палец вверх. Никаких слов. Никакого реального ответа. Просто большой палец вверх. И почему-то это было больнее, чем отсутствие ответа вообще.
Если бы она не ответила, я мог бы, по крайней мере, сделать вид, что она этого не видела. Убедить себя, что она выключила телефон, когда уходила, или что-то в этом роде. Но я не могу, потому что единственный смайлик, который она прислала в ответ, просто смотрит на меня с экрана.
Если бы мне пришлось гадать, я бы поставил на то, что это дело рук Мали. Лейкин отказалась бы даже открыть сообщение, точно так же, как она отказалась остановиться, когда я позвал ее по имени. Поэтому я не удивлюсь, если Мали увидит мои сообщения и ответит, чтобы я перестал ей писать. Неважно, что я считаю ее подругой. Ее приоритетом всегда будет Лейкин, и я это уважаю, но от этого не легче.
Ничего из этого не легко.
Это эгоистично, я знаю, но мне нужно взглянуть на нее. Пусть даже мельком. Даже если мимоходом. Я должен увидеть, что с ней все в порядке. Что она дышит. Что я не уничтожил ее так, как всегда предполагал.
Прошло полторы недели с тех пор, как я разбил оба наших сердца. Я думал, что в какой-то момент увижу ее на катке, когда она закончит работу и начнется хоккейная тренировка. Но я не только не видел ее, но и вообще не видел никаких следов ее пребывания там.
Однажды я даже пришел пораньше, когда она должна была быть в середине своей смены. Я планировал зайти и не высовываться, пока она работает, чтобы еще раз увидеть ее улыбку. Но ее там не было, и когда я спросил у одной из мам, у которой Девин сидит с ребенком, она сказала, что Лейкин не появлялась там уже неделю.
Это было несколько дней назад, что напрямую совпадает с тем, когда я прекратил наши отношения.
Она избегает меня так же, как я избегал ее, когда пытался поступить правильно. Только вместо того, чтобы приходить на работу поздно или уходить рано, чтобы избежать столкновения, она вообще не ходит на работу. Это верный способ убедиться, что наши пути не пересекутся, и сигнал ясен — она не хочет меня видеть.
Так скажите мне, почему я подъезжаю к дому Бланшаров, испытывая большее облегчение, чем следовало бы, от того, что машина Лейкин припаркована на том же месте, что и всегда. Я не то чтобы появляюсь неожиданно. Кэм пригласил меня в гости, как он делает это постоянно. И я легко мог бы оправдаться тем, что не могу больше отказывать ему, чтобы не показалось, что что-то не так. Но когда я вхожу в парадную дверь, кажется, что ее здесь вообще нет.
На кухонном островке нет ноутбука.
Из ее спальни не доносится музыка.
Единственный звук, который я слышу, — это голос Кэма, выкрикивающего непристойности в видеоигру, в которую он сейчас играет.
Поднимаясь в его комнату, я смотрю на другую лестницу, ведущую к комнате Лейкин. Наверху я вижу открытую дверь, что может означать только одно — ее нет дома.
Мое сердце замирает. Почему, когда я стараюсь избегать ее, она умудряется выследить мою задницу в месте, куда я не ходил уже несколько лет, а когда она избегает меня, ее нигде не найти?
Потому что ты не заслуживаешь встречи с ней, — говорит мне мое подсознание.
Я опускаю голову, потому что это правда. Я даже не заслуживаю того, чтобы сейчас дышать одним воздухом с ней. Но я ничего не могу с собой поделать. Меня влечет к ней, как будто какая-то сила тянет меня к ней, и я не настолько силен, чтобы держаться подальше.
И никогда не был.
— Привет, говнюк, — приветствует меня Кэм,