Читать интересную книгу Вечера в древности - Норман Мейлер

Есть мужчины, измеряющие свою жизнь успехами в сражениях либо победами своей воли, подчиняющей себе других мужчин.

Возможно, есть даже немного и таких, кто, как я, может измерять каждую жизнь другими жизнями. Однако в этой первой своей жизни я только тогда узнал, что она может быть путешествием от одной необычайной женщины к другой. Тайная наложница Царя Кадеша была для меня первой такой женщиной».

«Как ты узнал, кто она такая?» — спросила моя мать.

«Не могу сказать — как, возможно, то было зрелище дворцов в ее глазах. Однако ко времени, когда мы закончили, у меня не было сомнений в том, что я знаю Царя, с которым, возможно, скоро встречусь в сражении. Я знал его. Если бы я встретился с этим Царем Кадеша на поле боя, то знал бы, как сражаться с ним. Его сердце принадлежало мне. Судя по тому, как она отдалась мне, она презирала своего Царя. Не спрашивайте меня, как я, смысливший так мало в женщинах, теперь мог знать так много — таков был дар, который она смогла поднести. Дары женщин никогда не бывают так щедры, как тогда, когда они мстят своему любовнику.

Однако я даже не произнес ее имени и никогда не встретился бы с ней вновь. Такую чудесную ночь нельзя повторить, если только ты не готов жить с этой женщиной до конца своих дней. Сейчас я говорю, опираясь на исполненный расточительности несравнимый опыт своих четырех жизней и двадцати таких женщин, двадцати таких потерянных царств, однако тайная наложница Царя Кадеша была первой, и мы до рассвета сжимали друг друга в объятиях, и смеялись, и говорили друг другу маленькие глупости вроде расхожего египетского имени для привычного действия. Ее очень позабавило сообщение, что оно записывается знаком воды над знаком чаши. „Нак, — повторяла она и, повторяя за мной: — Нак-нак", — звонко смеялась, будто это был чудесный звук, рождающий настоящее эхо, продолжая притворяться, что никогда не слыхала его раньше.

Я хотел больше узнать о ее жизни — я, который никогда не интересовался женскими историями, однако все, что я смог услышать, так это, что ребенком ее похитили финикийцы. К ее острову в Греции подошел корабль, и капитан послал на берег двух моряков. Не взойдут ли правитель и его дочери на корабль? Она пошла за своим отцом и сестрой. Как только они ступили на палубу, корабль поднял якорь. Так она попала в Тир. Теперь она была Верховной Жрицей всех блудниц Храма Астарты, оставаясь тем не менее верной (за исключением праздничных ночей) Царю Кадеша. У нее даже было от него трое детей.

Сколько во всем этом было правды, я не могу сказать. Похоже, она поведала историю, которую часто рассказывала. К тому же ей редко выпадала возможность использовать наш язык. И все же я был уверен, что она ненавидит своего Царя. Наконец она сказала мне, где, по ее мнению, он прячется. Пальцем она нарисовала на пурпурных покрывалах маленький кружок, обозначив Кадеш; другим пальцем провела вниз от кружка, показывая реку. Затем перевернутыми горстями она указала холмы. „Он в лесу, — сказала она мне, — но будет там недолго. Он слишком много хвалился тем, что его войско сможет разбить египтян. И все же я никогда не знаю, когда он придет. Возможно, твой Фараон также этого не узнает. — Она вздохнула. — Думаю, тебе понадобятся твои глаза". После этого она поцеловала меня в оба глаза и собралась уходить. Близился рассвет, и я подумал: не намерена ли она присоединиться к другим блудницам в Храме Астарты.

После того как она ушла, я перешел в свою комнату напротив, прилег на свои красные простыни и попытался заснуть, но все мои мысли были о грядущей войне и о том множестве способов, какими может умереть воин, и я надеялся, что не испугаюсь Царя Кадеша, но что он сам убоится меня. Еще до того, как взошло солнце, я нанял лодку, идущую в Старый Тир, вернулся в Дом Царского Посланника и расспросил о дорогах, что ведут к востоку в горы.

Вскоре мне пришлось принимать решение. Плотник Царского Посланника исправил дышло моей колесницы, но, поскольку у него не было куска выдержанного дерева напека, а дышла других колесниц были слишком короткими, он просто сделал новые планки и обвязал их свежими ремнями. Я не считал, что эта починка поможет моей колымаге продержаться до Кадеша; не хотел я и добираться туда по главной дороге. По пути могли встретиться хетты, которые попытались бы взять меня в плен. Поэтому я решил оставить свою колесницу и ехать верхом. Конечно, мои чувства изменились с тех пор, как я прибыл в Тир, но тогда мне нечего было сообщить, и я не хотел встретиться с Рамсесом Вторым, не имея ни отчета, ни колесницы. Теперь же мое донесение перекроет потерю. Поэтому я погрузил свои вещи на My, оседлал Та — колесница была обменяна на два новых набора упряжи — и отправился в горы по тропинке, которая была такой узкой, что вытоптать ее мог, пожалуй, дикий козел, а может, и дикий кролик. Животы моих лошадей вскоре покрылись царапинами от колючих веток, хлеставших их с обеих сторон. И все же я радовался дороге. Я знал, что не могу сбиться с пути. Солнце стояло высоко, и я мог определять направление по нему. Кроме того, мне надо было всего лишь подняться на возвышенность, затем пересечь большой горный отрог, миновать другую долину и подняться на другой отрог, за которым и будет долина Оронта. Я знал, что найду войско своего Фараона рядом с этой рекой. То был единственный путь, которым Он мог следовать. Огромная повозка с Его огромной палаткой имела на каждой стороне по шесть колес, и тащили ее восемь лошадей. Не приходилось долго гадать, какую дорогу Он изберет: была бы она только достаточно широкой.

А тем временем я еще не проехал и полдороги до первой гряды, как кустарник на моем пути стал таким густым, а шиповник так терзал лошадей, что я сам покрылся потом, без конца вытаскивая колючки из их шкур и увертываясь от ударов их копыт, когда они дергались, тем временем кедры пошли такие высокие, что я уже не мог видеть неба. Сзади солнце сияло так тускло, что деревья не отбрасывали тени. Возможно, я никогда не оставил бы Тир, если бы я знал, какой мрак ждет меня в этих лесах на крутых горных склонах.

Итак, я разбил лагерь и заснул. На следующее утро я поднялся, мне предстоял путь, занявший весь день, а затем еще один, и мне стало казаться, что я никогда не доберусь до конца этого леса. Каждый вечер мне приходилось сидеть в кромешной темноте без костра. Я не осмеливался его разводить. На этих холмах могли встретиться хеттские разведчики. Дрожа от холода, я снова пускался в путь на рассвете, направляя своих лошадей сквозь ранний туман и размышляя в пути, впервые за много лет, об Осирисе и о том, как Его Ка, должно быть, путешествовал через похожие туманы во время Его великого одиночества, когда Его тело все еще представляло собой четырнадцать разбросанных частей. Да, это были места, достойные Повелителя Страны Мертвых: по мере того как мы гуськом пробирались сквозь туман, колонны этих лесов выступали вперед, одна за другой, как часовые, и я держался нужного направления только благодаря уверенности, что не заблудился, потому что мох продолжал оставаться с одной и той же стороны камней. Я следил, чтобы мох был справа от нас. За день, тянувшийся так долго, что мне показалось, что я постарел и стал почти таким же, как некоторые из тех деревьев, мы поднялись на второй отрог, а к вечеру, преодолев его, оказались в узком ущелье, где были такие громадные валуны, что я стал опасаться змей, которые могли выскользнуть из расселин в этих камнях. Потом, когда мы уже прошли ущелье, стемнело. Я попытался заснуть, прислонившись спиной к стволу дерева, но по моим расчетам выходило, что я уже не в Ливане, а скорее в Сирии, и эти громадные кедры принадлежали другому Богу. Силы не думали возвращаться ко мне. Я чувствовал себя слабее, чем когда-либо с тех пор, как выехал из Мегиддо, и тогда понял, что тайная наложница Царя Кадеша забрала больше моей силы, чем дала мне своей, хотя, разумеется, мне пришлось предположить, что эта сила была обретена прежде всего от вора, чью спину я бил своим мечом; из чего можно было сделать вывод, что тем, кто проводит ночь в любовных утехах, следует владеть искусством воров. Наконец мне удалось заснуть, улегшись между лошадьми, — мы спали втроем для тепла, и пусть никто не говорит, что лошадь не так же хороша для этого, как полная женщина, за тем лишь исключением, что ни одна женщина никогда не пускает столько ветров.

На следующее утро, когда я проснулся, уже рассвело, и сквозь редеющие деревья я смог увидеть на вытянувшейся равнине сирийские поля. Далеко впереди, на расстоянии перехода, который занял бы половину дня, должен был располагаться Кадеш, и мне показалось, что я вижу отблески солнца на колесницах — сотнях, а быть может, и тысячах колесниц где-то к северу за городом.

Подо мной меньше чем в часе езды по прямой вниз с последних из этих холмов я мог видеть передовые отряды моих египетских армий. Почетная Стража Усермаатра-Сетепенра расположилась у брода через реку. Глядя на них, я знал — и сейчас отчетливо вспоминаю это чувство, — что за ними также наблюдают и чужие глаза. Из леса позади меня, словно камень, упавший одновременно с мелькнувшей у меня мыслью, донесся топот копыт — чей-то конь помчался прочь, унося донесение Царю Кадеша; да, то было взметнувшееся эхо быстрых конских копыт».